Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 24

  РАСПЛЕСКАЛАСЬ СИНЕВА

  А койка справа пустовала совсем недолго: ровно одну ночь и один день. Отлично помню, что этот день был второго августа. Уже в ночь со второго на третье в отделение стали массово заезжать пассажиры. Мы слышали это по шуму голосов и пьяным крикам в коридоре.

  - Хорошо десантура погуляла, - простонал разбуженный Мухтар.

  Я вспомнил, что второго августа у нас День десантника, и всё тут же встало на свои места.

  Десантура похоже перевыполнила план, судя по тому, что койки для новых пациентов расставляли даже в коридоре. В палатах не хватало места. Гвардейцы отправили на больничные койки множество гражданского народу, и не меньше своих сослуживцев.

  Один десантник оказался в нашей палате. Он завалился в двери в обнимку с сестрой Лидией, на хрупком плече которой висел всей своей двухметровой стокилограммовой тушей.

  - Вот сюда, - сказала Лидия с трудом, выскользнув из подмышки верзилы, и освободившись тем самым от непомерной ноши.

  Новый пациент с размаху уселся на кровать. Не было никаких сомнений, что перед нами один из нарушителей спокойствия нашего городка. Верзила был в тельняшке, а на правом плече его синело что-то вроде парашюта. Сама правая рука была подвешена на бинте, а кисть её плотно забинтована. В месте, где заканчивалась кисть, бинт был тёмно бурого цвета.

  - Здорово, пацаны! - весело пробасил громила, оглядывая палату и всех нас. Ему было уже за тридцать и его коротко стриженные волосы отливали серебром. Лицо его было широким, и черезчур добрым, как у Вини Пуха (он чем-то на него походил). Видимо по старой привычке, громила пытался придать больше брутальности своему виду, поэтому хмурился и смотрел на всех изподлобья. Он был ещё пьян, и его жаждущая праздника душа не хотела мириться с унылым мраком больничной палаты.

  - Мужики, есть чё выпить? - прохрипел он.

  - Я тебе выпью щас! А ну быстро спать, чтобы я тебя не слышала...- раздался из коридора строгий голос Лидии.

  Громила, услышав крик, потупил взор. Теперь в нём угадывался подкаблучник со стажем.





  - Чё, совсем нету? - продолжил он уже шёпотом.

  Я объяснил ему, что то, что он ищет, есть только у той злой тётки, которая на него только что орала, и если он хочет, ему придётся разговаривать с ней.

  Женя (так назвал себя громила) не решился вступить в переговоры с Лидией и на счёт выпивки немного успокоился. Но спать ему не хотелось, и, найдя единственного слушателя в моём лице (остальные все спали) он начал рассказывать, как провёл праздничный день.

  Он рассказывал, а я представлял себе ораву пьяных кабанов в тельняшках и голубых беретах. Большинство из них готовилось к единственному празднику ещё накануне. Как же, ведь в один несчастный день нельзя уложить эмоции, накопленные за год. В этот день нужно выплеснуть массу агрессии, показать всем тыловым крысам и служивой черни, кто здесь элита. Единственный день, когда можно забыть, что у тебя есть жена, дети, начальник, дача, кредиты и прочая серая мура̀. Сослуживцы, старые друзья и новые знакомые всех возрастов от двадцати и до пятидесяти огромной дружиной вступают на рыночную площадь. Горе тем торговцам, кто сегодня не остался дома и имел глупость открыть палатку. Горе тем, кто имеет чёрный курчавый волос и большой с горбинкой нос. Горе всем вам, спустившимся с гор за солью и задержавшимся здесь надолго. Сегодня Вам придётся держать ответ и за Афган и за Чечню. По херу, что вы армяне и азербайджанцы в основном. Сегодня это не важно. Вы совершили ошибку в этот день, оказавшись на пути у ватаги гвардейцев.

  Дружина в голубых беретах растекается по рынку. Тут и там слышен пьяный рёв, мат, робкие возгласы несчастных торговцев. Кто-то уже переходит к делу, выписывая с вертушки оборзевшему бородачу. Слышатся торжественные крики, и все, кто недалеко перетекают в эту сторону, сливаются у этой палатки. "Нужно помочь братану". Река из синих беретов то распадается на мелкие ручьи, то опять сходится, чтобы своим мощным течением пробить себе дорогу. По рукам летят разноцветные шали, шапки, ковры, словно мячи туда сюда прыгают арбузы. Слышится треск завалившейся палатки. "Так их!" Пьяная толпа подхватывает инициативу и ломает железные каркасы, срывает пологи, опрокидывает прилавки с фруктами.

  "Мужики, баста, менты!" - синяя река снова сливается воедино и устремляется к выходу. Два милицейских автобуса уже здесь, но никто не спешит их покидать. Они дадут всем уйти, а потом деловито, гремя щитами и касками выйдут из автобусов, построятся в цепь и возьмут рынок в кольцо. Будьте спокойны, дорогие гости с кавказа! Мы никому не дадим вас тронуть. Что, уже поздно? Но лучше поздно, чем никогда...

   Теперь синяя река течёт через центральную площадь, сметая на пути всё живое. Эта река, течёт не в море, как другие обычные реки, она стремится впасть в озеро, которое находится за городом. На этом озере десантура традиционно заканчивает свой праздник. На длинном пути через весь город река будет худеть и мельчать. Отделившиеся ручейки будут затекать во дворы и переулки, там будут распадаться на небольшие лужицы, которые к утру превратятся в разбросанные тут и там голубые капли. Женя, с трудом придерживаясь основного потока, добрался до озера.

  Всё, что было дальше, память Жени выдавала ему отдельными фрагментами, при этом хронологический порядок был нарушен. Он пытался собрать из этих фрагментов, как из кусочков мозайки цельную картину.

  - Помню, что у костра сидели, Вано на гитаре лабал, потом купались, вода блин ледяная...Или сначала купались? Короче неважно. Потом Сява с Петровичем дрались, мы их разнимали. - Женя тёр здоровой рукой свой широкий лоб, словно пытался решить сложнейшую задачу.

  - Потом в тачке куда то ехали с этими...Бурый и как его там...не помню. Стоп! Не, в тачке мы уже в больничку ехали, а до этого чё было? - он замер, оперев голову на кулак.

  - Вспомнил, мы в деревню ходили. А зачем мы туда ходили? Точно, Бурый сказал, что там тёлки есть. Помню, зашли на какую то ферму, там трактора, косилки...Бурый ещё сказал, давай мол на тракторе прокатимся... - Женя снова замер в раздумьях. Мне казалось, что он уснул в позе мыслителя, и я попытался тоже забыться сном.