Страница 7 из 12
Она мне показала, что в какой последовательности нажимать, чтобы капельница снова заработала. После этого она меня расспросила, почему я оказалась в этом роддоме. Приятно было душевно поговорить с ней. Она мне пожаловалась на свои трудности: что старых людей увольняют, берут только молодых, что дочке младшей у неё всего шесть лет и растить её ещё долго. «Прямо ровесница моей Лизы», – подумала я тогда. Выслушав же мою историю, акушерка сказала, что надо сохранять беременность до последнего: до того, как умрёт один плод. И как только это произойдет, сразу рожать. Я, конечно, это выслушала молча, но сама подумала: «Ведь после того, как умрёт первый, у второго начнется заражение крови, потому что это монохориальная двойня. У меня-то ладно, уже большая, переживу. Но вот как это отразится на маленьком, не до конца развитом, ребёнке? Скорее всего, отрицательно, поскольку оперативно сработать не получится – никогда ведь не получалось до этого».
Акушерка попыталась меня поддержать, сказала, что всё будет хорошо, срок уже не маленький. И так ей было меня жалко при этом, что она даже дала мне свой личный телефон, которым мне так и не пришлось воспользоваться.
Уметь включать, выключать инфузомат – это то, что мне было надо и пригодилось ещё не раз. Как оказалось, врачи не умеют это делать. Зато, конечно, много всего другого умеют.
Утро 30 ноября
За всю ночь ко мне так и не приходили врачи. Очень заняты были. Рано утром они тоже не могли не зайти, потому что должны были передавать пациентов.
Примерно в девять часов утра в палату зашли сразу четыре совсем молодых акушера-гинеколога во главе с моим первым врачом. Не могу сказать, что я была рада их видеть, поскольку толку от них было мало. Но надо было попытаться хоть чего-то от них добиться.
– Мне должны были делать следующий укол с дексаметазоном, – решила я напомнить, поскольку это надо было только мне.
– Мы скажем медсестре.
– Подскажите, пожалуйста, где можно набрать питьевой воды? – спросила я, зная, что здесь на каждом этаже есть кулер. Все свои запасы я уже опустошила, и мне очень хотелось пить.
– Вам нельзя вставать, у вас тонус и капельница стоит, – ответил доктор.
– Принесите тогда вы, пожалуйста, – попросила я.
– Пусть вам родственники принесут.
– Все родственники у меня работают, они не успевают после работы сюда приехать.
– В таком случае вам придётся потерпеть, – подытожил доктор.
– А смысл?
– Глупый вопрос, – закончил разговор врач и направился к выходу. Остальные врачи проследовали за ним.
Я была в небольшом шоке. Особенно потому что среди врачей были и женщины. Обычно если я видела молодого врача, я предполагала, что он ещё не успел устать от своей работы и старается помогать больному. Здесь же было полное равнодушие, если не хуже. В этот момент я, конечно, поняла, что на самом деле молодые врачи – большие враги для меня вследствие своего ограниченного опыта и более эгоистичного, чем у старшего поколения воспитания.
Вскоре ко мне пришла та самая старая добрая акушерка, которая безо всяких проблем принесла мне воду, объяснила, что где находится. Ей это было нетрудно, видно было, что она знает, что молодым врачам нет дела до проблем пациентов – сдал смену и забыл.
Следующим, кто ко мне пришел, был гематолог. Зайдя в палату, он швырнул на стол мою карту, сел и начал со мной беседовать на повышенных тонах:
– Я гематолог. Пришел уточнить ваш диагноз. У вас в анамнезе склонность к кровотечениям. Были ли у вас хоть когда-нибудь кровотечения в детстве? Например, когда вы падали и разбивали колени, не могли остановить кровотечение в течение часа?
– Нет, всегда быстро останавливалось, – вспоминаю я смутно, что это меня в детстве точно не беспокоило.
– Когда вам вырывали зуб, были ли трудности с тем, чтобы остановить кровь из раны?
– Нет.
– Может быть, тогда у вас были обильные месячные, которые шли по две недели, и за один день вы использовали около пяти больших прокладок?!
