Страница 23 из 27
Большинство сотрудников теста опасались и писали не то, что думали. Но я был в несколько агрессивном состоянии, а кроме того, тест от киевского Института Психологии проводил Сережа Мусатов, мой одноклассник в младших классах 131 школы. Он просил меня рассказать ему об общей обстановке в институте и заверил, что все пройдет анонимно, личные анкеты тестируемых будут храниться отдельно.
Профессиональные знания и умения начальников я оценил невысоко, ниже всех – Москаленко, Алещенко – средне, а Бурау и Киселева посредственно.
Когда компания по тестированию закончилась, и все сборщики тестов покинули фирму, меня Сережа Мусатов пригласил в кафе для беседы. Под кофе и коньяк он попросил меня разрешить ему раскрыть мою анонимность. Я обалдел – ты же клялся, что все будет по правилам – никто ничего не узнает. «Твои ответы очень заинтересовали руководство» – я понял, что самое высокое – и мне обещали большую премию, если я в твоем случае, а также еще в нескольких анонимность раскрою. А у меня сейчас тяжелая ситуация – болеет дочь. Мне твердо обещали, что никаких организационных выводов делать не будут». Я настолько разозлился, что чуть ли не плеснул ему коньяк в лицо и сказал, что если он способен за тридцать сребреников продать основные принципы своей профессии, то далеко он в ней не уйдет, и выскочил из кафе. Он понял это как «разрешение» раскрыть анонимность. Организационных выводов немедленно не последовало. А мне бы следовало в очередной раз не наступать на грабли – ведь я его пару раз защищал в классе от «темной» за ябедничество – уж больно он был тщедушный. И при этом злой – помню, что он кусал тех, кто его даже не бил, а чем – то обижал.
Никак не хотелось верить, что люди не способны меняться. Через десяток лет я познакомился с его начальником, профессором Буровым. Он сообщил мне, что Мусатова уволили из института и отчислили из аспирантуры за фальсификацию результатов каких – то тестов. Редкий случай, когда правда торжествует в обозримом времени.
Думаю, что для Москаленко мое мнение о нем было безразлично, но про Алещенко такого сказать было нельзя. Удивил Бурау, который интересовался мнением такой далекой и малозначимой для него фигуры, как я.
Вскоре (после не значит вследствие) Саша объявил мне первый приговор Кассандры: «в экспедицию ты не едешь». XXIX Атлантическая экспедиция была запланирована еще в 1974 году, и Коля Якубов собирался везти туда группу «Ритма» и завершить неудавшиеся эксперименты по ПЧП. Раньше я писал, что он не собирался брать туда Юденкова и Москаленко.
Алещенко поставил мне задачу подготовить приборы, которые бы являлись бы прототипами тех, которые будут использоваться для обработки сигналов в «Звезде». Меня, же кроме прочего, интересовал выбор параметров сигналов, которые ложились бы на временную обработку в процессорах БПФ: длительность гармонического сигнала и ЛЧМ сигнала, и допустимую ширину полосы ЛЧМ сигнала. Хотя принимать, скорее всего, пришлось бы только прямые сигналы, тем не менее, степень разрушения или когерентности сигналов можно было оценить. Была надежда проверить и алгоритмы кибернетиков, но она быстро угасла.
Приборы подготовить не успели. Кроме антенны ПЧП, изготовление которой курировали Валера Титарчук и Сережа Мухин.
Дима Алейнов не успевал довести процессор БПФ. Толя Маслов получил из Фрязино трубку с запоминанием (для построения траекторий целей), но были проблемы с ее управлением. Я надеялся на эрзацы в виде машинных программ, реализованных на Минск‑22.
Состав экспедиции готовился заранее. У меня были беседы с Костей Антокольским из отдела Мазепова в АКИНе, который занимался, среди прочего, подготовкой и составом экспедиции. Незадолго до приезда Мазепова в Киев Костя сказал мне, что больше он экспедицией не занимается. (Его Мазепов оставил (отставил) якобы для написания отчетов и диссертации). Намекнул Костя и о нелюбви Мазепова к космополитам. (Ярким примером было снятие Ю. М. Сухаревского, и его замещение собственной персоной в роли начальника отдела и начальника почти всех экспедиций). Формирование экспедиции перешло в руки Вали Акуличевой. А у нее были свои приоритеты – ее однокашники – в частности Сережа Пасечный, Людвиг Коваленко (оба из КБ «Шторм») и Саша Москаленко.
Записку с экспедиционными задачами, приборным и персональным составом группы по «Ритм» я передал Алещенко. Приехал Мазепов. Меня не звали. После его отъезда Саша и сообщил мне о решении.
Не могу сказать, что это был для меня неожиданным ударом. Во – первых, я в своё участие мало верил, а во – вторых, приборы действительно не были готовы.
