Страница 35 из 92
Польский синдром и иракский гешефт
Коммунистическая партия Советского Союза, ее ленинский Центральный комитет, трудящиеся города и деревни, весь многонациональный советский народ в едином трудовом порыве готовились встретить XXVI съезд Коммунистической партии и Новый, 1981-й год. Энтузиазм трудящихся подкреплялся происходящими на глазах переменами к лучшему. Партийные же деятели с большим энтузиазмом готовились к реформам, сулящим многим из них повышения и награды. Казалось, что основные проблемы внутри страны практически решены, или, в крайнем случае, могут подождать до их решения на съезде, и можно переключить основные усилия на внешнюю политику. Тем более что и в мире, и в странах социалистической системы накопились сложные проблемы.
Одним из труднейших вопросов внешней политики стал к концу года польский. Польская драма, которая могла «привести страну к братоубийственной гражданской войне, под корень подсечь её позиции в мирном сообществе, превратить Польшу во всеевропейского нищего, в международного попрошайку», готовилась давно — задолго до того, как она начала разворачиваться на открытой сцене польской общественной жизни. И к 1980 году стала ясно видна всем заинтересованным лицам. Этот год часто называли «самым веселым годом в польской истории», а саму Польшу иногда называли даже «самым веселым бараком в социалистическом лагере». Еще в августе Политбюро ЦК приняло постановление «К вопросу о положении в Польской Народной Республике». Была образована секретная комиссия ЦК во главе с Михаилом Сусловым, В её задачи входили наблюдение за ситуацией в Польше ситуации и выработка предложений о мерах со стороны СССР «как гаранта нерушимости социалистического лагеря» по сохранению ее в организации Варшавского договора. Первый секретарь ЦК Польской объединённой рабочей партии Эдвард Герек, находившийся на посту с конца семидесятого года и много сделавший для создания нынешней ситуации, 5 сентября был заменён, по предложению Москвы, генералом Войцехом Ярузельским. Но и генералу не удалось восстановить порядок. Профсоюз, а фактически антикоммунистическая партия, «Солидарность» приобретал все больший авторитет, по мере падения последнего у ПОРП.Поэтому первым вопросом очередного заседания Политбюро должен был быть польский. Руководители СССР пытались разобраться с тремя вопросами: «Как же случилось, что Польша была ввергнута в пучину столь разрушительных бедствий? Почему контрреволюционным силам удалось повести за собой часть — и довольно значительную — польских трудящихся, в том числе и рабочего класса, на разрушение того, что создавалось в течение десятилетий их собственными руками? И что же делать с ситуацией в Польше?». Вводить войска, по примеру Чехословакии и Афганистана, не хотел никто. Тем более, что поляки отличались самым высоким уровнем национализма среди стран социалистического содружества. А их войска были намного боеспособнее той же чехословацкой армии и вполне могли вступить в бои с советскими войсками. Как заметил однажды сам Брежнев:
— Нам сейчас только войны с поляками и не хватает.
Вот только предложить какую-нибудь эквивалентную замену вводу войск пока никто не мог. А ситуация обострялась…
Вчера Брежнев все-таки вырвался с работы, сразу после очередного совещания в Кремле. Махнув рукой на все. И он ни на мгновенье не пожалел об этом. Охране велел передать, чтобы не звонили и не соединяли ни с кем. Только если война начнется, не иначе. В дороге Леонид Ильич просмотрел привезенный ему реферат о сложившейся ситуации. После чего отвлекся на «личную медсестру». Наконец, после бурных «медицинских процедур» они успокоились и смогли погрузиться в объятия Морфея. Но генсек тут же внезапно проснулся, от того, что Викторин в голове условно говоря, скакал от нетерпения:
«- Что случилось, а? Спать не даешь, словно пожар начался.
— Вспомнил кое-что. В Польше ведь самый закоперщик — Лех, который Валенса! Убрать его и еще парочку-другую, причем тихо и дальше с этой польской замятней Ярузельский сам справится.
— Ты не слишком разошелся, подшефный? — невыспавшийся Леонид Ильич был в плохом настроении и явно хотел только снова спокойно заснуть. — Всех подряд убивать…
— Очнись, Ильич! — симбионт настойчиво пытался достучаться до своего собеседника. — «Кабачок 13 стульев» смотреть хочешь?
— Конечно. Нравится мне эта передача. И что?
— А то, что после введения военного положения какие могут быть шутки о Польше? Закроют «кабачок» и все…
— Вот вечно ты, Викторин, не вовремя вылазишь. То про Машерова в четыре часа утра вспомнил, то сейчас про Польшу в…, - проворчал Брежнев, — включая ночник, — два часа ночи. Не мог еще до утра подождать? Ладно, запишу для памяти… и давай все-таки поспим».
Наутро Леонид Ильич был не в самом лучшем настроении и непрерывно ворчал по любому поводу. А прочитав записанное ночью, разозлился окончательно.
«- Викторин, ты что, совсем не обратил внимание на то, что я вчера читал?
— А ты вчера еще и читал, шеф? Неужели ЭТО теперь так называется? — съехидничал Виктор.
— Дурак ты, подшефный, — обиделся Ильич. — В машине я читал, не смотрел? А девочка… ну да, приятно мужиком себя почувствовать. Но еще один слой ты так и не уловил, Викторин. Вчера после совещания, что Юра сказал, забыл?
— Что в партии ищут главного инициатора всей этой заварушки и большинство считает, что виноват Андропов? Ну и что?
— Нет, ты все-таки умный, умный, а дурак, Викторин. Все видят, что мне не до политики — я очередной медсестрой занят. Значит — что? Значит, против меня интриговать не будут. Наоборот, будут мне «открывать глаза». Понял?
— Понять понял, — опять пошутил Виктор. — «Работаем под прикрытием». Только ведь с Польшей тоже решать надо.
— А устранением там уже ничего не добьешься, Витя, — ответил Брежнев. — Надо что-то другое придумывать.
— А если… — Викторин вдохновенно начал импровизировать…»
Пока шел этот разговор близких друзей. Лицо медсестрички становилось все более испуганным. Брежнев же был в ступоре, ну так ей казалось.
— Это инсульт…Что теперь со мной будет? Мамочка моя. Леня, что с тобой? Не молчи! — Юля стала укладывать Брежнева на пол, при этом засовывала свой халат ему под голову. Потом в чем мать родила, бросилась открывать дверь. Там за дверью находились два охранника. От волнения дрожали руки, к тому же они стали потными скользили. Замок никак не поддавался. По щекам Юли текли слезы, зубы стучали.