Я тебе обещала?

Вечером сидели большой компанией за общим столом. Звучали традиционные для отдыха тосты. Неожиданно развернувшись к ней прямо в ресторане, при всех, при Андрее, при своей спутнице, поцеловал. И она не чувствовала себя плохо, скорее хорошо, откликнулась. Сказал: пойдем! И она встала. Почему? Покорили искренность, непродуманность, неожиданность, отсутствие вступления.

Оставшийся отдых был слегка омрачен постоянными подозрениями Ольги. «Где они? Они, наверное, вместе?» – обращалась она к Андрею беспрерывно. «Я не купил мою жену на невольничьем рынке», – отвечал он.

После того ресторанного вечера вместе они не оставались, подозрения были напрасны. Но Нюша восхищалась желанием и энергией другой женщины отстаивать свое право на мужчину. Ей это было не дано – наоборот, разрушила бы сама до конца.

Она уже работала директором книжного магазина, который был внутри очень советского учреждения со всеми признаками такового: охраной, буфетом со странными ценами, очень щадящим режимом труда с тщательным соблюдением старых и новых праздников, «короткими» днями и неделями летом и прочими брежневскими рудиментами. В заведении были разные обитатели: от живых «Лихачевых» и «Лотманов» со светящимися глазами, на которых никакие перемены не отразились, до людей, легко вписавшихся в ситуацию (здесь держали трудовую книжку и приходили для статуса раз в неделю, а зарабатывали деньги другим), и персонажей, обозленных на все, кроме своей инертности, с некрасивыми телами, беспрерывно курсирующих с чашками в туалет.

С утра, как всегда, застряла в пробке, нервничала, что опаздывает. Летняя жара, за окном ее машины юные девушки в сарафанах. А в заведении, укрытом стеклом и бетоном, как строили в 70-х, не для человека, – нестерпимо. Вбежала по лестнице. Увидела закрытую дверь. То есть ребят нет. У одного сессия, понятно. Второй пропал: видимо, опять влюбился. Третий спит. В общем, у всех уважительные причины. Плохо. А перед дверью уже стоит поставщик – немолодой человек с небольшой бородой и светлыми глазами, всю жизнь занимающийся Серебряным веком. О ужас! Как не вовремя! Вспомнила, что обещала накануне сделать возвратную накладную на все остатки его книг и выписать новую на них же: снизились цены, и необходимо было переоформить книги. И деньги нужно выдать за проданное. И уже кто-то звонит. И покупатель идет. Засуетилась, движения стали скованными, все падает. А тут еще и принтер не реагирует. Знает, что выглядит потной, нелепой, наверное, тушь потекла. А может, в углах губ помада скопилась? Неловко. И тут Сергей Аркадьевич говорит: «На вас очень приятно смотреть. Вы сказочно очаровательны!» Оторопела от неожиданности. Очень вовремя! Вдохновило. С тех пор старалась выглядеть перед ним самым лучшим образом: вот такое бескорыстное женское кокетство, неистребимое, утомляющее больше всего саму владелицу.

С Алексеем она вынуждена была общаться последний год как с партнером. До этого Нюша его знала года два-три, но пересекались редко. Он всегда ее пугал своей прямотой, какой-то стоеросовостью, нарушением общепринятых норм и в речи (не в смысле ненормативной лексики, а в смысле тем), и в поведении. Помнила, как в одну из самых первых встреч он вдруг перефразировал рекламу, крутившуюся тогда по TV: «Минет – верный секрет женских побед». Прямо так и сказал, ей. Он вообще говорил только о том, что его волновало в данный момент, остальное не слышал: мог прервать на полуслове. Более далекий от ее пристрастий типаж трудно было сконструировать. Глаза, как у спаниеля или Оскара Уайльда, то есть внешние углы опущены. Такие глаза были у Нюшиной подруги детства, а потом они поругались, и с тех пор ее настораживала подобная форма глаз. И голос… Для нее всегда был очень важен голос. У него – совсем не тот, слишком высокий. К тому же он носил ботинки, которые очень стучали. Она могла легко Алексея «услышать» задолго до того, как его голова вырастала в лестничном проеме здания, где был их магазин. Представляете, глаза, ботинки, голос, асоциальное поведение! Все в одном! И главное. Он слушал чудовищную музыку. Только имя нравилось: Алеша. Уже спокойно от одних звуков. Но пока и имя не действовало. И еще привлекала какая-то неистовость в стремлении к нереальному.

