Французские гастроли

Братья радостно колотят меня по плечам их дед довольно щурится, престарелая Анаит доковыляла до меня и тоже осторожно трогает руками словно пытаясь убедиться, что я живой и из плоти, а не злой армянский дух. В дверях своей квартиры уперев руки в бока стоит вечно всем недовольная Хедва и на этот раз вроде бы как тоже дружелюбно улыбается мне. Даже Цыган вылез из своей берлоги, а делает он это исключительно редко. Подойдя и поздоровавшись, сразу обращает внимание на свежую ссадину.

— Били?

— Не. Инструктировали. — и мы оба понимающе ухмыляемся.

— Сыночка! — на галерее стоит моя мама и с тревогой смотрит на меня.

— Мама! — забыв обо всём на свете пулей взлетаю наверх и обнимаю дорогого мне человека.

Уже объявили, что до отхода теплохода «Крым» остаётся полчаса. Пассажиров попросили подняться и пройти в свои каюты, чтоб оставить там вещи и не громоздиться с ними на палубе. Засуетились грузчики, у которых ещё не весь груз был поднят на борт и в этот момент чуть ли не галопом на пристань вылетела пролётка и сбавляя скорость чтоб не подавить толпу провожающих направилась к трапу.

— Лапин! — громкий окрик заставляет меня обернуться в сторону представительной мадам привставшей в пролётке в безуспешной попытке разглядеть меня в толпе отплывающих и провожающих. О! Олеся Петровна, бухгалтер филармонии собственной персоной. Чем-то она мне напоминает Нонну Мордюкову из моей прошлой жизни. И своими статями, и бесцеремонностью управдома из «Бриллиантовой руки». Лучше её лишний раз не сердить, а то мигом «отключит газ». Я быстро направляюсь к пролётке и за мной послушно тянутся все мои немногочисленные провожающие.

— Здравствуйте, Олеся Петровна!

— Миша! И где ты ходишь? Ба-атюш-шки, какой щикарный вид! — бухгалтерша оценивающе оглядывает меня сверху донизу. — Одет как лондонский жених, а я получается, как глупенькая лялька за ради тебя по всей Одессе должна два дня бегать? Хорошо Лапин, я это запомню. Сейчас мне некогда, но я тебе этого не забуду!

Так и не выйдя из пролётки бухгалтерша раскрывает свой большой ридикюль и принимается доставать из него различные предметы и первым достаёт блокнот. Дотошностью и скрупулёзностью Олеся Петровна славится на всю Одессу, поэтому я даже не удивляюсь, когда она начинает по порядку отмечать галочками свой список.

— Ага, удостоверение. Лапин, распишись! — и я становлюсь счастливым обладателем зелёных картонных корочек, где во вкладыше чёрным по белому записано, что я являюсь пианистом Одесской филармонии и даже вклеена моя фотография 3×4 с уголком и печатью филармонии. Нифигасе, да у меня такого удостоверения не было, даже когда я работал худруком ансамбля!

— Так! — Олеся Петровна как-то изумлённо смотрит в свой ридикюль, затем на мою маму и неожиданно склонившись ко мне тихим заговорщицким голосом спрашивает: — Миша, признайся честно, я совсем чего-то не понимаю, или ты внебрачный сын кого-то оттуда? — и бухгалтерша указывает глазами в небо. — Мне вот-таки немножечко интересно, а за ради кого ещё ГПУ имеет такое счастье поставить на уши и всю Филармонию, и весь Госбанк?

— Ты бы знал какой у нас там сейчас стоит кипишь! Со вчера тебя уже все принимают на вакансию пианиста, которой с утра ещё не было, причём по самой высшей ставке, тут же оформляют заграничную командировку и заставляют рассчитать всё до копейки. Все кадры и бухгалтерия пьют валерьянку, а я уже вся такая в мыле, несусь как скаковая лошадь в наше отделение госбанка с платёжным поручением на валюту!

— А сегодня уже получаю в кассе твои суточные и аванс в полном объёме и в долларах! При этом управляющий Давид Натанович сидит на месте кассира, имеет бледный вид и благоухает валерьянкой как на своём первом свидании. И не падает в обморок только потому, что рядом стоит молодой и симпатичный сотрудник ГПУ. Кстати, возьми эту бумагу, он передал для тебя разрешение на вывоз валюты за границу, пожелал счастливого пути и просил не держать на него зла.

— Мишенька, ты с ним знаком? Не правда ли, он просто душка? Ой! Да вон же он! — и Олеся Петровна кому-то радостно машет рукой. Оглядываюсь и замечаю возле трапа двух пограничников и Кубаткина собственной персоной. Все трое смотрят в мою сторону, помощник Перцова что-то говорит пограничникам и те согласно кивают. Заметив мой взгляд, чекист чуть склоняет голову в приветствии. Делать нечего, раскланиваюсь в ответ. Вот скандала мне тут ещё не хватало, так что перетерпим, недолго осталось.

— Здесь суточные за два года вперёд из расчёта один рубль семьдесят пять копеек в день, в пересчёте на доллары. Учти! Если за эти два года суточные будут увеличены, то ты сверху не получишь уже ни цента. А если уменьшат, то вычтем из зарплаты после командировки. — и как-то грустно уточняет: — Вычтем в рублях. Пересчитай и распишись в ведомости. Да куда ж ты сразу-то лезешь расписываться? Сначала пересчитай, это же подотчётная сумма! Ещё не хватало чтоб ты потом говорил, что я тебе что-то не додала! — возмущение бухгалтерши не поддаётся описанию. Пришлось пересчитывать тоненькую пачку долларов у неё на глазах и сообщать, что вся сумма получена полностью.

— Отлично! Вот твой аванс в счёт будущих выступлений, тоже за два года и тоже в валюте. Заруби себе на носу, Лапин, если вдруг станешь филонить и заработаешь денег меньше выданного тебе сейчас аванса… мы найдём способ как взыскать с тебя недостачу! — ещё одна, но более внушительная пачка американских долларов переходит в мои руки. — Пересчитай и распишись в ведомости.

— Авансовый отчёт составишь после возвращения с гастролей. Включишь туда проезд на общественном транспорте и расходы на гостиницу. Запомни, никаких люксовых номеров и королевских апартаментов! Питание только в столовых, никаких ресторанов и чаевых. И не шикуй там! А то были деятели… Олеся Петровна насмешливо фыркает, видимо вспомнив случавшиеся преценденты.

— И не забывай для отчёта собирать билеты за проезд в трамваях и автобусах, за такси оплачивать не будем!