Страница 4 из 5
2. Как мой дедушка обучал своих детей гигиене
В старину Новинский бульвар был не только названием улицы, это и вправду был бульвар. На площади даже была карусель. Особенно интересно на бульваре в праздники. Туда съезжались торговцы разных лакомств и игрушек. Вот как-то раз мой дедушка повёл на бульвар весь свой выводок – шестерых детей.
В одном месте сидел мужичок и торговал ярко раскрашенными кустарными игрушками. У детей разгорелись глаза. Тогда дедушка купил всем по игрушке. Дети, как водится, сразу же засунули игрушки в рот. Дедушка не возражал. Напротив, он даже сказал: «Оближите получше эти игрушки, дети, а потом я вам кое-что расскажу». И когда игрушки были добросовестно облизаны, дедушка сказал целую речь: «Дети, обратите внимание на руки этого мужичка, который продаёт игрушки. Вы видите, что они довольно грязные. И знаете, почему? Я сейчас видел, что он выходил из туалета. И он не вымыл после этого руки. А потом он трогал эти игрушки грязными руками. А вы всё это облизали. Если это вам нравится, продолжайте всегда так делать!» Дети закричали хором: «Фу!» Мама говорила, что они, дети, запомнили этот урок навсегда.
3. Дедушка-учитель
Мой дедушка всё на свете знал, всё умел. Он лучше всех умел, например, очистить яблоко – одной тонкой красивой стружкой.
Чемоданы он перевязывал бечёвкой, «навсегда» завязывая узел (как говорила моя мама). Корицу он называл по латыни «канель» и посыпал ею свою простоквашу. Коровьи лепёшки дед называл: «пироги с вином».
Бабушка и дедушка Н. Касаткиной со стороны мамы. Москва. 1909
Поскольку он был учитель, он учил меня никогда не наступать на эти «пироги». А когда мы с ним ранним утром чистили зубы мятным порошком, он давал мне понюхать листок мяты. После чистки зубов дед неизменно вырывал из грядки две морковки и аккуратно чистил их перочинным ножиком. Это был наш завтрак. А потом мы шли гулять и заодно учиться.
Я во всём подражала деду. Он ложился на пригорке, и я ложилась. Он катился катком вниз, и я катилась. Оба мы оказывались в воде, в речке. И тут начинали брызгаться, плескаться. Вот был восторг! Учитель-дедушка на это время отсутствовал, прятался в кустах. Но ненадолго. Как только мы находили какого-нибудь кузнечика или жучка, дедушка показывал его мне и подробно выкладывал все свои познания о нём. Мы разглядывали разные травки, листья, цветы. И дед сообщал мне всё, что мог. Иногда находили интересную гусеницу. Одна, например, называлась «медведица». Она была большая и вся покрыта густой коричневой «шерстью». Самых интересных гусениц мы брали домой, поселяли их в домиках с дырочками. И у нас выводились из них «куколки». Кстати, дед хорошо знал, чем кормить гусениц, приносил им самые вкусные листочки. А потом из наших куколок выводились самые настоящие бабочки. Это было просто чудо! Наша собственная бабочка вылетала в окно и начинала жить самостоятельно. Мне кажется, всё, что я знаю о природе, все названия трав, цветов, бабочек – всё я получила в то незабвенное лето, что мы жили с дедом на даче.
В Москве над дедушкиной кроватью висела большая географическая карта. По ней мы с дедом изучали географию. Мы читали разные книги о путешествиях.
А карта помогала нам проследить путь тех, кто путешествовал. Так мы следовали по карте из Марселя в Африку и потом – по Африке, вместе с Тартареном из Тараскона (по книге Додэ). Позже, во время войны бабушка сшила мне из этой географической карты платье. Никакой материи тогда не было. И бабушка размочила карту, которая была наклеена на тонкую ткань – белую с чёрными крапинками. Получилось красивое платье, я его носила всю войну.
