Страница 44 из 51
За тридевять земель Добрей с Добриной свой острый взор бросали и с тревогой наблюдали, как Тьма растёт в Закатной стороне, как мощь Властителя крепчает, как небо затмевают полчища драконов, как чудовища-громады по земле ползут, и всюду Войны там ужасные идут, и все друг дружку пожирают. А если вдруг Армада эта двинется на них? Такая мысль всё чаще в сознание Добрины и Добрея пиявкою вонзалась, до сердца самого вгрызалась и оглушала предчувствием Беды.
Всё чаще, оставляя все свои дела, Добрей с Добриною на Красный Холм спешили, где под кедрами три деревянные скульптуры Божеств стояли: Бог Солнца Ра, его супруга Ур и Прекраснейшая Дева Лада. Уж многие эоны лет в руках у них пылала Серебряная Чаша, в высоком пламени которой сгорало Зло, что психосферу Яви отравлять пыталось многие века. Буквально в шаге от Богов Горюч-Бел Камень над землёю возвышался – его когда-то Ра самолично здесь поставил. Он свойства многие имел: одно из них – предвиденье событий было, и Камень то светлел, а то чернел, когда вдруг где-то чёрная опасность назревала. Порой пророчества он изрекал, но столь туманно, что редко кто их понимал. Добрей с Добриной частенько здесь бывали, тревоги Камню поверяли, и, как казалось им, их Камень понимал: внутри его тогда огонь сверкал, он на поверхность проникал и образы неясные им рисовал, и всё чернее становилися они…
Сам Камень, серебристо-белый, уже глубоко в землю врос. Вокруг него звенели синим звоном чаши колокольчиков лесных, и ромашек стайка головки белые на Камень пыталась положить и что-то Камню рассказать, а может, просто приласкать. И днём, и ночью тут тишина глубокая стояла, в которой токи иномировые безмолвно в Камень приходили и синим пламенем густели в нём. Доброславы это место особенно любили: здесь мысли светлые к ним прилетали, здесь совета вопрошали у Богов и Голос слушали Небес, который желаемый ответ им приносил. Достаточно здесь было посидеть на чурках деревянных, как Лад в сознание входил, и тревог неясных испивал туман, и даже дети-непоседы, что забредали вдруг сюда, здесь становились мудрецами на несколько минут: в том Камне энергия космических глубин жила, горела и сверкала радугой чудесной, и лики звёздные в том Пламени мелькали, и Знаки Звёздные звучали. Но только лишь Добрина и Добрей те Огненные Знаки понимали и от того печалились они.
Уже немало лет назад Добрей заметил, что в середине Камня вдруг стали загораться тёмные огни. Тревогой веяли они, и в пламени из Чаши, что в руках Богов была, те же искры чёрные мелькали и тревогу ту же излучали. Откуда та Беда грозила, они не понимали. Звёзды на их вопрос не отвечали, молчали сны, но пламя в Чаше лишь только выше поднималось, сжигая Зло, которое над Явью неуклонно собиралось.
Добрей с Добриной уже не столько в Небо, как это было раньше, а на Запад свой устремляли Третий глаз. Он упирался в Мрака чёрную стену. Что было там? Загадкой оставалося для всех, кроме старейшин доброславов. Добрей с Добриной в Чёрную страну в телах летали тонких, что душами звались, и наблюдали огнедышащих драконов, ящеров ужасных, орды гоблинов и орков, и прочих гадов страшных, в которых злоба чёрная кипела. Об этом пробовали доброславам рассказать, но сказками-страшилками для них всё это было: ведь небо оставалось зелёно-голубым, и Солнце так же в нём блистало, и те же Звёзды по ночам сверкали, так же ветер всех ласкал, и Краса-та на крыльях светлых парила над Долиной, проливая дождь любовной неги на неё. И сама собой тревога утихала, она в снах светлых безмятежно утопала.
Добрей с Добриной, у Камня сидя, за всполохами искр его следя, одно лишь всё яснее понимали, что вскоре грянет Нечто и жизнь всю круто повернёт. Чтоб ту Беду не накликать, они о ней мысль гнали прочь, но по ночам тяжёлой гирей в сознанье падала она. Тогда Добрей с Добриной к Богам бежали на Красный Холм, чтоб Весть от Них какую получить. Но молчали Боги, и только пламя красное всё чаще в глазах сверкало их, а звёзды чёрные по Камню пробегали и мраком чёрным Камень закрывали. Беда неясная пока ещё стучалась в Мир Светлого Добра.
