Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 11

Дочь испугалась:

– Нет-нет, мамочка! Всё хорошо! Никуда не ходи, и не буди в нем зверя. Ведь он бросит меня с ребенком, что я буду делать? – И Настя заплакала.

Мать заволновалась:

– Не плачь, тебе нельзя! Никуда я не пойду, не волнуйся. Успокойся и ложись спать, моя дорогая. Жизнь – штука интересная, никогда не знаешь, куда вывезет…

Рудольф назвал первенца Анатолием в честь своего отца. Он даже не спросил у жены, какое она выбрала имя для мальчика. Анатолий – и точка.

Он отмечал это радостное событие на работе, отмечал с друзьями, фактически не появляясь дома. Настя наслаждалась сыном, но оставалась абсолютно одна. В их доме так и не появились ни помощница, ни няня. Сам муж контролировал каждую мелочь. Именно после рождения сына и подарка в виде кольца с бриллиантом в два карата, он снова поднял на нее руку. Очень умело, чтобы не причинить серьезного вреда, но, чтобы максимально унизить. Рудольф отхлестал свою молодую жену по щекам, а потом грубо взял ее, так и оставив лежать уткнувшуюся в подушку. После этого Рудольф исчез из дома на неделю, а вернулся с подарком для Насти – золотой цепочкой, на которой висел кулон с рубином и бриллиантиками.

– Ну, ладно, малышка. Извини! Сорвался! Не знаю, что на меня нашло. Этого не повторится! Я люблю тебя, моя птичка! – обнимал жену Рудольф Анатольевич.

Буквально на следующий же день их примирение закончилось очередным рукоприкладством. Дело в том, что после всех событий у Насти пропало молоко, и она не смогла кормить Толика. Тот остался голодным и орал все утро как резаный. Рудольф Анатольевич просто озверел, и все шишки посыпались на жену. Ей было высказано всё. Что она тряпка, и что лечиться надо, и что нервы у нее ни к черту. А теперь вот должен страдать его ребенок. Потому что Настя – никчёмная мать!

Ребенок был быстро переведен на искусственное вскармливание, но скандалы дома не прекратились. Мальчик рос болезненным, Настя день и ночь не отходила от малыша, прислушивалась к его дыханию, следила за каждым движением. Спали они в разных комнатах. По щелчку мужа Настя должна была являться к нему в постель, но заснуть на груди мужа она не имела права, чтобы не мешать Рудику. Насте нужно было прекрасно выглядеть перед его деловыми партнерами и гостями. Не дай бог выйти с измученным видом или уставшей, не так посмотреть, не так ответить. Страх, одиночество и полная зависимость вконец измучили Анастасию, она попала в ловушку и не знала, как ей жить дальше. Мария Петровна, как могла, помогала дочери. Она тайком приходила к дочери в первой половине дня, чтобы понянчиться с Толей. Но это продолжалось недолго. Оказывается, в доме были установлены камеры, о которых Рудольф даже не сообщил жене. Он очень быстро узнал о визитах тёщи и устроил жене разнос.

– Пусть твоя мать сидит у себя дома. В следующий раз ей просто не откроют въезд в поселок, – холодно сказал он Насте за завтраком.

– Она же помогает мне с Толиком! Я устала, у меня руки отваливаются! Я замучилась.

– Мне всё равно. – Рудольф положил кусочек сахара в кофе и зазвенел ложечкой. – Воспитанием должны заниматься родители, в частности, ты, а когда сын подрастет, я сам возьмусь за его воспитание. Но никаких бабок здесь не будет, так и скажи своей матери. Я ей своего сына не доверяю.

Настя ушла в свою комнату и зарыдала. Она не видела выхода, и порой ей просто хотелось удавиться.

Рудольф словно почувствовал ее настрой и с садистским удовольствием продолжил мучение. Он запретил ей разговаривать по телефону с матерью и подругами, и ей удавалось делать это только тайком. Однажды она не выдержала, взяла такси и отправилась к матери. Когда она вернулась, Рудольф избил ее. Он лупил ее что было силы и приговаривал:

– Никогда! Слышишь, никогда! Ты не смеешь трогать моего сына и увозить из дома, не согласовав со мной. Ты – женщина, твое дело сидеть с ребенком, а не самовольничать! Еще раз сделаешь что-нибудь подобное, изуродую, как бог черепаху!

Настя ушла в себя, она жила словно на автомате, жизнь превратилась для нее в сплошные беспроглядные сумерки.