А однажды дедушка на меня серьёзно рассердился. Это было тогда, когда я разрисовала чернильным карандашом золотистую сосновую стенку на даче. Отмывая чернила, дед сурово внушал мне: «Никогда не порти чужих вещей. Свои – сколько угодно». Потом, видя, что я раскаиваюсь, дед дал мне кусок хлеба с мёдом и выпустил гулять. Но ко мне тут же подошёл огромный петух и спокойно отобрал хлеб. Наверное, он считал, что я недостаточно ещё раскаялась…
В Москве большое окно в комнате дед превратил в решётку. Он набил сверху донизу полочки и расставил там свои горшочки с растениями и ярлычками.
А в углу рос необычного сорта виноград. Вернее, целое виноградное дерево, метра в три ростом. Какая-то редчайшая разновидность. Листья винограда были широкие, ярко-зелёные снизу. Для дедушки виноград был живым существом (так оно и было!), он очень любил его и даже разговаривал с ним. И вот, в то горестное время, когда у меня умер мой дедушка и его привезли из больницы домой, виноград сразу весь осыпался. Все его здоровые, сочные листья упали на пол. Остался один ствол. И что бабушка потом ни делала, как ни старалась, виноград погиб. Он тоже умер. Умер от горя по дедушке. Что ни говорите, а растения тоже умеют любить!
А сам дедушка умирал не грустя – как и жил. Он рассказывал больным в палате смешные истории о повадках обезьян. Все «умирали» со смеху. А дедушка прилёг и умер по-настоящему.
Конец
В те годы…
Что я знала тогда о смерти?
Пожалуй, ничего. Ведь то, что мы целое лето в Переделкине, куда наш детсад выехал на отдых, без конца хоронили жучков и бабочек, нельзя назвать знанием о смерти. Однако с завидным упрямством мы с моим другом Туриком Чернявским считали своим долгом закапывать всех погибших козявок. Со знанием дела (откуда оно было у нас?) мы клали наших «покойников» в коробочки на мягкие листики, закапывали их и украшали могилки цветами. Это была наша тайна. Мы с Тусей были неразлучны. Когда мы запаздывали на обед или ужин, из громкоговорителя на дереве неслось: «Туся и Натуся!» Нас связало это, может быть, нездоровое для нашего возраста дело. Мы искренне горевали о наших подопечных и потом навещали наши тайные могилки, меняли цветы на них.
После этого прошло два года. И в нашей семье произошли настоящие похороны: умер мой горячо любимый дедушка. Мама и бабушка не решались сказать мне об этом. Скрывали от меня также и арест отца. Меня удивляло то, что с некоторых пор мама всё время писала что-то и рвала на клочки написанное. И однажды я сложила вместе написанные строчки. То, что мне открылось, поразило меня. Это было письмо Сталину, просьба, мольба освободить из тюрьмы папу, уверение, что он ни в чём не виновен…
И в нашей тихой квартире раздался отчаянный детский крик: «Мама! Мама! Так значит Сталин – обманщик!» Мама быстро прибежала ко мне, обняла и мы горько заплакали вместе. С этой минуты мы стали с ней как сёстры. Заодно уже мама сказала мне и о смерти дедушки.
На моих детских снимках есть изображения с брошкой, вернее со значком, который закалывал белый воротничок на шее. На значке лицо Сталина. Больше я этот значок не носила.
Один рубль
Один рубль – много это или мало? В моём довоенном детстве это была огромная сумма. Мама обычно давала мне в праздники один рубль. Сколько же можно было на него всего накупить! Обычно мы, девчонки и мальчишки с нашего двора, нарядные и чувствующие себя богачами, шли праздничным утром на Пушкинскую площадь. Сначала – глазели на демонстрацию, а потом начинали со вкусом тратить свои рубли. Соблазнов было великое множество. Кто в наше время знает, например, что такое «уйди-уйди»? А ведь это такая интересная штука! Надуваешь такой резиновый шарик через приделанную к нему деревянную дудочку. А когда воздух из шарика выходит обратно, то дудочка кричит: «уйди-уйди-уйди». Кричит до тех пор, пока весь воздух из шарика не выйдет. А ещё были китайские веера из бумаги. Ярко раскрашенные, затейливо сложенные, они поражали воображение своей фантастической красотой.
Потом были мячики на резинках. Пульнёшь в кого-нибудь этим мячиком, а он снова возвращается к тебе, так как он прицеплен к пальцу. Да мало ли что тогда продавалось!