Девочка-лед

Конкретно в эту минуту его поздравляют друзья и одноклассники. Ну надо же, как они дружны…

— Чуешь, — кончик носа Харитоновой подергивается.

— Что?

— Так пахнет лицемерие, — ухмыляется она.

— Где жаба? — спрашивает Грановская, имея ввиду учительницу литературы.

— Мы ее временно закрыли в подсобке, — гогочет Пилюгин, кивая на дверь. — Да ща откроем.

Какой кошмар!

Возмущенная Ирина Михайловна оказавшись на свободе пытается угомонить класс, но ничего толком не выходит. Они издеваются над ней как могут. Апогеем становится предложение прочитать вслух похабные стишки, написанные на шариках и как литератору их оценить.

Круто развернувшись на каблуках, Ирина Михайловна уходит. За классным руководителем или завучем, видимо.

Беркут сгребает все ленты от шаров и открывает окно. Ловко взбирается на подоконник, спрыгивает, оказывается на улице и тянет воздушные украшения за собой. Ребята смеются и вылезают следом за ним во двор.

— Идиоты, — мы наблюдаем, как Беркутов под всеобщий ор и свист запускает в небо шары.

— Чихать он хотел на то, что урок идет.

— Зато им весело, — жмет плечом Витя Цыбин. Еще один мой собрат «нищеброд», не вписавшийся в золотую компанию.

Весь день одноклассники обсуждают грядущий праздник, который состоится вечером у Беркута дома. Они галдят в предвкушении, обсуждая предстоящую вечеринку, а еще рассуждают на тему, что подарить человеку «у которого есть все».

Мне бы их проблемы.

По закону подлости на геометрии Элеонора вызывает к доске, и конечно же мне достается та самая задача, с черт бы ее побрал звездочкой. Решить ее не представляется возможным. Я долго ломаю голову и получаю двойку. Испепеляя спину Беркутова вынужденно смотрю на доску, где шаг за шагом из-под его легкой руки появляется решение, которое вот уже второй день не дает мне покоя.

Замечательно. Сегодня ему даже рот не пришлось открывать, чтобы меня унизить. Пифагор хренов. Настроение падает до нулевой отметки, когда после урока нас с ним оставляют в классе.

Ясно почему… мы до сих пор игнорируем наказ директора.

********

Ненавижу понедельники. Уроки тянутся медленно, а после смены на работе хочется лечь пластом. Такое ощущение, что после выходных все и сразу вспомнили о своих четвероногих друзьях. Не присесть ни на минуту…

Забираю Ульяну из садика поздно. Дома мы оказываемся в половину девятого, но на наше счастье матери дома нет. Загуляла опять, видимо. Одно радует: тихо, а значит будет возможность поспать.

Я уже собираюсь взяться за жарку картошки, но внезапно пищит трель моего допотопного телефона.

— Алло, — после некоторых раздумий принимаю вызов от неизвестного мне абонента.

— Ааален, добрый вечер.

— Витя? Цыбин? — удивляюсь я.

— Тыыы… прости, что я так поздно. Можешь мне… мне помочь? — как-то нервно спрашивает он.

Смотрю на часы. Десять почти.

— Да, конечно, — соглашаюсь, все еще удивленная его звонку. И номер ведь достал где-то…

— Дай мне свои конспекты по обществознанию. Я болел, а завтра контрольная оказывается.

Цыбин. Просит конспекты. Он же никому кроме себя и энцеклопедии не доверяет.

— Прямо сейчас? — вскидываю бровь.

Шелестение в трубке.

— Ну дааа….

— Ладно.

— Я в подъезде, — обескураживает окончательно. — Спустишься?

— Откуда ты знаешь, где я живу? — хмурю лоб, выглядывая в окно.

— У Циркуля адрес взял…

— Ну хорошо, подожди минуту.

Мою руки. Достаю из портфеля тетрадь по обществознанию. Улыбаюсь, глядя на сопящую во сне Ульянку. Спит уже маленький котенок. Целую розовую щечку. Свет не трогаю. Она, как я. Боится темноты до коликов под ребрами.

Закрываю на ключ входную дверь и спускаюсь по лестнице вниз.

Тихо, и Цыбина не видно. Может, на улицу вышел… Достаю телефон и нажимаю на вызов.