«Все равно ты партком не прошел бы», сказал Саша, и он был прав. Партком двухлетней давности по «Ритму» я еще помнил. Мне казалось, что он не прав в другом, когда позже говорил, что у меня в экспедиции задач не было.
Мне же нужно было оценить допустимую длительность гармонического сигнала и ширину полосы и длительность сложного, чтобы определить параметры проектируемой аппаратуры – главным образом «Звезды». А у него их тогда действительно не было. Какая звездная судьба ему была приуготована, он тогда знать не мог. Но Алещенко знал, что такой как Саша пригодится и оправдает все авансы.
Требования к участникам экспедиции были строги. Никаких «вольнодумцев», никаких евреев, никаких недавно разведенных, чуть ли не 75 процентов членов партии и ВЛКСМ. Прошедшие предыдущие экспедиции без замечаний тоже были проходными кандидатурами.
Члены партии, как наполнители, были на вес золота и туда попадали даже такие люди как Г. К. Борисов, которым трудно было найти применение в экспедиции[25]. Катя Пасечная не могла оформить развод с Сережей Пасечным года два, потому что он вылетел бы из экспедиции.
Расскажу еще об одном уходе из группы, на этот раз желанном. Так как Саша (а может быть еще Лёпа Половинко), в отличие от Коли Якубова, не собирался замыкать всю обработку сигналов в моей группе, то подгруппа отображения в составе единственного ведущего инженера Гриши Аноприенко стала в лаборатории не нужна.
Я уже писал, что Гриша мне был навязан. После его представления в группе, я позвонил моему однокласснику Вове Фесечко, работавшему на кафедре Сикорского в КПИ, откуда пришел Гриша. «Вы что, с ума сошли – мы еле от него избавились. Единственно, в чем он специалист – это в добывании девочек для Сикорского». Коля уехал в командировку, к Алещенко я не пошел; оказалось, это была его креатура. О «специализации» Гриши он знал и, может быть, надеялся ею воспользоваться.
У Коли Якубова были собственные идеи в отображении. Среди прочего, Коля считал, что экран для отображения информации может быть маленьким, если его сделать с высоким разрешением – ведь видим же мы мелкие детали на почтовой марке. Через пятьдесят лет могу сказать, что эта идея не подтвердилась. Читаю и рассматриваю картинки я, как и многие другие, на планшете, а не на пяти с половиной дюймовом смартфоне, хотя последний имеет достаточно высокое разрешение – выше, чем на почтовой марке. А для оператора, сидящего за стойкой, нужен большой экран.
Но до такой техники тогда было далеко. Я стремился получить отображение с памятью. Гриша системы отображения знал (по работе на заводе радиоприборов и на кафедре Сикорского), но они все были еще аналоговые.
Меня он как – то поначалу стеснялся, а вот по отношению к другим вел себя в стиле мачо.
Юру Шукевича и Сережу Якубова он взял «на слабо» – смогут ли они целый день заняться крестьянским трудом на его даче, в красивом месте где – то в Осокорках, а он обеспечит им транспорт, купание, выпивку, а потом и знакомства. Они проработали целый день практически без отдыха и еды, а водка (или даже самогон) выключила их вечером начисто и до разговоров или развлечений дело не дошло. Они еще несколько дней потом выдыхали эту работу.
Со мной он играл в другие игры. У нас, как известно, все было плановое, в том числе планировались и изобретения. По крайней мере, подача на них заявок. Я вообще не люблю писать, а заявки тем более. А Грише написать заявку – все равно, что два пальца об асфальт. Он и перекрывал план чуть ли не всей лаборатории. При этом, не спросясь, включил меня (хоть и маленький, но начальник) в соавторы во время моего отсутствия. Заявка была из разряда шансонеток. Я попросил его больше меня не включать. Но для одной из следующих заявок ему потребовались знания по обработке гидроакустической информации, которыми я с ним поделился и даже чего – то исправил и посоветовал – он же «работал на коллектив». И тут он очень просил меня и уговорил – таки участвовать в ней. Я сказал, что это последний раз. Тут мы, наконец, добили нашу заявку по одному из способов обработки сигналов. Не помню с кем – с Юрой Шукевичем или с Инной Малюковой. И он сказал, что пора делиться – он тоже хочет участвовать в нашей заявке как автор. Это было похоже на шантаж – но я же проявил слабость и позволил ему вписывать меня в его заявки. Как и следовало ожидать, ни одна его заявка не прошла, а вот наша прошла и он, как и мы, получил авторское свидетельство.
25
Борисова отсеяли после беседы в ЦК, после того, как он стал интересоваться возможностью экономии денег на питание. А он мечтал после экспедиции наконец – то рассчитаться с долгами. Этот провал ускорил его преждевременный уход из жизни