О, мой принц!

Не в самом случае дело-то. Случай-то сам для господина Бажена пустяковый был, случай-то. А вот неделя, коя после того случая случилась, вот это было испытание так испытание для молоденького двадцатилетнего парнишки, коим господин Бажен в ту пору был.

Сейчас-то ему смешным это всё кажется, а тогда для паренька, из лесу вышедшего и ничего за все свои двадцать годочков окромя родниковой водицы не пившего, в диковинку было, что сам император и тот, другой человек, обучали его, как правильно алкогольные возлияния принимать, да как не пьянеть при том. Да как меру знать, да как собеседника споить, а самому трезвым остаться. Да какие беседы вести при этом, да как правильно разговор в нужное русло повернуть, и много чему ещё.

Потом-то эта наука господину Бажену ой как пригодилась, а тогда, давным-давно, одного боялся паренёк, как бы не вырвало его прямо в императорских покоях, так уж худо, так худо было простому лесному парнишке с непривычки, думал, помрёт прямо там.

Да хорошо, что в конце концов заметили сотрапезники, что парнишка вот-вот концы отдаст, да и научили его одному способу хитрому, не раз господина Бажена впоследствии выручавшему.

Давненько это было, давненько… А до сих пор, как вспомнит господин Бажен науку эту, так и усмехнётся, на свой винный погреб с лучшими винами империи и не только империи, глядючи. Кто знает, вдруг да завернут к нему когда гости дорогие, вдруг да завернут…

Дааа, вот как в жизни-то получается, чужие люди всё знают о даре редком господина Бажена, вернее, всё же почти всё, а вот жена его милая, госпожа Мирослава, знать ничего не знает и ведать не ведает. Да и незачем нежной госпоже такие вещи знать. Не хватало ещё, чтобы она бояться начала господина Бажена, своего мужа милого, во всём ей покорного…

Глава 25

Элеонора.

– Вставай, Эли! Вставай же ты скорее! Её сиятельство встречать!

– Гальян, ну ты иди, встречай, конечно, а я всю ночь не спала, за девульками следила. У меня сейчас работоспособность всё равно на нуле.

– Как же ты мудрёно выражаешься, Эли! Слово какое-то рабост… рабсо…

– Забей, Гальян. Ты иди, встречай, а то её сиятельство на тебя обидится. Тебя-то она знает, а меня нет, ей по фиг будет, стоит там какая-то незнакомая служанка или нет. Беги, дай поспать, наконец!

Вообще, мне эта ситуация уже начинает напоминать отрывок из старого советского фильма «Двенадцать стульев». Про то, как Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым жили в общежитии в комнате студента медика, друга Коли, который друг Остапа.

Так вот, там был один персонаж за стенкой. Который время от времени очень смешно подвывал: «Да дайте же, наконец, поспать!» Вот и я скоро так же буду тут выть на Луну, в смысле, на Гальянку.

Ох, ну слава Создателю, унеслась Гальянка эта.

И потом. Как это я неприбранная, как здесь выражаются, выйду, что называется, в свет. Ведь мамашу графскую встречать, наверное, не только же прислуга выйдет. И тут я в виде абсолютно никаком, с синяками под глазами, в басике не освежённая, Диориссимо не побрызганная и даже толком не причёсанная.

Нет, нет и ещё раз нет. Это наш окончательный ответ Чемберлену. Местному.

Но в это утро всё было не на моей стороне. Не успела я свою больную головушку к ставшей уже родной подушке прислонить, решив, что да чёрт с ними со всеми и по фиг, как я выгляжу. Всё равно меня кое-кто в упор не видит. Посплю я лучше, может, хоть голова пройдёт.

Так вот, не успела я свою просто раскалывающуюся, как и всегда после слёз, головушку повторно донести уже таки до вожделенной подушки, как практически у самой двери в наши с Гальянкой покои послышался громкий и довольно-таки скандальный голосок всё той же Гальянки, на кого-то очень так по-нагленькому кричащей.

Не, ну сколько можно-то, в самом деле, а? Злость уже прямо берёт, честное слово.