В общем, она всячески старалась его избегать, контактировала по необходимости, предпочитая самый корректный способ общения – электронную почту. И ему, она не сомневалась, совершенно была неинтересна.

А тут они неожиданно встретились в одном маленьком книжном магазине в центре, вышли на улицу обсудить дела, присели на заваливающийся заборчик. Алексей положил для нее свою неизменную внесезонную куртку, чтоб не так жестко было сидеть. То есть он все же что-то замечает вокруг себя, удивилась Нюша. Был, как часто, слегка пьян. Она протянула деньги в конверте, его долю.

– Спасибо, меня сейчас это совсем не интересует. Ты мне снишься. Знаешь, что мне приснилось? – стал рассказывать. – Ты можешь меня поцеловать? Сейчас.

Она посмотрела на его обветренные, обметанные губы. Перед ней едва сидел большой, неухоженный, чужой человек. Нет, не смогла. Но с тех пор она стала о нем часто думать. Подействовало, как никакие долгие ухаживания, со взглядами.

Неужели неожиданность – главное, что действовало на нее? Ну, нет. Все-таки еще очень важна была вдохновенность. Но робкие кружения с многочисленными подходами точно не любила.

Они с Алексеем поднялись в его квартиру. Сели друг напротив друга на кухне.

– Хочешь есть? А чай? Сейчас сделаю. Ну, ты за рулем, а я пить буду.

В доме было полно еды. Накануне отмечали сорок дней отцу.

– Какие у тебя грустные глаза. А у меня ночевала племянница, болтушка страшная! Я в нее просто влюбился. Рассказывала мне про своего парня. Он женат, а встречался не только с ней, а еще с одной девчонкой, и она их увидела. Представляешь, просто сволочь!

Все это было ей совсем неинтересно, но она успокоилась.

А потом он спросил неожиданно, сам прервав свой поток, как звали маму.

– Валентина.

– А отчество?

– Михайловна.

– Валентина Михайловна.

Здорово, что Алеша спросил, как звали ее маму. Это было так важно для нее – произнести мамино имя. Только ему могло прийти в голову поинтересоваться такой простой вещью. И она стала рассказывать, как умерла мама.

Вещи, против которых возражала мама

1. Первый большой отвратительный поступок: бросила строительный институт, куда поступила сразу после школы, пройдя все традиционные этапы подготовки. В середине второго курса поняла, что не хочет быть ни в одном из возможных ждущих ее мест. Решила удрать. И сделала это! Оказаться в каком-нибудь КБ, пусть даже самом лучшем, или на кафедре и начинать десятилетия свой рабочий день с чаепития вперемежку с женскими разговорами – не то, о чем мечталось! А столкнувшись с реальной прозой жизни, когда их, девчонок, вместо традиционной картошки поставили в лифтовые шахты на вибрирующие досочки заполнять паклей пустоты в угаре подготовки гостиниц к Олимпиаде-80, понаблюдав, как бригадир Саша гонял краснощеких малярш, визг которых по-особому звучал в пустотах строящегося здания, поняла бесповоротно: не хочу! Папа тогда сказал: «Все. Ты навсегда останешься за бортом жизни, без образования». После таких слов она закончила дневной институт, правда, диплом защищала с огромным животом. Ждала уже третьего ребенка.

2. Еще она вышла замуж в 18 лет за нелепого молодого человека, ровесника, с бородой по пояс. Когда Андрей первый раз приехал на дачу, то все соседи, презрев приличия, припали-таки к забору, настолько неожиданным был ее выбор.

Вряд ли он мог устроить в ту пору хоть какую-то тещу. Кто мог выдержать чтение Гегеля под яблоней, а не собирание колорадского жука на излете неустроенных семидесятых? Но Нюша сказала родителям: если хотите, чтоб мы ездили сюда, не трогайте Андрея. И его не трогали.