Ратоборцы

Вот теперь все стены исчезли, и её, и его. Рухнули завесы правд, а истина оказалась горькой до слёз.

— Но я не принимаю клятву, — решила зомбачка. — Не хочу тебя связывать. Да и себя. Наше время кончилось, Иван. Мы должны разойтись.

Славян кивнул. Кармела права. Они дали друг другу всё, что могли дать, и взяли друг у друга всё, что могли принять. Их время действительно кончилось, и нужно разойтись сейчас, не отравлять жизнь пустотой.

— Я не умею прощаться, — сказал он. — Лучше просто уйти.

И ушёл.

Кармела рухнула на кровать, вперила взгляд в белёный потолок. Слёз нет, вот досада. Но оно и к лучшему. Всё, что было, не уйдёт, останется с ней. И заполнит холодные тёмные провалы, оставшиеся от Весёлого Двора, войн, полужизни здесь, на Мадагаскаре. Кармела смогла стать целой, завершить себя. Теперь и жизнь сделать можно. Зомбачка встала, вышла на террасу, села за плетельный станок, взяла коклюши. Самое время начинать новый узор.

Славян шёл к деревне Корзинка. Комнату можно снять у корзинщика Мануэля. И от причала недалеко, и от тренировочной площадки. Зомбачья система боевой подготовки Славяну нравилась, главный упор тут делается на самоконтроль, трансформация давно бы свела зомбаков с ума, не умей они так виртуозно управлять собой — и разумом, и телом, и чувствами. Именно то, что сейчас нужно.

На полдороге он свернул к морю, бросил на песок рюкзак, постоял у линии прибоя. Хотелось заплыть подальше, к Одинокому островку, забиться поглубже в его крохотные джунгли и выть так, как не способен ни один зверь — только людь, у которого умирает душа. В стотысячный раз умирает, чтобы возродиться опять — для новой смерти. Глупо, если разобраться. Ничего особенного не произошло, всего лишь очередная разлука в богатой на потери жизни. Пора бы привыкнуть. Тем более, что Кармела права, расстаться действительно необходимо — ещё немного, и они бы друг друга возненавидели. В лекарстве нуждаются больные, а для здоровых оно становится ядом. Кармела исцелилась, у Славяна затянулись самые глубокие из ран, а ради мелочи целителя не зовут. Само зарастёт.

Но чувствам никакого дела до рассудочных выкладок нет. Не хотят они сгорать, становиться небытием. Цепляются за душу, отдирать приходится с кровью и болью, с клочками души. И всё — любовь, воспоминания, следы поцелуев, отзвуки смеха и нежных слов, услышанных и произнесённых — сжигать заживо. Хорошо волшебным расам, зажгут белый огонь, он уберёт всё тихо и безболезненно. Потом огонь зелёный утешит и обогреет.

А человекам приходится делать всё самим. Костёр из собственной в клочья изорванной души. Ветер, который развеет пепел — из неё же. Воду, которая напоит выжженную землю — тоже из неё. И вырастать обновлённой должна всё та же душа.

Тяжело. Больно. Страшно.

Но хочешь лёгкой жизни, нечего было рождаться человеком. Будь животным, у них всё просто. А теперь поздно сожалеть. Раз хватило ума и дури стать человеком — живи как человек. Сгорай. Возрождайся. Превращай ничто в нечто, как в собственной душе, так и в мире. И не жалуйся — тебе никто не обещал, что творцу будет легко. Да и выбора у тебя, раз человеком родился, нет — либо будешь творцом, либо не будешь вообще.

Славян тихо рассмеялся. Придёт же в голову такая муть! Чего только не придумает брошенный очередной подругой мужчина, лишь бы заглушить боль и детскую обиду — ну почему я? почему меня? я ведь хороший! Хороший, кто бы спорил. Только и самые сладкие конфетки рано или поздно надоедают. Не приедается только хлеб. А стать для кого-то хлебом жизни ты пока не можешь, слишком молод и неопытен, многого ещё не понимаешь и не умеешь. Да и твой вечный душевный раздрай никому не нужен. Опара ты пока, а не хлеб. Невзошедшая.

Ну вот, опять в никчёмную философию полез. Впрочем, лучше она, чем пьянство. В стакане горести ещё никто не утопил, русская ли водка в нём плещется, или местный ром.

Славян подхватил рюкзак, закинул на плечо. Всё. Хочешь, не хочешь, а надо жить дальше. Надо вернуться в Нитриен — он поклялся племяннику. Надо вернуться в Тулу, восстановиться в университете и получить треклятые «корочки», просто чтобы довести начатое дело до конца. И надо выстроить дом и посадить сад — даже если там никогда не будет Кармелы. Надо — он поклялся самому себе.

Неплохая, между прочим, идея. Фруктовый сад даёт стабильный доход, на него вполне можно содержать большую семью. В интернате, лет в девять или десять, он мечтал, что когда вырастет, у него будет четверо детей, два сына и две дочки. И даже нарисовал свою будущую семью — себя, детей, жену и дом. Воспитательница их группы тогда посмеялась, а воспитательница соседней очень резко охарактеризовала невысокие умственные способности коллеги, и Славянов рисунок приклеила на стену в столовой. На следующий день такими рисунками была оклеена вся стена, — дети из обоих групп рисовали свою будущую семью.

Надо же, вспомнилось. Только где это было, уже в Туле или ещё в Медногорске? А вот этого теперь не вспомнить. Но не важно где было, главное — было. И будет. Дом, сад, четверо детей. Будет.

Славян пошёл в деревню.

Декстр тренировочную площадку в деревне Корзинка разглядывал с интересом. Весьма неплохо зомбаки обустроились: полоса препятствий, круг для медитаций, учебный круг — приёмы рукопашной отрабатывать. И сделано гораздо лучше, чем у Ройса, полоса посложнее, место для медитационного круга выбрано намного грамотнее.

В учебном круге разминались десять зомбаков и пятеро человек. Рыцаря, пусть и одетого в гражданское — шорты и футболка без рукавов — деревенские узнали сразу, но делали вид, что не замечают. В кабаке тоже не кланялись, даже зады от стульев оторвать не соизволили. Скверно. Но заявись он в генеральской форме, тоже вряд ли поклонятся. И дело тут вовсе не в зомбаках. Их защита нужна была селянам только на первых порах, как поломавшим ноги нужны костыли. Но как только кости срастутся, о подпорках недавние хромцы и не вспоминают. Все эти рыбаки и корзинщики, плетельщицы сетей и коптильщицы рыбы сами распробовали свою силу, хлебнули свободы и отказываться от новых яств не станут. Орден теряет власть стремительней, чем Декстр думал. Рыцарей перестают даже бояться, об уважении и говорить нечего.