Глава 3
Похищение Чаши
Урожайным был тот год во всём: деревья от плодов ломились, травы густо колосились, мёд из гнёзд пчелиных тёк рекой, и запах над Долиной плыл такой густой, что надышаться им было невозможно. По двое-трое дети вздумали рождаться, и даже звёзд как будто бы прибавилось на небе, и с новой силой радость в песнях вырывалась на простор. А по Долине пророчество гуляло, что Боги на конях каких-то собираются прийти – весть такую деревья, камни и цветы про меж собой шептали, а Ветер эту новость повсюду разносил. Старики, кто возрастом в годах дремучих были, вдруг пророчества седые вспоминали, в которых Боги обещались на Явь прийти, как только трудные настанут времена. Но времена то те как раз не приходили, и Краса-тою всё цвело и полнилось Добром. Наказы Лады исполнялись свято: вещам, явленьям имена пресветлые давать, чтобы они в себе Добро несли. И важно было вещь правильно назвать, чтоб форма отвечала сути, а если неправильно вещь называли, то безобразье выходило: на дереве вдруг хвойном яблоки росли, а рыбы по берегу ползли, пытаясь в воздух подниматься, чтоб славно полетать на плавниках своих, а птицы в воду вдруг ныряли и за русалками гонялись, их собираясь поклевать. Воображенье надо было в строгости держать и мыслью крепко управлять, чтобы вибрации предмета те нужные принять. Да, много безобразий выходило, пока не получалось диво, что Краса-той зовём. Для доброславов в делах и мыслях критерий был один, чтоб в мыслях и делах сияла Краса-та. В ней Истина сама жила, и Краса-та одеждой ей была.
В тот чудный год, которому и счёта нет в чреде бегущих лет, доброславам в головы пришла идея построить Лестницу в Миры иные, чтобы ходить туда, куда уходят души, здесь плотные тела оставив, и откуда возвращаются обратно в Доброславию свою. Подумали и стали делать, то есть думать: сплетали вместе нити мыслей светлых и Лестницу из них творили, что Радугой в небесные пространства уходила; уж облака прошли, что лёгкой дымкой вкруг Лестницы вились; уж первых Звёзд достали и начинали к ним Лестницу крепить. Азартно Ветер здесь крутился, не зная, как и чем помочь; он Лестницу уж пробовал на крепость: щёки надувал и Лестницу качал. Радугой над Доброславией она сверкала, в звёздные глубины уходя.
Ночами тёмными сиянье Звёзд вплеталось в Лестницы узоры, а старики шептали внукам, что это Звёзды спускаются по Лестнице с небес, чтобы детишек вверх забрать и в зыбках там качать. Но Звёзды вовсе не думали детишек красть, просто с Лестницей они играли, а детишкам навевали сладкий сон про Светлые Миры из чудной Краса-ты.
Днём по Лестнице той люди поднимались, а ночами души из Нави и из Прави вниз спускались, и где-то там они встречались – в облаках – и тихие промеж собой вели беседы; туда-сюда-обратно приветы слали, случалось сверху пророчества передавали, и в них какие-то неясные намёки на что-то были, которые тревогу некую вносили. Но понятия такого даже не было тогда, и потому на них внимания не обращали: ведь счастьем полнились сердца, и радость светлая плескалась за край округлых синих глаз, и Краса-тою Мира доброславы упивались: Солнца сладостным восходом, серебряных речушек тихим перезвоном, цветов горящими кострами, разливами вечерних красок в Небесах и запахами родины своей в цветенье мыслей радостных и звонких. Ах, в детстве очутиться б том, что сказкою играло и наиграться не могло!
Однажды в середине лета (а лето здесь было круглый год) случилось то, чего и быть бы не должно, ведь каждому рассказу предшествует начало, хотя б событие какое. И даже Мир сам начинался с события большого – Первоначала, которое в пустотах Бытия катилось Огненным Яйцом и восхотело себя вдруг проявить и Краса-той зажить. И полыхнула Бездна Огнём Светлейшей Красаты! Так из Единого Жизнь проявилась: лишь только мысль Творца вонзилась в материи слои Спиралями Огня, в них сразу Жизнь явилась и с Краса-той соединилась в Огнь двуединый. Вот так с События такого настали Времена, и Время потекло рекою полноводной, потом уж появились Мудрецы, что стали всё считать, и мерить, и писать. А Жизнь смеялася над ними и говорила им: