О, мой принц!

Мариэлла Вайз

О, мой принц!

Глава 1

Элеонора.

Ну всё, уже край! Вставать и бегом в универ! Быстро, Элечка, быстро!

Пробегая мимо столовки с народным названием "Тошниловка", сквозь огромное пыльное окно вижу своего одногруппника Алиека. Алиек у нас национальный кадр. Дружественное государство послало нашего Алиека учиться инженерной науке, заплатив за обучение оного кругленькую сумму. Взгляды государства и самого Алиека на обучение несколько разнятся, посему на лекцию Алиек не торопится, не спеша наслаждаясь нехитрым завтраком.

Влетаю в аудиторию, оглядываю огромный наклонный как в цирке зал, выхватываю взглядом свободное местечко, молнией несусь, плюхаюсь, выдёргиваю из рюкзачка тетрадку с ручкой. Секунда на расслабон. В аудиторию бодрой походкой входит наш термодинамик, целеустремлённо направляясь к солидной кафедре из тёмного дуба.

Время переклички – моё любимое. Вальяжно откидываюсь на отполированную многими поколениями студентов спинку скамьи и взираю на наш многочисленный поток. На первом ряду наши отличницы – зубрилки. Эти девчонки всегда приходят заранее, минут за пятнадцать до начала, а до этого ещё и успевают в столовку. Это во сколько же они встают, учитывая, что живём мы в одной общаге, на одном этаже нашего третьего курса. Но Анька с Галинкой, правда, и ложатся в детское время, не позже одиннадцати, строго по режиму.

На пятом ряду признанный секс-символ нашей общаги Нелька. Откуда Нелька прибыла в столицу обучаться всё той же инженерной науке, не припомню. Но там, откуда она прибыла, Нелька смогла узнать очень много того, что приличной девочке знать совсем не положено, и вот уже третий год щедро делится этими знаниями со всеми желающими, правда, дозированно, в том смысле, что "до конца" она идет не со всеми.

Это Нелькино выражение, "до конца". Не знаю, что она под этим подразумевает, удивляет всех только одно, как Нелька умудряется не забеременеть и не заболеть. Презервативы она не любит, говорит, что не то, таблетки никакие тоже не пьёт, девчонки бы увидели.

Мы живём кто по четыре человека в комнате, кто по три, кому как повезёт, так что все на виду у всех, все про всех всё знают. Девчонок из Нелькиной комнаты жалеет весь этаж, потому что спокойных ночей у них практически нет.

Почти каждую ночь Нелька, дождавшись, когда девчонки заснут, тихонько запускает к себе старшекурсника Сашку Средова. Затем предсказуемо раздаются стоны и крики Нельки, сопение Сашки, пробуждение девчонок, громкое выдворение Сашки. Раньше Нелька бегала к Средову в комнату, но ребята быстро выперли их и оттуда.

Так что почти каждую ночь, как по расписанию, Нелька с выгнанным Сашкой спускаются куда-то в сторону подвала нашего общежития и там без помех предаются страсти.

Что удивительно, на лекции при этом Нелька не опаздывает и даже успевает позавтракать перед учёбой. Жаль, помыться не успевает, поэтому с ней рядом сидеть не каждый сможет. Меня раз чуть вообще не вырвало от жуткой вони, состоящей из смеси мочи и ещё чего-то отвратительного.

Поэтому девочек рядом с ней не увидеть, а вот ребята, пожалуйста, обоняние у них, что ли, отшибает? Вот и сейчас Нелька в окружении исключительно мальчишек, ещё и разговаривают с ней активно о чём-то.

Лекция начинается. Термодинамик читает хорошо, понятно, для меня, по крайней мере. Все сосредоточенно строчат в своих тетрадках. Широкий пыльный луч солнца неспешно гуляет по аудитории… Мне хорошо, спокойно, привычно…

Пока термодинамик объясняет что-то кому-то по второму разу, я, откинувшись на гладкую спинку длинной скамьи, лениво наблюдаю за причудливым танцем пылинок в вольно гуляющем солнечном луче… Постепенно голос термодинамика затихает… Солнечный луч становится всё шире и шире… У меня начинает слегка кружиться голова… От голода, что ли…

Я встряхиваюсь. Тщетно пытаюсь поймать затихающий голос лектора и рассмотреть формулы на доске, которая, словно в дурном сне, уплывает всё дальше и дальше в плотном клубящемся малиновом тумане.

