Страница 2 из 5
Я стояла и держалась за ручку и меня накрыла паника. Оказывается, она была все время, только я не хотела ее замечать.
Человек в панике, уже не человек. Он не может думать и действовать разумно.
Я старалась дышать так как учили на йоге. На четыре счета вдох, на восемь выдох.
Дыхание меня успокоило. Я села на полку и обнаружила, что соседка моя не спит.
– Что-то случилось? Мы уже приехали? – она села под одеялом.
Крупные серьги закачались. Как ее уши выдерживают такой вес?
Я тут же одернула себя. Какие серьги? Какая разница как они там держаться.
Соседка так и смотрела на меня с ожиданием.
– Я не знаю. Проводница сказала, спрятаться и никому не открывать. Мы стоим уже около двух часов. Сначала кто-то бегал, потом затихло вроде все.
– Наверное, стоит сходить узнать, почему мы так долго стоим. – произнесла женщина и встала.
– Не надо. Вы не видели проводницу. Она была в ужасе. И говорите шепотом. То, что здесь происходит. Неужели вы не чувствуете?
Я действительно чувствовала давление. И ощущение ненормальности происходящего не проходило.
– Не нужно никуда идти, – произнесла я еще раз.
Женщина недовольно скривилась, но села. Почувствовала, наверно, что я не дам ей это сделать. Вплоть до физических действий.
Вообще на меня это не похоже. Обычно я очень спокойная и скорее ведомая. Не люблю принимать решения и нести ответственность за других людей.
Но иногда, в моменты, когда все теряются я могу взять бразды правления в свои руки и тогда во мне просыпаются такие силы, что меня начинают слушать все вокруг.
– Давайте хоть штору поднимем, – с вызовом и обидой произнесла соседка.
– Да вы что, – я кинулась к окну и прижала край, который та было начала поднимать, на место. – А если кто-то снаружи стоит?
– Да кто стоит? Что вы несете? Может у проводницы деньги не сошлись, или украли у пассажира что-то, а вы переполошились.
Она явно было возмущена тем, что я смею ей перечить. Женщине было уже около шестидесяти лет. И ее задевало то, что я позволяю себе ей перечить. Это действительно было странно. Потому что в течении вчера я во всем с ней соглашалась.
Мне тоже не особо это нравилось, но что поделаешь. Возможно, от этого зависела наша жизнь.
– Вы не видели ее глаз. Вы не слышали, какая тут была беготня. Вы не понимаете, произошло что-то страшное.
Я отчаянно пыталась донести, что нам нужно затаиться.
Стояла тишина. Мы не двигались и не разговаривали. Даже не смотрели друг на друга.
Минут через пять я решила, что все-таки можно выглянуть. Неизвестность начала тяготить сознание. а темнота давила не хуже бетонной плиты.
– Я хочу выглянуть в окно, – произнесла я негромко.
– Вы же говорили, что этого делать нельзя.
Вообще то я говорила, что нельзя окно открывать, про выглядывание не было ни слова, но спорить не стала.
– Говорила, но совсем в неизвестности уже невозможно. И давайте как-нибудь будем на одной стороне. Итак, не понятно, что происходит. Я немного отодвину штору и посмотрю.
Соседка махнула рукой в сторону окна, как будто приглашала меня пройти за столик и отвернулась.
И чего она так себя ведет, столько напыщенности. И на меня свысока смотрит. Что за попутчица мне досталась.
Ладно, какая есть уже.
Я глубоко вдохнула и немного отодвинула шторку. На улице было все так же темно, но снег не давал опуститься совсем уж кромешной тьме.
Выглянув, я тут же отпрянула. Вернула на место шторку.
Выдохнула и посмотрела на соседку.
– Там какой-то мужик с автоматом, – шепотом произнесла я. – Он стоял спиной, только собирался поворачиваться. Вряд ли видел меня.
– Что? Вы меня разыгрываете? – у нее сделалось надменное лицо.
И я подумала, а не профессор ли она часом? Очень уж она себя вела похоже.
– Блин, да какая разница, – произнесла я вслух.
Женщина посмотрела на меня тем самым взглядом, которым профессора старой закалки, смотрят на нерадивых студентов.
