Страница 1 из 2
— Не стой, как соляной столб, Чарли. Раздевайся. Сам раздевайся, я желаю это видеть, — глядя на своего пленника, усмехнулся Генрих V Ланкастер, милостию Божьей король Англии. Король-воин, король-победитель. Безгрешный король. Во всяком случае, таковым считали его подданные. Ни разоренные города, ни пылающие деревни, ни страдания женщин и детей не могли убедить их в обратном. Ведь именно так необходимо было приводить к покорности земли, должные по праву принадлежать английскому королю и находится под властью английской короны. А уж блестящая победа Генриха при Азенкуре доказала, что покорение всей Франции — всего лишь вопрос времени. Многие славные и благородные воины пали в бою, и лишь немногие уцелели в той кровавой бойне. Среди них был и Карл, молодой герцог Орлеанский, племянник французского короля Карла VI. Увы, его жизнь более не была прежней, да и будет ли когда-нибудь? Карл попал в плен, и надежды на освобождение почти не было. Генрих ясно дал понять, что не собирается отпускать столь ценного и важного пленника ни за какие деньги. По приказу короля, Карла поселили в поместье дворянина, взявшего его в плен — Ричарда Уоллера. Что ж, могло быть и хуже. В поместье Ричарда Карлу было уютно и комфортно, и казалось, что душевный покой возвращается вновь. И все же, он чувствовал, что это не может длиться вечно, и Генрих попытается встретиться с ним снова. Он не ошибся, король потребовал встречи с Карлом. Естественно, их беседа не привела ни к чему, о выкупе по прежнему не могло быть и речи. Но продолжить эту увлекательную беседу Генрих пожелал в своих личных покоях. За столом с вином и различными яствами Карл все больше молчал, а король, в то же время, говорил много. Рассказывал о своих планах на будущее — полном покорении Франции, браке с принцессой Екатериной, дочерью короля Карла VI, прелестной кузиной Карла, о своих прошлых и будущих военных победах. Карлу было больно это слышать, он не желал подобной участи своей Родине — быть под властью жестокого тирана, коим считал Генриха, несмотря на все его обаяние. Это обаяние могло обмануть подданных английского короля, но Карл был уверен, что за притягательной внешностью и интересной личностью скрывается зверь, и никто не смог бы убедить его в обратном. Когда Генрих, не без презрительной ухмылки на лице, сообщил ему о том, что герцогство его боевого соратника Жана I, Алансонского, убитого при Азенкуре, он подарил своему младшему брату Джону, герцогу Бедфорду, Карл нарушил молчание.
— У него остался сын, Ваше Величество, и он вырастет, — Карл и впрямь сочувствовал шестилетнему Жану, ровеснику его собственной дочки, очаровательной маленькой Жанны, уже кажется, навсегда оставшейся без отца.
— Значит, я раздавлю этого щенка. Врага нужно давить в зародыше, ежели есть такая возможность, — сузил свои светло-карие глаза Генрих.
— Прошу Вас, Ваше Величество! — Карл понял, что каждое слово, адресованное Генриху нужно тщательно взвешивать и продумывать. Английский король ни перед чем не остановится, — Ребенок ни в чем не виноват, так же, как и моя дочь. Не вина детей, в том что нынче они лишены отеческой поддержки. Это лишь наша вина. Наши дети не должны расплачиваться за наши грехи, Ваше Величество, — под столом он сжал руку в кулак так, что ногти до крови впились в кожу. Что еще он мог сделать, кроме того, что просить о милосердии. И ведь это было правдой, вся вина за страдания близких лежит на них — на нем, на его соратниках. Они не смогли одержать победу, были слишком самоуверенны, грех гордыни одолел их в тот злополучный день. За их грехи и ошибки страдают дети, вдовы, братья и сестры.
— Ладно, не трону мальчонку. Быть может, ты прав, у детей невинные души. Ведь именно вас Господь покарал за грехи, а они смогут искупить их, грехи своих отцов. Ни на маленьком герцоге, ни на твоей дочери, ни на твоем брате Жане… — Генрих многозначительно взглянул на Карла, — вины нет.
