Страница 65 из 92
— Пойдем, Шараф, куда-нибудь, что бы нас никто посторонний не услышал. Побеседуем, Брежнев встал, погладил себя по животу. — Спасибо за обед все очень вкусно. Но очень много. По-моему переел.
Они прошлись по саду и сели за маленьким резным столиком в беседке. Туда быстро принесли холодную минеральную воду и мороженное. Брежнев, отпив из запотевшего стакана воды, задумчиво посмотрел на Рашидова.
— Шараф, мы друг друга знаем уже почти двадцать лет. Ядумал, что все про тебя знаю и доверял тебе. Верил, как товарищу по партии, как ветерану войны. И всегда приводил твою работу в пример. Поэтому и партия оценила твою работу, не зря две звезды Героя Труда тебе вручили. Это большая награда. А при реформе партии, как ты заметил, твоя республика единственная, в котолрой региональные комитеты фактически по границам республики, как при старой организации, остались, — Рашидов хотел ответить, но Ильич остановил его жестом руки. — Нет, Шараф, ты сначала дослушай. Я буду говорить не очень приятные вещи. Но только потому, что люблю тебя, поэтому сейчас с тобой разговариваю, вот так по-товарищески, как друг. Шараф я привез с собой документы, мне подготовили их в комитете. Там пишут про тебя ужасные вещи. Но не только они сообщили мне о них. Есть еще данные, но сейчас неважно откуда.
Рашидов резко вскочил, красивое, круглое лицо перекосилось. Когда заговорил, волнуясь, изо рта полетели слюни.
— Леонид Ильич, это клевета и происки моих врагов. Клянусь…
— Помолчи, я не закончил, — Брежнев сделал большой глоток минералик. Вытер рот ладонью. — Ты воровал, Шараф. Занимался приписками. Разве столько хлопка собиралось в республике, сколько вы писали в отчетах? Вы обманывали партию, страну, народ. Украдены миллиарды рублей. Коррупция везде, все берут и дают взятки. Везде семейственность и клановость. И ты все знал и способствовал этому. А еще жулье это покрываешь, как самый главный мафиозия. Что мне теперь с тобой делать, Шараф? Конечно, и мы в ЦК тоже не снимаем с себя часть вины. Надо было реально смотреть на проблемы экономики. Меня просветили немного. Мы пытались все делать за счет количества, а надо уменьшать потери, и улучшать качество. Надо внимательно посмотреть, сколько действительно нужно хлопка и как он используется. Знаю, знаю, что скажешь, что из года в год требовали — давай хлопок! И ты давал. Но когда понял, что не сможешь дать больше стал давать на бумаге — занялся приписками. Шараф, надо было поговорить честно со мною. А теперь, когда украдены деньги, и столько людей повязано в этом воровстве, ситуация хреновая, — Брежнев встал, подошел к собеседнику положил руки на плечи, посмотрел в глаза. — Я знаю, что, несмотря на все эти безобразия, ты, Шараф, человек с понятием о чести. Поэтому предлагаю тебе самому решить эту проблему, — Рашидов с белым, как простыня, лицом ожидал решения своей участи. Брежнев уже понимал, все, что ему докладывал Андропов и говорил Викторин, правда и что он зря не верил своему «сиамскому брату». Увиденный в глазах Рашидова страх разоблачени смыл последние сомнения. — Твои люди воровали, вот ты у них все наворованное отберешь. И вернешь государству. Все золото, что закопано в молочных бидонах, все чемоданы. До последней золотой монеты или рубля. Слышишь? До копейки! А кого укажем, посадишь. Но лучше если сам пересажаешь жуликов. Будет хотя бы аргумент для твоей защиты. Начальников МВД и КГБ в республике сменим. Заместителем твоим поставим другого человека. Секретари реинальных комитетов будут от нас присматривать за тобой. И не вздумай им вредить или мешать! И с воим людям запрети!
Глава Узбекистана не сразу понял, что его не снимают, а оставляют на месте. Лицо стало розоветь. От нахлынувших эмоций ослабли ноги и ему пришлось сесть, и мысленно возблагодарить Аллаха за милость. Брежнев тоже сел. Пока «мафиозия» приходил в себя, Ильич выбирал, какое мороженное ему съесть — ананасовое или персиковое? Остановился на персиковом. Прикончив, примерно половину порции Брежнев решил продолжить диалог.
— Шараф, ты должен сделать еще кое-что, — Брежнев медленно улыбнулся. — Должен же я тебя наказать. Ты знаешь, что наркотики уже появились в стране. Как влезли в Афганистан, эту дрянь повезли оттуда. В наших Азиатских республиках есть наркомафия. Дожили. Но теперь ты Шараф будешь бороться с нею. Делай, что хочешь, но эту мафию уничтожь. Наркотиков в СССР быть не должно. А ты все здесь знаешь, — Брежнев неожиданно озорно подмигнул собеседнику. — И всех знаешь. И тебя уважают, слушают. Это теперь твоя проблема. И еще. Знаю, читал, что всякие торговцы, подпольные цеховики, спекулянты живут под твоим крылом и не тужат. Вижу, что молчишь. Хорошо, что не врешь и не оправдываешься. Это явление — цеховики — надо понять. Мы их сажаем, а они все равно появляются. Видимо бороться надо по-другому. Надо разрешить в Узбекистане некоторую свободу торговли. Новый НЭП что ли, назвать? Не знаю. Кооперативное движение развивать надо.
Рашидов удивленно смотрел на генсека. Тот говорил нечто совершенно непредставимое. Это было как остановка Луны или Солнце, взошедшее в середине ночи
«И это говорит старый эпикуреец Леня? Да даже я это не смог бы сказать вслух. Нет, что-то невероятное слышат мои уши», - Рашидов от мыслей и речей вспотел. Слишком крамольные и неожиданные вещи говорил генсек.
— Да, товарищ президент Узбекистана, дайте людям возможность заработать. Пусть открывают свою кафе, или что там у вас? Чайхану, маленькую мастерскую, булочную. Пусть обрабатывают землю. Чуть не забыл — выделите крестьянам до гектара земли, больше думаю пока рано. Надо посмотреть, что получится. Кто хочет из колхозников и вообще желающие, пусть обрабатывают землю. Выращивают овощи, дыни, арбузы, виноград — у вас много чего растет, только поливай. Главное честно работать самим, без эксплуатации труженика. Простых людей: крестьян, рабочий класс надо защитить. Для того мы, коммунисты, всю Октябрьскую революцию и совершили!
Рашидов растрепанный, потрясенный всем услышанным взволнованно заговорил, но от волнения на родном языке. Потом спохватился, обнял Брежнева, по щекам потекли слезы.
— Рахмат, рахмат, Леонид Ильич. Спасибо! Умру, но все сделаю. Хлебом, детьми клянусь.