Страница 5 из 5
И всё это можно было купить на наш рубль. Мятные леденцы «Театральные» стоили всего РЛ копейки. Дёшево стоили также «колёсики» мороженого. По бокам они были вафельные, а в серёдке – вкуснейшее мороженое. Не чета теперешнему. Вафельные кружочки намазывали мороженым при нас, всё было свежее, а не лежало по холодильникам.
А ещё я очень любила покупать разные брошки и значки. Я нацепляла их на себя рядами, как ордена. Там были вперемешку: усатые лица вождей, разные физкультурники, бабочки, жуки. Иногда ещё я сверху надевала какие-нибудь стеклянные бусы. Словом, увешивалась, как индеец. А вечером, когда наши деньги подходили к концу, мы складывали все оставшиеся копейки и покупали одно общее эскимо. Шли домой и лизали по очереди это эскимо. Кутить – так кутить!
Бусы
В детстве у меня было особое пристрастие к бусам. У моей мамы была коробка с «драгоценностями». Там были разные пуговицы, бусины, камушки. Я очень любила раскатать все эти «драгоценности» по полу и любоваться ими. Мне нравилось также нанизывать разные бусины на нитку. Я нанизывала бусы всем в подарок.
Александр Никанорович Зуев. 1932
Для подарка папе я особенно старалась. Бусы вышли яркие, пёстрые и очень длинные. Но папа как-то не оценил мои труды. Он сказал, что не очень любит носить бусы. Я, конечно, огорчилась. Тогда папа сказал, что вообще-то он иногда сможет поносить эти бусы дома. Вот он как-то и надел мои бусы. Но, к сожалению, он забыл их снять перед уходом. А шёл он на собрание в Союз писателей. Он спешил и надел пальто, не посмотрев, что было под ним. Вот и вышло, что он из-за этих бус попал в дурацкое положение. Пришёл папа домой очень сердитый и больше уже он моих бус не надевал.
Чудо
У нас в тот день были гости. Но мне было не до них. Я прибежала домой страшно возбуждённая. «Мамочка! – закричала я, – у Никитских ворот продаются нарциссы! Дай мне, пожалуйста, один рубль, мне так хочется купить хоть один цветок!» Мама дала мне рубль, и я побежала. Тогда это была большая редкость: среди зимы и вдруг: живые цветы!
Вернувшись, я искала в шкафу подходящую вазочку, чтобы поставить драгоценный цветок. Один из гостей с доброй улыбкой смотрел на меня. Он спросил: «Ты так любишь цветы, девочка?» Я сначала даже не слышала вопроса, так я была возбуждена. Гость спросил снова: «Ты так любишь цветы?» Наконец, я ответила: «Да, да, очень, я очень люблю!» Гости посидели ещё немного и разошлись. А мы легли спать.
На следующий день случилось неожиданное. К нам пришёл какой-то человек с большим свёртком, завёрнутым в несколько слоёв бумаги, и сказал, что должен передать посылку «в собственные руки» Наталии Александровне. Я ещё была мала, чтобы так торжественно называться. Однако, похоже, что посылка была мне. Я расписалась и развернула бумаги. Под ними было настоящее чудо: большой букет пионов, белых и розовых!
Мы предположили, что цветы прислал вчерашний гость – немецкий художник Шиман. Ведь он спрашивал, люблю ли я цветы. Но Шиман не признавался. И всё-таки мы решили, что это он. Он был склонен «творить чудеса», был добр и великодушен.
Чудо, которое он сотворил для меня, я помнила всю жизнь и радовалась ему. Но это не значит, что я предала свой нарцисс, одиноко стоявший в узенькой китайской вазочке. Нет, нет, он был мне по-прежнему дорог и мил, как и каждый цветок, который цвёл в нашем доме.
Мы едем к папе
По огромной зелёной чаше к верхнему её краю медленно и осторожно ползёт гусеница. Гусеница – это наш поезд. Я смотрю с высоты верхней полки, и восторгу моему нет конца. Я выбрасываю из окна край лёгкого газового шарфика. Он летит, колышется, совсем как флаг на ветру… Красное на зелёном, как красиво! Поезд резко останавливается. К нам в купе вбегают какие-то сердитые усатые дядьки в форменных куртках. Оказывается, мой «флаг» скомандовал машинисту: «Стоп!» Дядьки меня стыдят. Мама ругает. Мне очень стыдно.
Мой восторг угас. Я скромно утыкаюсь в «Два капитана» Каверина. Мама на нижней полке читает «Гроздья гнева» Стейбека.
У меня красный шарф, у мамы – голубой. Это от солнца. Ведь в тайге будет жарко. Недавно мама сказала мне: «Теперь ты большая. Значит, тебе можно доверить большую тайну…» Оказывается, наш папа вовсе не в длительной командировке, а арестован. По ошибке. И нам разрешили приехать на свидание с ним. Вот мы и едем. Папин адрес: Красноярский край, станция Решёты, почтовый ящик № 235/10.
Наверное, Решёты – это такие большие решетки, за которыми живёт теперь наш папа. А ящик, наверное, огромный. Ведь мама каждый день пишет письма и открытки, чтобы поддержать папу. Мама, наконец, нашла через знакомых хорошую работу, и мы накупили много продуктов для папы. В окне опять интересное: серебристое море. Это – ковыль в степи. Так красиво перекатывается под ветерком это море. И так хороши здесь закаты солнца! Всё другое, чем в душной Москве. Свобода!
Когда папа уехал, мне было шесть лет. Теперь мне девять. Мой папа был писатель, он работал дома. А мама все дни бегала по редакционным заданиям. Она была журналист. Кроме того, мама писала о театре (она училась у Мейерхольда). Часто вечерами мама уходила смотреть спектакли. Она старалась уйти тайно от меня, иначе не миновать было рёва.
Папа подрабатывал редактурой. У него в кабинете копились стопки чужих рукописей. А кабинет был чудесный. Он был на втором этаже, а мы с мамой жили на первом. Между этажами была винтовая деревянная лестница, по которой я вечно лазила вверх и вниз. Бывало, мама скажет: «Зови-ка отца обедать». И я уже ползу на четвереньках вверх и кричу: «Отецы, обедать!» У папы наверху стоял высокий старинный бронзовый светильник. Ещё была фисгармония карельской берёзы. Папа любил петь и аккомпанировал себе на фисгармонии.
Помню вот это:
Вот она теперь и пришла, эта неволюшка. Да и кручина тоже.
Папа курил трубку. У него было много разных трубок, даже восточные кальяны. Он любил собирать старину. А до чего хорош был письменный стол-секретер! Папа называл его: «Екатерининский». Так интересно было открывать множество ящичков. Некоторые были потайными, секретными – недаром стол назывался «секретер». Вместо утраченных ручек ящичков были янтарные бусины. Они поблескивали, и всё в комнате поблескивало и переливалось. Мягкий свет светильника и дым трубки делали все предметы в комнате сказочными, ненастоящими. Дым от трубки был душистый. Папа курил хороший табак. На шторах персидского ситца повторялся один и тот же рисунок. Персидский шах сидит в чалме на длинной, округлой подушке. А вокруг него склонились невольницы. Одна предлагает ему фрукты горкой на блюде. Другие играют на музыкальных инструментах. И так красиво звучал папин голос, когда он пел иногда «Персидскую песню»: «О, если б навеки так было…» Мирные картины детства! Если бы!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.