Страница 6 из 11
- Понимаю, что вы, Николай, совершенно не умеете знакомиться с девушками. И мне вовсе не стыдно за тех, с кем я выросла. Не смотрите на то, что они из деревни. У них может быть большое будущее, а вы, да-да, вы! Можете потерять всё до последней копейки. Никто не знает, что ждёт его завтра и поэтому я вам советую жить как человек. В первую очередь мы рождены быть людьми. Именно людьми, а не свиньями. А вы - зазнавшаяся свинья!
- Надо же, какая честность!, - развел руками Николай, - я аплодирую стоя! И да, возможно, я действительно чуть перегнул палку.
- Чуть? Да я всё это время выслушивала мало того, что самовлюблённые, буржуазные речи! Вы вообще коммунист?, - Маша уже кипела от злости
- Коммунист ли я? Пожалуй, можно и так сказать.
- Очень рада за вас, товарищ Добромиров, прощайте! Знаете, один мой друг был бы рад вам хорошенько заехать!
В эту минуту начал накрапывать мелкий дождь
- И где этот друг сейчас?, - юноша произнёс это совершенно беззлобно, однако даже в этой беззлобной фразе можно было уловить лукавые нотки.
“А ведь правда, где он сейчас? Целый год прошёл и ни строчки, ни весточки”, - грустно подумала Маша, а дождь становился всё сильнее.
- Кажется, живёте вы не близко. Я вас никуда не пущу под таким дождем! Зайдём на квартиру к моему другу, - голос Николая зазвучал мягко и доброжелательно.
- Далеко? , -все ещё недовольно косилась на него девушка.
- В одной из тех трехэтажек.
- Ладно, только пойдемте скорее.
***
Квартирка была маленькой, неприбранной и темной, одним словом - холостяцкой, однако шкаф с книгами сглаживал всю эту неприятную картину : стихи, журналы, романы, - настоящее великолепие, так несвойственное квартире почти что деревенского человека.
- Нравится?, - Николай пригладил рукой русые волосы, - почти все эти книги - мой подарок.
- Забываетесь, - заметила Маша
-Извиняюсь. Вскипятить чайник?
- Да, спасибо.
Когда Николай ушел, девушка открыла первый попавшийся журнал. Это был журнал о знаменитых местах Англии.
- Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз златокарий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Николай читал так, что захватывало дух. После юноша поставил на стол две кружки на блюдцах, - журнал, кстати, можешь себе забрать. Все равно его я покупал.
- А блюдца зачем…а, высший свет, все по-другому, - уже совсем без дерзости произнесла Маша.
- Только б тонкой касаться руки и волос твоих цветом в осень, - повторил он, беря её за руку и заглядывая в глаза.
Никогда не думала Маша, что первый свой поцелуй отдаст она такому человеку и так запросто, однако это произошло. Первый, совсем ещё неумелый поцелуй был отдан молодому самарскому реставратору.
Девушка ещё не знала ни того, что уже спустя несколько часов этот поцелуй ей покажется стыдным и мерзким, ни того, что Есенин, чьи стихи с чувством декламировал юноша запрещен, ни того, что она ещё год будет получать от Николая письма и телеграммы, каждый раз надеясь, что это не от него, ни того, что отчаявшись, согласится на уговоры и свой двадцатый день рождения встретит как Мария Никифоровна Добромирова.
***
Маша вернулась уже под вечер
- Пришла что-ли?, - услышав её шаги, спросила мать.
- Пришла. С отцом все хорошо. Медсестра сказала, чтоб ты не переживала. Как дома дела?
- Ох, Марья…Вы как уехали, так через час поле-то и загорелось. Благо, пшеницу мы на другом поле последние лет семь сажаем, там все иван-чай рос, да васильки. Землю жалко. Когда теперь там чего вырастет?
Машка её уже не слушала. Позабыв обо всем, она бежала к полю ,к тому самому, где прошло её детство…их детство. Остановившись посреди того, что осталось от поля, которое ещё совсем недавно цвело, разнося приятный аромат далеко отсюда, она опустилась на колени, зачерпнув тонкой рукой горсть пепла. По щекам её медленно скатывались слезы.
- Прости меня, прости, прости пожалуйста…я люблю тебя, я люблю и всегда буду …прости, - она и сама уже не понимала, к кому обращается : к полю или же к тому, с кем она здесь была,- прости меня, прости… прощай… прощай…
И долго ещё девушка лежала на пепелище собственного детства и собственных надежд, глядя на усыпанное звёздами небо.
========== Часть 6 ==========
Комментарий к Часть 6
Много в России троп.
Что ни тропа - то гроб.
С. Есенин
Ошибаясь по молодости, мы зачастую сами не осознаем этого. Поначалу ошибки и не кажутся ошибками вовсе, а к тому моменту, когда мы признаем свою неправоту, жизнь может превратиться в сущий кошмар, из которого срочно нужно искать выход.
***
Один лишь фасад дома номер тридцать по улице Алексея Толстого показался ей чем-то вроде лондонского Тауэра, журнал о котором ей когда-то подарил Николай, холодной тюрьмой из которой едва возможно выбраться.
Изнутри квартира Добромировых ничуть не уступала виду с улицы. В гостиной пол был устлан дорогими коврами, вдоль стен стояли идеально отполированные шкафы с книгами и стол на изящных изогнутых ножках. Окна были занавешены шторами из зелёного бархата с золотой бахромой и этим же зелёным бархатом были обиты кресла, по изящности не уступающие столу. Две спальни почти не отличались друг от друга : железные кровати с высокими матрасами, светлые ковры гораздо меньше и проще, чем в гостиной, аккуратные журнальные столики со стопкой книг на каждом : в одной биографии великих художников и справочники по анатомии, в другой - сборник английских романов и два томика со стихами : Пушкина и Маяковского. ” Кто же тут живёт”, - подумала Маша, взяв в руки пушкинский сборник, с которого тут же соскользнула обложка, обнажая истинного автора
- Есенин, - ахнула девушка, - он же запрещен!
- И я думаю, очень зря, - послышался задорный женский голос. Маша обернулась. Перед ней стояла худая девушка с короткими белокурыми волосами и ясными голубыми глазами, почти как…нет, нельзя, у них обоих теперь своя жизнь, им больше не суждено увидеться.
Одета была голубоглазая по-простому, сильно выделяясь среди кричащего пафоса этой квартиры, а тонкие аккуратные пальцы держали кружку с крепким ароматным кофе.
- Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдёт, как с белых яблонь дым…
Обладательница запрещенного томика прошлась по комнате, жестикулируя свободной рукой.
- Увяданья золотом охваченный
Я уже не буду молодым, - тихо продолжила Маша, не отрывая взгляда от собеседницы не то из-за её красоты, не то из-за того, что была в ней какая-то домашнесть, из-за которой на душе у Маши становилось теплее.
- Ну согласись, он гений! , - белокурая поставила кофе на столик и по-ребячески плюхнулась на кровать, - Эхх, каким бы характер у моего младшего братца не был, вкус у него есть и в этом я не сомневалась никогда, - она прищурила свои голубые глаза, от чего Машино сердце болезнено сжалось.
- А как твое имя?, - постаралась отвлечься девушка
- Ой, точно, я ж не представилась! Ира Добромирова. Как ты, наверное, уже поняла, сестра твоего мужа, - белокурая протянула руку, встретив ответное рукопожатие.