И такая злость меня взяла, что подхватила эта злость меня на своих крылышках злобных и вынесла в одной ночнушке аккурат в коридор, где я и объяснила Гальянке прямым текстом на чистом русском нецензурном языке, что я думаю по поводу ранних подъёмов в этом замке, шуме по утрам в оном, и о погоде за окном в целом…

Если же передать мою речь кратко, то я просто несколько громко попросила: «Да дайте же, наконец, поспать!!!» Ну, и дальше все буквы алфавита, начиная с буквы ё. Правда, в самом конце моего краткого, но эмоционального монолога, буквально на последнем восклицательном знаке я этим самым последним восклицательным знаком в натуре поперхнулась.

Посему как вдруг увидела несколько больше благодарных слушателей, нежели рассчитывала. Причём на всех на них как на одного, похоже, употреблённые мною выражения и обороты речи произвели поистине неизгладимое впечатление.

Хотя Инка Телегина мной просто гордилась бы. Так и слышу, как из другого мира и, возможно, даже времени доносится её такой родной слегка скрипучий голосок: «Да пошли ты их всех, мать…».

Дааа… Посылать тут есть кого, прямо скажем…

Кружок благодарных слушателей, замерших живописной сценой из «Ревизора», состоял из: конечно же, непосредственного адресата всех этих слов, плохих и не очень, мадемуазель Гальяны, заместителя великого педагога и тренера Сергеевой Э., раз.

Какой-то испуганной девульки, ввалившейся прямо с мороза, судя по её зимней одёжке, довольно-таки скромной, и пылающим здоровым румянцем круглым щёчкам, это два.

Величественного вида мадам средних лет, очень ухоженной, красивой породистой редкой красотой. Почему-то, видимо, от шока, она сразу ассоциировалась у меня с секретаршей нашего ректора, Клавдией Сергеевной, дамой холёной, солидной и неприступной. Это три.

Четыре… В сторону четыре я не смотрела, потому что и так знала, кто это… четыре… К сожалению, это прекрасно понял не только мой разум, но и тело.

Я с ужасом почувствовала, как всё лицо и даже шея моментально приобрели кошмарный оттенок свеклы из свежесваренного борща у нас в буфете…

Слава Создателю, мои муки прервала Клавдия Сергеевна, сказав мягким спокойным голосом тому… четыре: «Я разберусь с этим небольшим недоразумением, сынок, оставь нас…».

Ёлки… Сынок…

Отмереть у меня получилось, лишь когда шаги э… четыре… затихли вдали.

С немой благодарностью посмотрев на Клавдию Сергеевну, я метнулась в нашу комнатёнку, лихорадочно натянула на себя всё, что под руку попалось, в следующую долю секунды уже вытянувшись в струнку перед местным аналогом Клавдии Сергеевны, дай ей Создатель всего.

Гальянку с девулькой моя скорость удивила, лже-Клавдии Сергеевне явно понравилась, по крайней мере, искры одобрения в её взоре я уловила. Спохватившись, я склонилась в глубоком почтительном и почти искреннем поклоне. Вот протестует всё во мне против поклонов этих, протестует!

Хотя, с другой стороны, даже Кейт Миддлтон должна кланяться английской королеве Елизавете, в числе прочего, своей как бы свекрови через свекровь, между прочим. Свекровь свекрови это, интересно, как? Свекровь в квадрате или квадратный корень из свекрови в кубе?

По сравнению с только что пережитым мною позором небольшое недоразумение с прибывшей девулькой таковым и оказалось, не стоящим выеденного яйца по сравнению со всем… остальным. В другом состоянии я, может, и растерялась бы, но не сейчас.

В общем, новенькая девулька робко утверждала, что именно она-то и выписана из обители Невест Создателя для воспитания Нэймэркиных мелких. Гальянка напористо сей факт опровергала, утверждая, что воспитатель уже есть. Английская королева Клавдия Сергеевна благосклонно и с интересом за сей сценой наблюдала.

Я разрулила эту пустяковую по сравнению со стоянием в одной ночнушке на лобном месте ситуацию мгновенно, обратив внимание присутствующих на то, что детей оказалось двое, а, значит, и образованных воспитателей тоже должно быть как минимум двое.

Как минимум по той причине, что количество хлопот с увеличением числа мелких разумно умножить на число большее, нежели число этих самых мелких. После чего велела Гальянке, как своему заместителю, бегом подготовить койкоместо для новенькой, пока я буду проводить вводный инструктаж с этой самой новенькой.