Я мотнула головой и произнесла:
– Вы действительно думаете, что я буду шутить так? Мы стоим неизвестно где. Это не станция. Лес подходит вплотную к дороге. В вагоне стоит тишина, проводница с безумными глазами, беготня до всего этого и еще мужик с автоматом.
Дочка заворочалась под одеялами. если она сейчас проснется, все мы пропали.
“Профессор” подумала о том же. Я впервые увидела страх в ее глазах. Ну надо же, ничто человеческое ей не чуждо. И тут же одернула себя. Сколько можно уже. Все люди ведут себя по-разному в стрессовых ситуациях.
– Если вдруг Маринка проснется и заплачет, лезьте на третью полку. Вон ту багажную. Я положу одеяла, и они вряд ли полезут Вас искать, – произнесла я.
– Хорошо. Но я надеюсь с Вами ничего не случится.
– Я тоже на это надеюсь, – хмыкнула я.
Нервы. Хорошо хоть не рассмеялась. А то со мной и такое могло быть.
Чтобы не допустить неприемлемых реакций, я встала и взяла рюкзак, в котором лежали разные дочкины принадлежности. Покопавшись в нем, я достала фруктовую пюрешку, как только проснется сразу же засуну ей в рот. А там уже и плакать ей нечего будет.
Вообще удивительно как долго она спит.
Закрывая рюкзак, я почувствовала, как кожа покрывается мурашками. Организм отреагировал раньше, чем я могла осознать. Еле уловимый шум. Может показалось?
Показалось ли или кто-то действительно поднимается в вагон. Дочка перевернулась на другой бок и затихла. Я выдохнула и выпрямилась.
Тук-тук-тук… негромкое постукивание.
Не показалось. Кто-то действительно забирается в вагон. Звук открываемой двери.
– Наверное, тот все-так заметил вас в окне, – прошептала соседка.
– Не мог он увидеть. Молчите, – я махнула на нее рукой.
Шаги медленно приближались.
Я легла к дочке и обняла ее, чтобы ей было комфортнее. Шаги были отчетливо слышны. Все ближе к нашему купе. Еще шаг и как раз напротив двери. И вдруг шаги прекратились. Если он сейчас начнет дергать ручку мы пропали. Маринка точно проснется и испугается. А испугавшись, заплачет.
Соседка застыла. Только губы еле уловимо шевелились. Наверное молиться.
Я тоже закрыла глаза. Через мгновение шаги возобновились. Он простоял возле купе не больше минуты, но мне они показались вечностью.
Маринка пока еще не проснулась. Я убрала руки от дочки и взяла телефон. Хм. Надо реже его трогать, а то сядет.
Соседка села и тоже достала свой телефон.
– У Вас много зарядки еще? – спросила я.
– Да. Я так часто телефон не беру, – осуждение в ее голосе было какое-то не настоящее. Как будто она просто говорит по привычке.
– Надо беречь батарею.
– Связи все равно нет.
– А вдруг мы сейчас поедем? Надо ж будет отписать своим родным, что поезд задерживается. Хотя вряд ли мы поедем куда-нибудь. Но связь в любом случае пригодиться. Когда мы дойдем до места, где она есть.
– Вы знаете, я что-то тоже уже не верю, что мы поедем. Подозрительно тихо в вагоне. Как будто кроме нас и нет никого. Вы говорили, что был шум?
– Да.
– Так может произошла какая авария в поезде и всех эвакуировали. А про нас в спешке забыли? А автоматчик это полиция была.
Я задумалась, очень хотелось поверить в это, но…
– А как же проводница?
– Так напугалась, может напортачила чего. Она ж еще студентка. Молодая-ветер в голове.
Я не знаю, как нужно накосячить, чтобы появился такой ужас в глазах.
Больше ничего не происходило. Мы сидели, вслушиваясь в тишину. Но как только за неизвестным закрылась дверь вагона, тишину ничто не нарушало. Спустя пятнадцать минут безмолвия, я произнесла:
– Хочу еще раз выглянуть в окно.
Аккуратно протиснувшись между полкой и столиком, я отодвинула край занавески. Было уже более-менее светло. Рядом с поездом, насколько хватало глаз, никого не было.
– Нет никого.
– И что это значит?
– Я думаю, уже можно выйти. Как-то нет ощущения опасности больше.