Когда Толе исполнилось три года, Настя попыталась поговорить с мужем, чтобы определить его в детский садик, а самой выйти на работу. Она так мечтала об этом! Рудольф только засмеялся ей в лицо.





– Ты бредишь? Какая работа? Твое дело заниматься домом и ребенком. Что вы, бабы, так стремитесь работать? Чего тебе не хватает? Я тебя пою, кормлю, одеваю, обуваю – живи и радуйся! Да и что ты за мать такая? Такого маленького ребенка хочешь сбагрить в детский сад! А сама наденешь костюмчик и поцокаешь каблучками в офис, в банк, строить глазки клиентам и сотрудникам?

– Что ты говоришь? Я никому не строю глазки!

– Конечно! Потому что ты сидишь дома и не видишь богатых молодых мужиков! Бабы все слабы на передок. А я уберегу тебя от этого. Моя жена должна принадлежать только мне.

У Насти не осталось подруг, не было знакомых. Выбираться в город она могла только в магазин, и то не так часто, и за каждую позицию в чеке она должна была нести ответ. Один раз Рудольф швырнул ей в голову банку со сметаной, потому что она оказалась просроченной.

– Ну, что? Банковская работница! Ты даже число на упаковке не можешь проверить, бестолочь! А это, между прочим, мои деньги, я их зарабатываю для семьи. А ты не знаешь, что такое зарабатывать, и так бездумно швыряешься ими! Я буду тебя наказывать! Отнимать за каждый проступок по украшению, что я дарил, когда ты была хорошей девочкой.

Понятно, что с таким отношением и методами воздействия Анастасия вскоре осталась ни с чем.

Когда Толик пошел в первый класс частной школы поселка, Настя поняла, что снова беременна. И она даже не знала, радоваться ей или нет. Она уже ничего не хотела. Странно, что она вообще забеременела. Рудольф крайне редко приглашал ее в свою спальню, да и она не спешила к нему. Он мог позволить себе не прийти ночевать, отдыхал без семьи. Настя знала, что он ей изменяет направо и налево. Чем старше становился Рудольф, тем моложе становились его любовницы. Внешность и должность у него были представительными, язык подвешен. Когда-то и она сама попалась на эту удочку. Только она заняла самое неприглядное место рядом с деспотом, в то время как его любовницы летали с ним на Мальдивы и развлекались в ресторанах. Самая печальная участь выпала Насте, как его жене.

Рудольф неожиданно к новости о второй беременности отнесся с прохладцей.

– Правда? Надо же! Не прошло и семи лет, наша снежная королева снова готова стать матерью. Знаешь, а мне как-то всё равно. Сын у меня уже есть, я не отец года. Поэтому решай сама. Могу и аборт оплатить.

– Нет! Я не убью своего ребенка! – испугалась Настя.

– Ну, тогда рожай. Только без моего участия. И денег на хозяйство не увеличу, сама крутись, раз плодиться захотела.

Рудольф сдержал свое слово и ко второму ребенку относился очень холодно. Он даже ни разу не сходил с женой на УЗИ и не забрал ее с дочерью из роддома, только машину прислал. Тёщу он даже не пригласил на торжество, когда все-таки решил отпраздновать год дочери. Назвал девочку своим любимым женским именем. Рудольфу нравилось, что оба ребенка носили имена на букву «А» – Анатолий и Алина.

Общался с детьми Рудольф очень трудно. С дочкой вообще никак. Она его не интересовала. Если же он кидал свой взор на Толика, то тому тоже приходилось несладко. Он должен был читать стихи, показывать дневник, отжиматься от пола, бегать по утрам. Возражать отцу категорически запрещалось. В дневнике должны были быть только пятёрки, отец не принимал объяснений и наказывал даже за четвёрки.

– Мой сын должен учиться лучше всех, – твердил он, словно дятел. – Быть сильнее всех и умнее всех. Иначе и смысла не вижу работать на такую семью!

Анатолий старался, но всё равно часто получал от отца то ругань, то подзатыльники. Анастасия очень испугалась, когда Толя получил очередную нехорошую оценку, а в этот день должно было состояться общение с отцом, и ее восьмилетний сын описался от страха. Она попыталась поговорить с мужем, объяснить, что он очень жесток с сыном, который еще слишком мал, но Рудольф снова избил ее за то, что посмела его учить. Тогда же он отлупил и Толика за тройку и за то, что попытался спрятаться за мамкиной юбкой. С сыном это было в первый раз.