Кто-то резко хватает меня сзади, зажимая рот. Я начинаю мычать и в панике мотылять ногами. Носа касается платок и, к моему ужасу, я проваливаюсь в пустоту. Черную и непроглядную…

Глава 9

АЛЕНА

Голоса. Они становятся четче, но все равно разобрать о чем говорят эти люди, пока не представляется возможным. Голова кружится, перед глазами непроглядная тьма. Я пытаюсь сообразить, где нахожусь, но мысли ускользают, не позволяя зацепиться хотя бы за одну из них.

Музыка. А еще чей-то смех. Кто-то горланит, подпевая. Я пытаюсь пошевелить ногой или рукой. Получается, но как-то заторможенно.

Улавливаю какое-то движение сверху.

Песня звучит тише, будто громкость убавили.

— Абрамыч, она по ходу это, оклемалась, — слышу я совсем рядом.

— Ну и че, амеба амебой будет еще минимум час.

И тут я сквозь пелену дурмана вспоминаю.

Звонок. Тетрадь. Подъезд.

Удушливая волна паники накрывает меня моментально. Пытаюсь дернуться, но ничего толком не выходит. Тело будто желе, не слушается совершенно.

— Менты твою мать…

— Они смотреть боятся на мои номера, не то что останавливать, — насмешливо произносит очень знакомый голос.

— А если махнет… Как объяснять это?

«Это». Очевидно, речь идет обо мне.

— Не махнет. Ты че очкуешь так? Релакс, Леша, релакс.

— МКАД. Ты — бухой за рулем. Телка с мешком на голове, ага релакс.

— Ой, не ссы, а?

— Гля, реал. Отвернулся сразу, — басом хохочет тот, кто находится совсем рядом.

— Я же сказал, — хмыкает тот, второй, самодовольно.

Внезапно отчетливо пониманию: я в чьей-то машине, и она определенно куда-то направляется. Тревога заполняет каждую клеточку все еще чужого организма.

— Слышь, Ян, а че за штука? Вырубило ее почти моментально.

— Секрет не обессудь…

— Хлороформ? — интересуется третий. И я вроде тоже знаю кто это.

— Нет, это киношное фуфло. Им минут пять дышать надо, чтоб отключиться. А эту штуку мне брат подогнал из клиники.

Ян. Только сейчас мозги начинают соображать. Ян Абрамов. Мой одноклассник.

— Обалдеть бро. Крутяк. Мне тоже надо такую. Сеструху успокаивать, пока предки на работе, — гогочет Пилюгин. На сто процентов теперь уверена, что это он.

Сеструху… Господи! Под ребрами сердце от нахлынувшего волнения начинает стучать еще быстрее.

Ульяна. Одна. Нет-нет-нет.

Резко дергаюсь.

— Трепыхается, пацаны!

— Выруби, — смеется в ответ Ян.

Я замираю.

— Че серьезно? — переспрашивает Пилюгин.

— Ты дебил? — хохочет Бондаренко на весь салон. — Мишань, ну ты и придурок.

Мычу. Во рту кляп. Чтобы не кричала видимо. Боже, как мне страшно. Куда они везут меня? Зачем? Почему Витя так поступил со мной?

— Тихо ты, — стучит мне по голове Пилюгин.

— А че она раздетая такая?

— Так в чем спустилась, Лехач. Ты мне предлагаешь еще нарядить ее?

— Осень все-таки.

— Тебе не начхать? Найдем способ согреть, если понадобится…

Тон, которым это сказано, мне категорически не нравится.

— А кто играет сегодня?

— Как обычно, все те же. Девок выпроводим сначала.

Я не понимаю о чем они говорят, но дурное предчувствие ощущается так остро, что становится нечем дышать. А еще пить хочу невероятно. Нос щиплет, во рту отвратительная горечь.

— А если она потом сольет нас? — тихо спрашивает Бондаренко.

— Кто? — усмехается Абрамов. — Она? Не смеши, Леха. Кто поверит этой убогой? Скажем, бабла решила срубить, оклеветать.

Чувствую, что наружу просятся слезы. Складно как говорит. Не даром, что сын судьи.

— Слышала, Лисицына, ляпнешь — ад на земле тебе устрою! — угрожает он.

Знает, что я их слышу и ничуть не переживает по этому поводу.

Дрожь расползается по телу, когда ко мне вдруг приходит осознание того, что они могут сделать со мной все, что угодно. И самое ужасное, что им ничего за это не будет… Ни че го. Потому что это — мажоры, дети влиятельных родителей. Нет для них того, что не решаемо. Того, что нельзя купить.