Французские гастроли

— Бэлла, да успокойся ты уже! Сама же видела, шо она у тебя ещё целка. Так шо не бери дурного в голову. Перебесится девчонка и успокоится, а там и замуж выйдет. Ну не дура же она у тебя в конце-то концов, пройдёт наваждение и опять нормальной станет. — мамин голос звучит чуть снисходительно и успокаивающе.

— Ага, успокоила! Тебе-то легко говорить, у тебя пацан! А у меня? Шо той целки? Полтычка и нет её, все мы целками были когда-то, и шо? Ты хоть замужем побывала, но тоже семейного счастья не распробовала, я так и вообще соломенной вдовой осталась… Белла всхлипывает.

— Да ладно, Бэлла успокойся, найдёшь ты ещё своё счастье. — мама поворачивается и замечает меня. — А ты шо тут ухи развесил? А ну марш домой! Щас я и с тобой поговорю. Вот тоже горе непутёвое на мою голову. Все беды через вас, глаза б мои никого не видели! Шо стоишь? Кому сказала, заканчивай греть уши и марш домой! — от греха подальше шустро сваливаю в комнату.

Минут через двадцать мама заходит в квартиру чем-то шебаршит на кухне и затем зовёт пить чай. А чаепитие заканчивается «задушевным» разговором. — Мишенька, сыночка, ты забудь всё что тут сегодня увидел и услышал. Сонька сама не своя в последнее время, заболела, наверное. В таком возрасте у девушек это иногда бывает, но скоро всё пройдёт и ей самой немножечко стыдно станет за сегодня.

— Слава богу ты скоро уезжаешь, а там и она поправится. И не дай тебе Бог сейчас над ней подшучивать или напоминать о сегодняшнем! А то я тебе быстро откручу всё ненужное что торчит куда не надо! Нельзя сейчас девчонку беспокоить, ей и так тяжело. Так что даже и не вздумай над ней насмехаться! Ты меня понял? Вот же послал господь деток непутёвых, всё у них не так как у нормальных людей.

Ага, «забудь»! Забудешь тут… Середина мая, самый разгар весны, в лесу щепка на щепку лезет, пень и тот на берёзку взобраться мечтает. Или стать берёзкой? Тьфу ты господи, и тут трансгендеры! Мне по ночам такие сны снятся, что по утрам крадучись от мамы пробираюсь в ванную и спешно меняю трусы, наспех застирывая испачканные. Снится такое… И Сонечка там постоянно фигурирует на первом месте, а что будет после сегодняшних «погляделок», даже представить себе боюсь.

Скорее бы во Францию… Вот там-то я оторвусь по полной! Ни маминого пригляда, ни любопытных соседских взглядов, да и в «любовь» играть не надо. Заплатил несколько франков и «люби» себе на здоровье. Только про кондомы не забывай, чтоб это самое здоровье не потерять или наоборот, ещё чего-нибудь не приобрести.

«Букет Венеры», он такой… затейливый и разнообразный. И сейчас по всей Европе «цветёт и пахнет» пышным цветом. Но маме, конечно, о «таких» планах не расскажешь. Но вот о других намекнуть можно и нужно, а то обидится, уж кого-кого, но свою-то маму я знаю хорошо.

— Мама! Да всё я понимаю. И как такая болезнь называется тоже знаю. Сонечка просто немножко влюблена вот и хочет меня любым способом к себе привязать и в Париж не отпустить. Я ж на два года уезжаю как минимум. Но возможно, что и дольше задержусь. Я тебе раньше этого не говорил, не хотел расстраивать преждевременно, но вполне допускаю что мне удастся пристроить свой мюзикл в какой-нибудь театр. Уверен, что он будет иметь успех во Франции, а возможно заинтересует и кого-то ещё. И дело тут не только в деньгах что тоже немаловажно, но в признании!

— Сама видишь, от Немировича-Данченко я так ответа и не получил и Столяров тоже молчит. В Советском Союзе мне пробиться будет сложно. У меня нет ни авторитета, ни веса в театральном мире. У нас во многом всё решают связи с сильными мира сего, а откуда они у меня? На западе проще, там в первую очередь оценивают возможную прибыль, а мой спектакль такую прибыль принесёт.

— Я в этом уверен! Вот и предполагаю, что могу за границей задержаться ещё на пару лет. А там, чем чёрт не шутит? Может и Америка моим спектаклем заинтересуется. На Бродвее много серьёзных театральных площадок так что загадывать наперёд не стану, но лет на шесть если не более, вполне могу командировку растянуть, а это срок немаленький!

— Сонечке сейчас шестнадцать, и она вполне зрелая девушка, я это вижу. Мама! Вот не нужно так вскидываться на меня вашими подозрительными глазами! Я не сегодня это увидел. Всё прошлое лето Сонечка ходила со мной на пляж, а с моим зрением пока что всё в порядке. И вот так тоже на меня смотреть не надо, всё было пристойно. А её попытки сблизиться со мной начались не сегодня, но за это её не осуждаю и с вами этого обсуждать тоже не намерен.

— Вот и получается, что к тому времени, когда я вернусь домой, Соне исполнится двадцать два года. Это в лучшем случае. А еврейские девушки к этим годам уже имеют минимум одного ребёнка и вынашивают второго. Так зачем же я буду рушить девушке жизнь? Взять её с собой я не могу, вы это и сами прекрасно понимаете, а оставить девушку одну и с ребёнком? Я об этом даже и не думал!

Мама смотрит на меня каким-то задумчивым взглядом, словно на безнадёжно больного и сожалеюще произносит: — Ну и дурак. Уж втроём-то одного ребёночка мы как-нибудь и без твоей помощи вынянчили! Надо было тебя в детстве тоже мокрым полотенцем по голой попе пороть. Как Бэлла Соньку сегодня учила, может быть, и поумнел бы! — мама уходит к себе даже не взглянув в мою сторону. Вот и попробуй пойми этих женщин! Вторую жизнь живу, а так ничему и не научился.

Ранними вечерами я «выгуливаю» свой костюм, он уже понемногу «притёрся» ко мне и сидит безукоризненно. Мама серьёзно отнеслась не только к моему «правильному воспитанию», но и за внешний вид принялась со всем рвением и знанием дела. Мой костюм-тройку «строил» сам Адам Кравиц, по мнению мамы лучший мужской портной Одессы. Семейное дело польских евреев в Одессе пользуется повышенной популярностью, у него «шьются» самые уважаемые люди Одессы, а значит и я этого достоин.