Страница 8 из 26
От былого высокомерия и брутальности не осталось и следа. Шнур питания волочился унылым облезлым хвостом. И вскоре пожелтевшая от времени американская вилка с европейским переходником скрылась за дверью.
Пока народ провожал взглядами тоскливое зрелище тыльной стороны обреченного на одиночество Mac Pro и приходил в себя, к трибуне без приглашения прорвалась Подушка.
– Простите, сударыня, но вас никто не приглашал! – возмутился судья.
– Я сама себя пригласила! Тут такие страсти… таки… Ожидание выше моих сил. У меня аж все перышки дыбом встали.
– У вас же нет перьев, милочка! Сплошной синтепон…
– Я бы попросила! Не надо хамства! Бамбуковое волокно типа “Лебяжий пух”
– Ну, хорошо! Назовем это – микрофибра! – сжалился голос сверху.
– Синтепон это! Обыкновенный синтепон! Как ни называй! – смеялись под диваном и по шкафам забытые и брошенные вещи.
Подушка шмыгнула носом.
– Всякий может обидеть беззащитное создание! Синтепон там или нет, это не меняет моего состояния, которое сейчас на грани нервного срыва. Доведете меня, и я лопну тут по швам. Не думаю, что это зрелище доставит вам удовольствие!
– Так! Давайте оставим ваши будуарные страсти и перейдем к делу!
– Я клянусь!
– Подождите вы! – не выдержал судья. – Я еще ничего не сказал, а вы уже поперек всех регламентов!
– Я хотела как лучше! Дабы ваша честь не утруждалась лишний раз!
– Очень благородно с вашей стороны! Но меня это нисколько не утруждает! Это часть моей работы! Итак! Клянетесь ли вы говорит правду, только правду и ничего кроме правды? – торжественно закончил голос с потолка. Но ответа не последовало. – И чего же вы молчите, сударыня?
– Так я же уже сказала!
– Господи! – взмолился голос. – Ты видишь это создание? Прости ему, то есть ей, ее…
Судья задумался, что же Господь должен простить подушке, и после короткого раздумья продолжил.
– Прости ей ее чрезмерную покладистость, – и тут же обратился к подушке. – Вам следовало сказать: “Клянусь” не тогда, когда вам это заблагорассудилось, а после того, как я вас спросил об этом: “Клянетесь вы или нет!”, иначе ваша клятва выглядит нелепо и неуместно в сочетании с вашим преждевременным выступлением. Вам это понятно?
– Простите меня…
– Вот и хорошо…
– Но не совсем… – подушка немного сжалась от ожидания небесной кары.
– Что значит «не совсем»? – голос звенел, как натянутая тетива.
– Вы сказали так много слов, что я не все их успела умять в своей голове. Вы же сами сказали, что у меня внутри синтепон… я медленно соображаю.
Смех покатился по квартире из всех углов. Ничего не понимающий кот пронесся несколько раз по коридору туда-обратно и, никого, не обнаружив в квартире, забился от страха под кровать. Там он тихонько замяукал, зовя хоть кого-нибудь на помощь. Призраков ему еще не приходилось слышать за всю его зашуганную жизнь. Смех потихоньку утих.
– Все? Можно продолжать?
Подушка тут же начала оправдываться:
– Но в этом нет моей вины! Я тут ни при…
– Молчите! Прошу вас! Молчите! Хватит вашего словоблудия! Говорите только по делу.
– Так я и говорю только по делу! – ответила подушка и гордо взбила себя по краям.
– Пусть так! Продолжайте.
– Меня подарили Алексу на 23 февраля. Четыре года назад. Как сейчас помню. Он так трепетно отнесся ко мне. У него вообще особенное отношение к нашему роду- племени. К подушечному. Я бы даже сказала, особенные требования. Не каждая может ему угодить. Моя предшественница не продержалась и двух месяцев. Дело в том, что Алекс засыпает только лежа на животе. То есть лицом к лицу с подушкой. Поэтому мы должны быть гипоаллергенны, не токсичны, должны дышать и облачаться исключительно в хлопок. А еще надо быть не слишком большой и упитанной, иначе прогибается позвоночник, и не очень твердой… Но при этом упругой и миниатюрной. Алекс любил во сне запустить руку под меня и страстно прижаться. А еще он меня складывал, прогибал, проминал… Ну, и все в таком роде. В общем, вы понимаете, какие испытания мне пришлось вынести. И то, что я находилась рядом с ним четыре года, это о чем-то говорит!
