Страница 7 из 15
– Тебе самому не надоело, пап? – шиплю – каждый день одно и то же. Что ж, может сразу поставим их фото и будем молиться каждый день? Что думаешь? Преклоним колени?..
Мне было пятнадцать и я был идиотом.
Но папа умудрялся терпеть меня. Во все возраста. И ребенком, когда я не понимал важность осторожности и умения распознавать Имитационных. И подростком, когда я принимался отрекаться от своего происхождения и пытаться выделиться среди остальных.
Если бы не папа, то до своих уже осознанных девятнадцати (через пару месяцев двадцать) лет я бы точно не дожил.
Но он спокойно сносил меня.
Иногда говорил, что научился этому благодаря его кузине Марго. Она тоже умерла в той Бойне, но до того он часто с ней сидел заместа ее матери, его тетки Энни.
Научился управляться, так сказать.
Сейчас я уже, вспоминая те слова папы, думаю над тем, что был бы рад, если бы это так было. Если бы во мне и правда уживалась хоть какая-та часть родителей.
Был бы рад.
Но не верю в это.
Как могут личностные, взращённые самостоятельно, качества передаться от родителей к ребенку генетически? Это невозможно.
Болезни – да.
Алкоголизм – да. Даже не он сам, а склонность к нему.
Но то, что формируется человеком самостоятельно на протяжении жизни, а не закладывается в нем с рождения – едва ли может передаться по крови.
Это тяжелый труд.
Работа над собой.
Которую каждый должен проделывать сам.
Однако, если не это, то одно мне точно от них передалось. По крайней мере если верить папе и старому фотоснимку (на который в 15 я с сарказмом и предлагал молиться).
..чем старше, тем больше становишься на них похож – заявляет он, глядя на меня – даже больше на Итана.
Поправившись, добавляет:
– На отца.
Я в который раз разглядываю эту фотку.
Мне восемнадцать.
И мне вновь интересны мои корни.
Пристально вглядываюсь в лица на старом смазанном снимке, сделанном через несколько дней (по словам папы) после моего
(..а ну-ка, зырьте, что дядя дейв нашел для такого случая – дейв машет у нас перед лицами работающим мобильником и приказывает построится всем перед дверьми корпуса.
я по центру держу сверток со стэном, джейн складывает ладони у меня на плече. остальные расположились вокруг нас полукругом. крикнув ожидаемое:
– скажите чииииз! – дейв щелкает нас, после чего просит кого-нибудь заменить его, чтобы с ним тоже была фотка..)
рождения.
Я вижу и отца, и маму.
Да, не вживую, как хотел, но зато благодаря этому старому снимку, который папа бережно хранит при себе, никогда не забуду их лица.
Такие счастливые.
Папа говорит, что потом Джейн распечатала это фото и раздала всем, кто на нем есть. Вначале Руби хранил это из-за Лили.
С годами стал из-за меня.
Но отдавать пока отказывается.
Отец – стоит по центру, держа сверток со мной в руках. Я и правда на него чем-то похож. Те же острые скулы, те же черные волосы.
Только глаза у него гораздо более ярко-голубые.
У меня не такие.
У меня будто бы смешали на палитре отцовский голубой, мамин серый и еще добавили воды.
Мама, кстати, тоже рядом с ним.
Красавица.
Светлые волосы, улыбка на губах. Я всегда представлял ее красавицей, когда слышал рассказы от папы, но увидев впервые – и подумать не мог, что она была настолько красивой.
Хотя, наверное, для каждого ребенка его мать самая красивая.
Даже если он вживую ее никогда и не видел.
Или не помнит.
По разные стороны от них множество других людей. Папа не ленился рассказать мне и про них.
Вот эта смуглая женщина, игриво отклячавшая бедро – это Шона. Она была военной. Она пожертвовала собой, чтобы
(..кому-то придется это сделать. их надо отвлечь, иначе до машины не добраться. а без колес мы умрем здесь все. даже при всех детальных ориентирах, без тебя я скорее всего не смогу добраться до дома твоего брата. и не факт, что он будет рад видеть там незнакомых людей, если вдруг окажется там. слишком много «если», которые отпадают, если вместо меня за руль сядешь ты.
шона вновь требовательно нацеливает палец мне в грудь:
– и береги мальчишек. обоих. довези их туда..)
дать нам с папой Руби и отцом уехать из Филадельфии после бойни.
Папа говорит, она всегда была оптимисткой.
Мужчина, на котором она повисла – это Стив. У него выпучены глаза и держится он на снимке как-то странно, но папа уверяет, что на той Бойне именно Стив спас это от смерти.
Заслонив своим
(..но едва шона поджигает фитиль шашки, как стив, стоящий справа от нее, вдруг кидается в сторону. она успевает лишь обернуться, когда его тело изрешечивает в несколько выстрелов – он будто добровольно покончил с жизнью. но когда стив падает, шона видит скрученную фигуру того, за кого он отдал жизнь. на полу, распластавшись, пытается подняться руби..)
телом.
Вот молодой черный мужчина, у которого единственные белые пятна – это белки глаз и зубы, обнаженные в широченной улыбке. Он обнимает отца так, что едва не душит. Пытаясь ни то взобраться повыше, но ни то опрокинуть его.
Именно благодаря ему, отец подобрал
(..я стану его крестным папашей – в заключение добавляет дейв – потому что, чувак, если бы не я, ты бы проехал джейн еще на той дороге!
я отмахиваюсь, но Дейв все равно пускается в продолжительный рассказ о своей героической доли в появлении нашей пары, о том, как я собирался проехать джейн, потом чуть не застрелил ее, а потом связал руки и ноги и вообще она полсуток ехала под прицелом моего пистолета..)
маму на дороге.
А вот, по другую сторону, рядом с мамой, стоит и папа Руби. Высокий, бледный, еще худее и моложе, чем я сейчас. Карие глаза, взлохмаченные волосы. Он обнимает какую-то рыжую девчонку – как говорит, это и есть Лили.