Страница 42 из 92
Самое важное из искусств
Николай Николаевич Месяцев, бывший член партии, бывший посол СССР в Австралии, бывший председатель Гостелерадио Союза, а ныне простой беспартийный старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, готовился к поездке на работу, когда раздался продолжительный телефонный звонок. Николай Николаевич чертыхнулся про себя, но в конце концов не выдержал и взял трубку.
— Алло?
— Товарищ Месяцев? — тон голоса неведомого собеседника был подчеркнуто нейтрален. Словно говорил какой-нибудь робот из фантастических произведений, а не человек.
— Да, это я. С кем имею честь…
— Это говорят из секретариата ЦК. С вами хочет встретиться товарищ Брежнев. Автомобиль выехал, на работу мы сообщим, — пожалуй, такую манеру вести разговор Николай мог бы счесть и хамской, но вот само содержание… Его пробила неожиданная и внезапная дрожь. С чего это он вдруг понадобился так экстренно, да еще самому Леониду Ильичу?
— Я вас понял. Но…
— Партбилет вам возвращен решением Комитета Партконтроля вчерашним числом, — перебив Месяцева, так же холодно проинформировал голос. — Получите на проходной.
Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса иногда случаются, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.
— Входи, Коля, — вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел… нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас… Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые — молодого, открытого, искреннего. Генсек помолодел даже внешне. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой. Месяцев неожиданно вспомнил ходившие в институте
— Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, — дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. — Ты же знаешь мое отношение к тебе, — улыбнулся Ильич. — Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно было не мое личное решение, а мнение Политбюро… Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?
— Кхм, — кашлянул Месяцев. — Я телеграфировал, но ответа не получил…
— Понятно, — Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. — Разберемся. Действительно разберемся, ты не думай, — заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоиться.
— … вот эту контору мы и хотим тебе поручить. Потому что как правильно нас учил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ты, как, Коля, согласен?
— Извините, Леонид Ильич, не понял, — ответил Месяцев. И опять увидел тот же непонятный взгляд Генсека. Который тут же сменился обычным, слегка озабоченным.
— Ты не болеешь часом? — озабоченно спросил Брежнев.
— Нет, нет, что вы. Просто неожиданно все это. Никак не соберусь…
— А-а. Тогда понятно. А я уж испугался. Смотрю, ты весь как-то напрягся и побледнел. Но ничего, ты главное не стесняйся. Мы тебе время на подлечивание дадим, и условия создадим. Обязательно мой прямой номер телефона получишь. Главное, что мы от тебя ждем — постараться повторить твои достижения шестидесятых, но на новом уровне. Нам надо много телевизионных и радиопередач, много новых фильмов. Но при этом нам нужны хорошие и увлекательные передачи, нам нужны отличные и интересные фильмы. А ты, кстати, что это ко мне на «вы»? Мы же с тобой старые друзья, так что переходи-ка на «ты». И так ты мне не сказал главное — согласен?
— Конечно, Леонид Ильич, согласен, — выдавил Месяцев.
— Ну, вот и хорошо, — усмехнулся Брежнев. — Как говорится, жених согласен, родители невесты тоже, осталось уговорить невесту. Но смотри, Коля. Задача у тебя очень и очень важная. Необходимо сделать наше телевидение и радио лучшими в мире. Как ты думаешь, что должно делать телерадиовещание?
— Задача телевидения и радио, по моему глубокому убеждению, — ответил Николай, — состоит в служении человеку труда, раскрытию его нравственной красоты, устремленности к возвышенной цели; в том, чтобы быть с ним — человеком — в постоянной взаимосвязи, а через него — со всем народом: его социальными слоями, этносами, поколениями…