Казалось, что подушка увеличилась в размерах. Ее складки разгладились. Уголки заострились. Он стала выглядеть как новая. Почти новая.
– Это делает вам честь, сударыня! При всей вашей мягкотелости, податливости и эмоциональности вы достойны всяческих похвал! Простите, что перебил вас! Продолжайте!
– Сейчас! Минутку! Мне нужно собраться с мыслями.
– Я вам помогу, если вы не против?
Подушка кивнула.
– Заметили ли вы изменения в поведении Алекса по отношению к вам за эти четыре года?
Подушка немного подсобралась. Потом у нее внутри что-то произошло и уголки ее повисли.
– Да… заметила… В первые ночи нашего знакомства мы притирались друг к другу. Точнее, я пыталась понять, что от меня требуется. Старалась выполнять все прихоти. И надо признаться, это было не так сложно. Благодаря моим формам…
– Да, уж формы что надо… – пробасил матрас.
– Не надо ваших сальных намеков! Хам! Тоже мне! Всего-то пару месяцев, а возомнил о себе невесть что! И позволяет себе скабрезничать. Тебе даже и не снилось то, что я пережила. Так что лежи себе и помалкивай в обивку.
– Да! Советую вам контролировать свои пружины! – поддержал подушку судья. – Простите, сударыня!
– Спасибо! Я хочу сказать, что это были волшебные времена. Сплошная романтика. Нам было хорошо вдвоем. Его голова только касалась меня, и он тут же отключался. Простите – сладко засыпал. Сны его были стремительными и светлыми. Только изредка Алекс менял позу. И я с радостью помогала ему. Он приобнимал меня и снова погружался в глубокий сон. Это были не просто сны, это был полет фантазии, наполненный надежд и грандиозных планов… Теперь же…
Подушка как-то совсем сникла. Сбилась в комок. Замолчала.
– Погодите про сейчас. А во время болезни?
– А что во время болезни? Ничего особого. Меня временно заменили подушкой побольше. Алекс почти всегда сидел или полулежал. Так что от меня не было бы никакого толка. После того, как сняли гипс, и Алекс начал ходить, я снова вернулась на свое место.
– И как было тогда?
– Сны Алекса начали возвращаться. Ну, может, их было не так много, как до болезни. И, наверно, они были не настолько волшебные. Но они были. Это означало, что он вновь погружается в свою стихию. В какой-то момент мне казалось, что все возвращается на круги своя. Я предвкушала наши сказочные ночи. Но…
Подушка окончательно потеряла форму. Форму, которой она так гордилась. Она превратилась в свалявшуюся кучу синтетического волокна.
– Продолжайте! – голос Судьи был настойчив.
– Все обернулось совсем иначе. Мне трудно сказать, с чем это связано. Я не эксперт и мне неизвестна дневная часть жизни человека. Но то, как Алекс ведет себя во сне, говорит о многом… Точнее, об одном.
Подушка вздохнула.
– Не заставляйте тащить из вас показания клещами. О чем же это говорит?
– Все плохо! Вот что я вам скажу. Я не знаю, почему, но чувствую, что все очень плохо! Он полночи ворочается, не находя себе места. По несколько раз встает. Я вижу, как он стоит у окна, упершись лбом в стекло, и плечи его беспомощно опущены. А если ему и удается уснуть, то это сплошное мучение. Он ворочается с боку на бок. Переворачивает меня несколько раз за ночь, а когда все-таки успокаивается, то темные сгустки тяжелых мыслей давят на меня. Безрадостный беспросветный поток темной энергии. А иногда он утыкается в меня лицом, и я чувствую его горячее дыхание. И мне кажется… Я, конечно, не уверена… Но… Это только предположение…
– Хватит юлить!
– Я думаю, что он плачет.
– Плачет? – по квартире пронесся тихий шелест недоверия и даже удивления, так эта мысль была неожиданна. – Как плачет? Слезами?
– Да! Он плачет! Тихо! Беззвучно. Без слез. Но он плачет, господин судья!.. Простите меня, но я больше не могу говорить. Позвольте мне уйти.