Страница 3 из 5
***
Людской водоворот выплеснул их через Водяные ворота на берег Москвы-реки, пронёс ещё с десяток саженей и отпустил. Девушка, которую он прижимал к себе, тряслась в его руках крупной ознобной дрожью. Фёдор выдохнул и отстранился, чтобы взглянуть на свою добычу. Хорошенькая хоть?
Взглянув, онемел на миг от удивления.
– Мария Платоновна? Вы?!
Она смотрела на него, не узнавая. Лицо, как у той самой каменной девки, – мраморное, даже губы белые.
– Ну полно… – Фёдор погладил её по волосам – чепец сбился на затылок, и золотистые пряди крупными кольцами рассыпались по плечам. – Успокойтесь, сударыня! Всё уж позади…
Ох и глаза! С такими и огнива не надо, только и гляди, чтоб пожара не случилось! Правы Андрейкины вертопрахи – Венус…
Между тем ужас стал уходить из её взгляда, и в нём мелькнуло сперва воспоминание, а затем узнавание.
– Господин Ладыженский! – Чувствовалось, что она силится вспомнить его имя, но не может.
Фёдор вздохнул – ну да, не грезят о нём молодые красавицы и имя его по ночам в подушку не шепчут.
– Ладыженский, Фёдор Романович, к вашим услугам, сударыня, – проговорил он мягко.
– Фёдор Романович… Вы… Я… Они… Ежли б не вы, они бы меня до смерти задавили… – Губы её как-то набухли и изогнулись горьким коромыслом, как у маленького Алёшки.
– Ну-ну, – Фёдор ласково и успокаивающе ей улыбнулся, – уже всё. Больше ничего дурного с вами не случится. Как вы в толпу-то попали?
– Мы канатоходца смотрели на Соборной площади. Персиянина. – Она вздохнула, коротко и судорожно, а может, всхлипнула. – С Митей, Дуняшей и Парашкой, а после давка началась, когда государыня на крыльцо вышла…
Она заозиралась, должно быть, ища брата и неведомых Фёдору Дуняшу с Парашкой, и растерянно пробормотала:
– Как же я их теперь сыщу-то?
– Хотите, пойдём назад на Соборную площадь и вместе поищем?
В глазах девицы полыхнул такой ужас, что, опасаясь, как бы не сомлела, Фёдор легонько поддержал её за локоть. – Ну нет, так нет, не волнуйтесь только. Можно подождать возле ворот. Вы через которые в Кремль заходили?
– Через Константино-Еленинские…
– Вот и подождём там.
– Так это ж с другой стороны!
– А мы с вами вокруг обойдём, вдоль стены. Не бойтесь, со мной вас никто не обидит.
***
На Красной площади шло гулянье. По краям вереницей тянулись огромные, плохо оструганные столы, на которых громоздились туши жареных быков, поросят, телят. Здесь же стояли бочки с пивом – угощайся, кто пожелает!
Сама площадь кишела народом: купцы, мастеровые, мужики – на даровые харчи да потеху чуть не весь город собрался. Князь Порецкий поморщился: надо было верхом ехать, а то толкайся теперь среди холопов. Карету пришлось оставить на Варварке – дальше не проехать.
Не опоздать бы… Он на ходу достал из кармашка серебряную луковицу часов. Бросил взгляд, успокоился – есть ещё время…
В Грановитой палате государыня нынче устраивала куртаг для первых семи чинов, и опаздывать было никак невозможно.
На площади кипела потеха: бродячие артисты – так называли себя нынче скоморохи8, – кукольники, акробаты, жонглёры, медведи – покуда пересекал площадь, на глаза их трое попалось – и даже индианин-факир, глотавший кинжалы и плясавший на углях.
Тут же суетились коробейники, нищие побирушки, убогие, прочий сброд, ну и, само собой разумеется, карманники.
Князь брезгливо скривился, когда вонючий безногий сунулся было к нему, но Архип не зевал – так рыкнул на наглеца, что у того вмиг выросли откуда надо ноги, и он дал этакого стрекача, что не всякая борзая догнала бы.
Архип, шедший чуть впереди, вреза́лся в людское море, будто форштевень бригантины, и, раздвигая мощным плечом встречных, басил, грозно сдвинув брови: «Дорогу! Дорогу их сиятельству!» Мужики сторонились, но шапок не ломали, и это князя тоже раздражало – разогнать бы всю эту сволочь, чтобы ездить не мешала.
