Стыд

Психолог поворачивается к Андреасу.

– Что вы чувствуете, когда слышите это? Вы разделяете точку зрения Юсефин в отношении вашей роли в этой ситуации?

– Я не знаю, – говорит он и трогает пальцами потертый рукав своего свитера. – На самом деле в основном я чувствую грусть.

Грусть?

Юсефин закипает. Она ненавидит тот факт, что Андреас просто сидит и не понимает, насколько они виноваты в том, что произошло. Или он думает, что это все ее вина? Безжалостные волны на картине вспениваются. Никто в лодке не выживет, если море не успокоится, и трудно не провести параллели с ее собственной жизнью.

Ситуация безнадежна.

Психолог кивает и смотрит на Юсефин.

– А как вы описываете свои нынешние чувства?

– Я чертовски зла! – шипит она. – На Юлию, на Андреаса и на вас! – кричит она так, что Андреас подскакивает. Он кладет ладонь ей на колено.

– Но больше всего на себя, – шепчет она, и слезы текут по ее щекам. – Я должна была обо всем догадаться.

Юсефин смотрит на картину.

Лодка спокойно покачивается на волнах.

Крилле с Эммой выходят из только что отремонтированной квартиры Софии. Мозг Эммы кипит: София была слишком нервной, когда рассказывала им, где была. Когда, где и с кем.

Ее рассказ создавал алиби и для Фредрика.

– Они покрывают друг друга, – говорит Крилле, когда они возвращаются в полицейский участок.

– Хоть Фредрик и работает на телевидении, плохой из него актер, – отвечает Эмма. – Я полагаю, сначала он искренне беспокоился за Петера. Но потом влюбился в Софию, и, возможно, они стали ближе, когда он начал ее поддерживать. Но ведь между ними лет сто разницы!

– Шестнадцать, если быть точным, – говорит Крилле и хихикает над ней. – У нас с тобой примерно такая же разница, да? Разве было бы странно, если бы мы встречались?

Эмма не знает, что ответить, и ей приходится выглянуть из окна, чтобы вспомнить, о чем она говорила.

– Ну вот, теперь тебе нечего сказать, – говорит он удовлетворенно, притормаживая на красный свет у Слюссена – перед развороченным водопроводом, который вот-вот да рухнет.

– Может ли ревность быть мотивом? – спрашивает Эмма.

В атмосфере квартиры Софии было что-то такое, чего она никак не могла понять. До блеска убранная квартира. Свадебные каталоги, которые теперь сменились брошюрами из похоронного бюро. Близость между Фредриком и Софией.

Ее слезы были неискренними?

Эмма хочет спросить об этом у Крилле, но тот поглощен дорогой.

– Бог ты мой, этот район – сплошная катастрофа. В какой раз они уже реконструируют Слюссен?

– Я не знаю, – говорит она. – Когда становишься старше, такие вещи быстро забываются.

Крилле хохочет.

– По крайней мере, слух тебя пока не подводит.

– Что-что? – шутит она. – Но если серьезно, могли София с Фредриком спланировать все и совершить убийство?

– Зачем им убивать Петера? София могла ведь просто расстаться с ним?

– Это всего лишь догадки.

– У тебя не возникает ощущения, что Петер был психом? – спрашивает Крилле. – Может, мы пока не все о нем знаем. Вероятно, поездка на юг – часть их плана побега?

– Я согласна, что это подозрительно.

– Очевидно, что они что-то скрывают, – говорит он. – Я не уверен, но мне кажется, что Фредрику было как-то не по себе. Он странно себя вел. Заметила, как он подкрался в коридоре?

Эмма пользуется случаем, чтобы позвонить Вестбергу и сообщить об их визите.

– Здравствуйте. София и Фредрик отрицали, что состоят в отношениях, но мы им не верим. Сегодня вечером они вместе улетают в Доминикану.

– Этого недостаточно, чтобы арестовать их, но, возможно, достаточно для ордера на обыск, – говорит Вестберг.

– Мы перепроверим их алиби, как только вернемся в участок, – говорит Эмма. – Жаль, что у Софии было достаточно времени, чтобы замести все следы. У нее в квартире чисто, как в операционной, плюс ДНК Петера, конечно, повсюду, это же его дом. Но поскольку он утонул, это, скорее всего, произошло в озере рядом с местом, где его нашли, а не дома в ванной.