Туман всё гуще… Голова кружится всё больше… Аудитория, ребята, лектор от меня всё дальше… Меня перекручивает, ломает, дикая боль сжимает виски… Аааа… Мне плохо… Я падаю куда-то, в животе раздирающие спазмы, мелькает мысль, что отравилась всё-таки вчера в "Тошниловке", отравилась… Меня дико тошнит и наконец как апогей рвёт прямо на пол аудитории.

Аудитории? Блестящий гладкий каменный пол чёрного цвета. Очень холодно. Сейчас же сентябрь, тепло ещё… Я стою на коленках, голова тяжёлая, хочется лечь и закрыть глаза… Может, тогда этот бред пройдёт. Останавливает только то, что прямо перед лицом блестит лужа блевотины. Это почему-то заботит больше всего, я пытаюсь отползти, но сил нет совсем.

С огромным трудом мне всё-таки удаётся немного отдалиться от зловонной лужи. Вот сейчас бы лечь уже, да пол дико холодный… Застужусь ещё, к чёртовой матери.

Откуда-то справа веет горячим воздухом. Не знаю, что там, но мне срочно нужно в тепло, холодом от пола несёт просто жутко, прямо как от склепа. Чувствуя себя героиней идиотского фильма ужасов, упорно ползу на вожделенное тепло. Но что это? Огонь… В помещении… Вот прикол, да это же камин! Доползаю, приваливаюсь к райски тёплому камню и мгновенно засыпаю, от всей души надеясь проснуться в родной общаге…

Глава 2

13-й век, графство Корнегейское, поселение Деревейко.

– Аааа! – очередной душераздирающий крик разорвал тишину зимней ночи.

– Да когда ж это кончится?! Прости, Создатель, грехи наши… – старый Евлампий накинул потёртый тулуп и, захватив самокрутку, вышел во двор, где, присев на рассохшуюся лавку, с наслаждением закурил вонючую траву, собранную бабкой на болотах прошлым летом.

Всё лучше, чем слушать вопли неведомо откуда свалившейся на них роженицы. Не споткнись о неё вчера вечером бабка, выходя по нужде, спали бы сейчас спокойно и горя не знали. А за ночь намело бы по окна, и нашли бы эту непутёвую лишь по весне, когда бы снег сошёл. А сейчас вон орёт как нанятая, аж в ушах звенит. Сначала-то только стонала тихонько, когда они с бабкой её в избу тащили, а теперь вошла в раж и никакого тебе покоя в своей же избе.

Чёрное небо зимней ночи мерцает загадочно драгоценными каменьями. Батюшка в храме сказывал, что бывало, падали каменья с небес и ждал тогда народ чуда дивного или беды великой. Взглянув последний раз на небесные каменья, Евлампий с трудом поднялся, собираясь двигаться обратно в хату. Открыв скрипучую дверь, старик, помедлив, переступил изъеденный короедом порог и не видел, как посыпались, посыпались каменья с небес сверкающими искрами, без конца и без края.

А в хате раздался слабенький крик новорожденной девочки. Нити же, что привязывали к жизни её юную мать, одна за другой покидали измученное родами хрупкое тело…

Новорожденная девочка пищала жалобно и слабо, как маленький котёнок. Дед с бабкой бестолково толклись около неё, заворачивая во все тряпки, что нашлись в их бедной избе. Рядом лежала бездыханная мать малышки.

– Что, бабка, надоть в замок отнесть, помрёт ведь у нас, кормить-то нечем. Мать её после схороним.

– Надоть. Собирайся, старый, – прошамкала бабка.

Старики соорудили из дедова тулупа конвертик для малышки, перевязали его видавшими виды разлохмаченными верёвками, чтобы не задувал ледяной зимний ветер, и, с трудом передвигая старые слабые ноги, направились по свежевыпавшему снегу в трудный путь к замку графа Эдуарда Корнегейского, владыки окрестных земель на много вёрст окрест. Дед нёс малышку, а бабка поддерживала самого деда, чтобы не завалился старый с дитём.

И бабке, и деду давно пора за грань, ушли их годы, да дал им ещё Создатель потоптать эту землю…

Глава 3

Элеонора.

Мне тепло, хорошо. Да, что-то было не то. Бред какой-то был. Ну отравилась, с каждым бывает.