Фёдора Ладыженского он приметил издали. Некрасивое лицо было оживлённым, тот явно чувствовал себя здесь приятнее, чем третьего дня в гостиной графа Головкина. Спутница была ему под стать – бедно одетая мещаночка в сером чепце и грубошёрстной юбке.
Они стояли в гуще народа возле индийского факира. Князь бросил на ходу рассеянный взгляд, но в этот миг спутница Ладыженского обернулась, и Порецкий застыл на месте, забыв и о своём раздражении, и о грядущем куртаге, и о знакомстве с вице-канцлером, которому его должны были сегодня представить. Она! Венус…
Князь замер прямо среди толпы, через которую пробирался, шагах в двадцати от непринуждённо болтавшей пары. За гомоном и шумом площади слов он не слышал, лишь видел, как шевелятся её губы, как блестят глаза, как она смеётся.
Он ощупывал лицо девицы напряжённым придирчивым взглядом, силясь найти в нём хоть какой-то изъян – след от оспы, неровность зубов, бородавку или конопатость. И не находил. В ней не было изъянов, кроме убогой грубой одежды. Но даже жуткий чепец из серой холстины не мог обезобразить этого лица. Казалось кощунством, что ничтожный нелюдим Ладыженский смел запросто с нею болтать, смеяться и угощать сбитнем9.
Кстати, а почему она вместе с Ладыженским? Встретилась на гуляньях и остановилась поболтать? Но благородные девицы не прогуливаются по городу в одиночестве и не разговаривают с незнакомыми мужчинами. Или он сродственник Беловым? Кажется, он живёт в Петербурге, но откуда родом, князь не знал. Может, из Москвы? А в Москве всё друг другу кумовья да сваты.
– Ну что же вы, барин? Поспешали же! – Недоумённый голос Архипа над ухом вывел из задумчивости.
Как ни жалко, но Архип прав: надо идти дальше – императрица ждать не станет, да и граф Остерман тоже. Князь Порецкий вновь взглянул на девицу. Губки приоткрыты, в глазах восторг – индийский мошенник, что жонглировал тремя зажжёнными факелами, приплясывая на углях, кажется, привёл её в восхищение.
Ладыженский что-то сказал своей спутнице, и они не спеша пошли дальше, в сторону собора. Будто на поводу князь побрёл следом, не спуская с девушки глаз. Но через десяток саженей пара вновь остановилась. Здесь бородатый чернявый мужик водил на цепи медведя. Зверь был огромный, чуть не вдвое больше всех остальных медведей, что уже встретились на пути князю. Паренёк лет пятнадцати играл на балалайке, а медведь потешно отплясывал вприсядку. Ладыженский и девушка остановились рядом.
– А ну-ка покажи, Мишенька, как красотка по воду идёт! – приказал мужик, когда медведь, притомившись плясать, остановился.
Тот ухватил передними лапами валявшуюся на земле длинную палку, поднялся на задние, сделавшись на голову выше богатыря-Архипа, перекинул палку себе на шею на манер коромысла и засеменил, смешно виляя толстым мохнатым задом.
Послышался смех.
– А теперь покажи, как рекрут службу ратную несёт!
Медведь вскинул палку на плечо, словно ружьё, и, вытягивая лапы, заковылял вперёд, насколько позволяла цепь, затем развернулся через плечо и замаршировал обратно.
Князь видел, как Ладыженский и девушка весело хохочут, стоя в небольшой группе баб и мужиков, собравшихся вокруг медведя.
– А тапереча представь честному народу, как генерал из немчин смотр войскам делает!
Медведь сел на палку верхом, подобно играющему в лошадки мальчику, и поскакал на ней по кругу на задних лапах, время от времени рыкая и взмахивая передней. Народ покатывался от хохота.
– Ах ты, шельма! – Невысокий, стройный всадник в военном мундире галопом нёсся через площадь. – Каналья! Мерзавец!
Он с разлёту осадил тонконогого гнедого жеребца, подняв его на дыбы, копыта мелькнули над самой головой поводыря, и на плечи мужику опустилась плеть.
– Я тебе покажу генерала! – Голос всадника, высокий, пронзительный, звенел от ярости. – Над кем тешиться посмел, скотина?!
Князь Порецкий узнал генерал-аншефа Христофора Миниха, очевидно, как и он сам, спешившего на приём императрицы. И невольно бросил взгляд на часы Спасской башни. Без четверти. Пора…
8
Скоморошество как богопротивное явление было запрещено царём Алексеем Михайловичем с подачи патриарха Никона в 1657 году.
9
Старинный русский напиток, сваренный из мёда, пряностей и трав.