Перед глазами проносится образ Йерки.

– Мы опросили людей по соседству, – говорит Вестберг. – Никто не видел Петера Линда. Это странно. Кто-то должен был заметить его, если он выходил на улицу перед смертью.

– И версия с Йеркой теперь кажется менее подходящей, – добавляет Эмма. – Конечно, он преследовал Петера, но ничего не указывает на то, что он был в Даларне. Вероятно, он был просто несчастным человеком, который покончил с собой.

– Результаты вскрытия уже пришли?

– Пока нет, – говорит Эмма. – Кто живет рядом с местом, где нашли тело?

– Есть там парочка интересных экземпляров – говорит Вестберг. – Рядом с озером в коттедже живут два ремесленника из Польши, на которых при разных обстоятельствах поступали жалобы. Давайте начнем с этого. Я пришлю вам материалы, которые у нас есть, чтобы вы могли взглянуть.

Во рту пересохло, и когда Магнус пытается сглотнуть, в горле режет от жажды. Неужели ему придется пить собственную мочу? Небо сотрясается от раскатов грома, и начинается дождь. Он открывает рот и жадно ловит капли, как птенец, которого мать-птица кормит червями. Тогда ему приходит в голову, что, возможно, было бы лучше, если бы дождя не было, ведь он лишь продлевает его мучения. Никто не услышит его крика о помощи, никто не поможет ему выбраться из этой ямы.

Он умрет здесь, похороненный заживо.

Ничто не длится вечно, он это знает.

И, конечно, он понимает, что натворил. Работа, семья – да, все внезапно оказалось под угрозой. Когда Эния заговорила об их совместном будущем, Магнуса будто толкнули в грудь. До этого момента их отношения были безоблачными. Беспроблемными. Они тайно встречались, а семья ждала его дома. Он думал, что ясно дал понять: именно этого он и хотел.

Пока не понял, что Эния хотела бы иметь детей.

Эния, должно быть, заметила, что Магнус не был готов к этому разговору. Он не мог ни на что решиться, и она это понимала.

На работе никто ничего не знал. Все поклонники Энии завидовали ему, ведь он проводил с ней столько времени. Ему даже пришлось дать пару советов коллегам: как вести себя с ней, чтобы она проявила интерес.

Никто не мог пройти мимо Энии, не восхищаясь ею.

Она была невероятно самобытной.

Для всех она была мечтой.

Или, в случае Магнуса, она была его проводником в ад.

Дождь усиливается, и Магнус отворачивает лицо, чтобы защитить глаза.

Впервые он признается себе, что, наверное, впал в депрессию. Он никогда не говорил об этом открыто, но теперь, когда добровольно загнал себя в гребаную могилу, видит: все симптомы налицо.

Даже несмотря на то, что у него была мысль о депрессии, он отбрасывал ее. Невозможно представить себе больший провал. Больший стыд. Люди, которые вынуждены ходить к психологу, – настоящие слабаки. Магнус вырос с мыслью о том, что со всем нужно справляться самому, собирать себя по кусочкам самостоятельно. А не сидеть на кушетке и отваливать хренову тучу денег за то, чтобы кто-то посмотрел, как ты плачешь.

С кем бы он мог поговорить?

Вряд ли стал бы изливать душу брату, тот бы его не пожалел.

С Викан тоже бы не вышло. Она перенесла две операции по удалению опухоли и ни слова не сказала ему об этом. Ни разу не пожаловалась. А он предал ее. Черт возьми, это она должна была впасть в депрессию, а не он. У нее было на это полное право.

Тем не менее чертова депрессия проросла внутри его.

Может, не так уж это удивительно, учитывая произошедшее. Все было опьяняюще прекрасно.

Пока Эния не предала его.

В то время, как Крилле в офисе проверяет алиби Фредрика, Эмма дожидается звонка от подруги Софии. Она последняя в списке. Эмма вновь пытается отрегулировать офисное кресло, но, как бы она ни пыталась, удобнее ей не становится. Это со стулом что-то не так или все-таки с ней самой? Она продолжает смотреть на телефон и понимает, что эта девушка не собирается связываться с ней в ближайшее время. Скорее всего, она сперва хочет созвониться с Софией, чтобы уточнить, что именно можно рассказывать полиции.