Карл понял, что означает этот взгляд. Он должен подчиняться королю беспрекословно. В противном случае, пострадают его близкие, те, кто ему дорог. Бонна, малышка Жанна, братья. Генрих Английский сумеет причинить им зло, даже находясь далеко от них. Особенно он тревожился о шестнадцатилетнем Жане Ангулемском, бывшим в руках у одного из самых приближенных военачальников короля. Карл знал, чего желал от него Генрих и был готов смириться с неизбежным.
— Что же ты стоишь?! — Генрих проявлял явное нетерпение, торопясь подчинить себе своего пленника… настолько, насколько это возможно, — Я кажется ясно сказал по французски, а произношение у меня всегда было отменным. Раздевайся. Сними всю одежду, Чарли.
— Слушаюсь, мой повелитель, — усмехнувшись, Карл что есть силы рванул свой ярко — красный пурпуэн, серебряные пуговицы рассыпались по пестрому ковру, покрывающему холодный каменный пол. Затем разорвал белую нательную рубаху, бросив ее под ноги. Сняв с себя шоссы и брэ, Карл стоял перед королем совершенно обнаженным. Удивительно, но он не смущался, ему было уже все равно. Взглянув на обнаженное тело Карла, Генрих облизнул пересохшие губы. Его пленник был прекрасно сложен — крепкие мускулы, плоский живот, длинные красивые ноги.
— Ты прекрасен, my sweet enemy*… ты прекрасен, — не отрывая от него взгляда, Генрих быстро избавил себя от одежды и сел на край своей широкой кровати, продолжая пристально разглядывать Карла.
— Твое тело совершенно, мой нежный ангел, — встав с постели и подойдя к нему, Генрих дотронулся до его торса, груди, зашел за спину и провел по ней рукой — от шеи до ягодиц, нежно погладил их.
— Нежная кожа… мой благородный принц, — он прижался губами к основанию шеи Карла, оставив на ней алый след. Карл едва слышно выдохнул, он не мог не признаться в том, что прикосновения врага не оставляют его равнодушным, что ему это даже приятно. Как бы ни было стыдно признаваться в этом самому себе. Генрих определенно знал, как доставить блаженство. И как же в нем могли уживаться подобная порочность и богобоязненность, которой он был знаменит. Все эти разговоры о грехах и Боге… Знали ли обожавшие его подданные о тех пороках, которым предавался их восхваляемый король? Наверняка, нет. А если бы узнали, любили бы его так же беззаветно, восхищались бы так же сильно? Карл понимал, что перед его обаянием и впрямь тяжело устоять. Он старался думать о своей семье — о Бонне, о братьях, о дочери. Ведь именно ради них он позволял себя нынче унижать. Все ради них. Но, с новым прикосновением Генриха, мысли стали путаться, чуть шершавая ладонь короля коснулась живота, опустилась вниз, дотронулась до кудрявых волос у основания плоти, затем до самой плоти. Карл прикрыл глаза — прикосновение доставляли удовольствие, отнюдь не желанное удовольствие.
— Что ж… настала пора для чего-то более жесткого, my sweet enemy. Надеюсь, тебе понравится, — Генрих вновь плотоядно облизал свои полноватые губы и отойдя от Карла, подошел к сундуку, стоящему в углу опочивальни. В растерянности, Карл проводил его взглядом, он не мог понять, что же Генрих имел ввиду под чем-то более жестким. Но он твердо решил сохранять свое достоинство, чего бы не пожелал от него английский король. Вздохнув, он присел на кровать, стоять и смиренно ждать не имело смысла. Генрих подошел почти неслышно, мягко ступая по цветастому пушистому ковру.
— Посмотри на меня, sweetheart, — он приподнял опустившего голову Карла за подбородок, и тот отчетливо увидел, что именно Генрих держит в другой руке. Это было не что иное, как плетка — с железной рукоятью и несколькими хвостами.
— Господи… — невольно вырвалось у Карла. Краем уха, он когда-то слышал о такого рода развлечениях, но сам никогда и помыслить не мог о чем-либо подобном. Неужто король собрался использовать эту плетку?! Но, Карл тут же вспомнил о своем решении сохранять достоинство, что бы ни случилось. Он выдержит, он должен покориться. На поле боя страха не было, так он не будет сдаваться на его милость и здесь, липкий страх не завладеет им.