– Нет.
– Так с чего вы вообще взяли, что у вас склонность к кровотечениям?!
– В послеродовом периоде у меня всегда превышают норму выделения.
Чем дальше заходил разговор, тем больше нервничал врач:
– В вашей выписке ничего толком нет, диагноз окончательный не поставлен! Почему вы не обследовались до конца?! Помимо всего прочего надо обследоваться не во время беременности, а до беременности. Кровь меняется, когда женщина беременеет. Так почему же вы не обследовались раньше?!
– У меня не было времени, – наверное, надо было что-то другое сказать, так как этот ответ окончательно вывел врача из равновесия.
– Времени не было?! Мы вас спасаем, спасаем каждый раз, – орал на меня человек, который видел меня впервые, – а вы как камикадзе снова и снова ходите по краю карниза! Сколько можно рожать?!
Я молчала. Доктор что-то писал в своих бумагах, ничего не говоря некоторое время. Наконец он встал и сказал:
– Как вы думаете, что проще: родить одного ребёнка весом 3 килорамма или двоих по два килограмма?
– Конечно, легче одного трёхкилограммового, – этот ответ его устроил, и он молча ушёл.
Вслед за ним в таком же настроении пришла терапевт. Она послушала меня и спросила:
– Какая у вас температура?
– Тридцать семь и один при поступлении была.
– Откуда у вас взялся кашель?! – казалось, её выдернули с приятного чаепития и отправили ко мне в палату.
– У меня хронический ларингит и фарингит.
– Что вы говорите? – тут её раздражение улетучилось почему-то. – Так вы тогда можете хоть целый год кашлять. Тогда всё понятно. Одно непонятно, зачем меня к вам отправили. После обеда вас переведут в отделение патологии. Удачи, – развернулась она и ушла.
И тут пришла совсем молодая девчонка, ординатор. После всех врачей, с которыми я здесь столкнулась, она для меня была ангелом, посланным мне судьбой. Она приносила мне воду, возилась с КТГ, звала медсестру сделать мне укол, постоянно присутствовала или в палате или рядом. Помимо этого, она была спокойна, и с ней можно было поговорить, не боясь, что на тебя сейчас наорут просто за то, что ты существуешь и одним этим создаешь множество проблем.
Помню, как спросила её, вернётся ли она сюда на постоянную работу. И она ответила, что нет, что здесь трудно работать, и она будет работать в другом месте.
В обед меня не перевели в патологию: то ли не было мест, то ли времени у врача, который должен был переводить. Такое подвешенное состояние удручало: врачи не знают, что с тобой делать, ты не знаешь, что тебя ждёт впереди.
К счастью, в этот день меня решили всё-таки кормить, и еду приносили прямо в бокс.
А дома дети с папой болели. У Андрея началось всё с обычной простуды, но как-то быстро перешло в воспаление лёгких. Хорошо, что я уговорила его ещё в самом начале взять больничный. А то он хотел на ногах переносить болезнь. Теперь больничный был как нельзя кстати.
А наши родители работают. Они все уже на пенсии, но работать собираются ещё долго. Мои родители только сегодня узнали, что я в роддоме. Расстояние отдаляет от них. Да и знаю я, что они не будут отпрашиваться с работы, чтобы сидеть с детьми. Если будут в отпуске, тогда да, приедут. В рабочее время – нет. Я уже привыкла к тому, что проблемы мы решаем с мужем одни. Родители редко помогают. Они вообще редко знают о моих проблемах. Меня так воспитали, сильной. Помимо отличного школьного образования, меня отдали в семь лет на плавание. Долгое время я ненавидела плавание, потом привыкла и полюбила. Пока занималась плаванием, получила второй разряд. В семнадцать лет я поступила в МГТУ им. Н.Э. Баумана, переехала в Москву. Вот тут я осталась совсем один на один со всеми трудностями жизни. Поэтому я привыкла к тому, что родители почти не участвуют в моей жизни. Я ни в коем случае не считаю, что они должны это делать. Родители детям ничего не должны, это дети должны родителям.