Страница 12 из 30
Я кивнул на большой пакет, лежащий на столе. — Здесь тридцать четыре с половиной тысячи рублей. Всё что смог заработать за пять лет. Ты лучше меня знаешь кому его отдать и что сказать. Это мой вклад в будущее дело, а если я ошибся с прогнозом, то пусть останутся компенсацией за хлопоты уважаемых людей.
И тут Штефан сумел меня удивить, даже не ожидал такого от закоренелого каторжника.
— Миша, это большой грех, наживаться на людском горе. Не по людским это законам и не по божеским заповедям, так поступать.
Я криво усмехнулся: — Конечно, грех. Но ещё больший грех знать о грядущей беде и не попытаться хоть как-то её если и не предотвратить, то хотя бы смягчить. Если перекупщики в этом году начнут запасать продовольствие, то пусть и втридорога, но оно будет. А если не почешутся, то через год в Одессе ничего вообще не останется и контрабанда не поможет, просто неоткуда будет её везти. Так что сейчас об этом думать надо, пока ещё время есть и засуха только начинается.
Штефан с минуту помолчал, а затем ухмыльнувшись кивнул на свёрток: — А неплохо у нас в Одессе музыканты зарабатывают! Твоя мама знает об этих деньгах?
— Она знает только то, что деньги у меня есть, но никогда не интересовалась сколько их у меня, а я не знал, что с ними делать. Вот, теперь знаю. Видимо пришло время пустить их в дело.
Штефан нахмурился: — Миша, а ты понимаешь, что спекуляции с продовольствием — это расстрельная статья? И скидки на твой возраст никто делать не станет.
— Понимаю. Но когда и кого это останавливало? Ты, наверное, уже наслышан, что в следующем году я уеду во Францию? А мама остаётся в Одессе. Вот и опасаюсь за неё. И за Сонечку опасаюсь, и за друзей своих. Ты же знаешь за мою маму и за её упрямый характер. Она голодать станет, но никогда ни к кому за помощью не обратится и ни у кого ничего не возьмёт в долг. А вот от тебя она продукты примет если скажешь, что это посылка и поклон от меня. Тебе она поверит, потому что уважает и знает кто мне помог и замолвил за меня слово на первых порах. — я развёл руками. — А больше-то мне и обратиться не к кому.
Через неделю после нашего с Цыганом разговора ко мне перед репетицией с озабоченным видом подошёл Мендель и немного смущаясь рассказал, что к нему обратились «уважаемые люди» и расспрашивали его о нашем концерте в санатории. Особенно их интересовал «банкет», что там происходило и правда ли, что среди учёных шёл разговор о большой засухе и голоде. На что Мендель ответил утвердительно, но посоветовал обратиться ко мне. Так как он слышал разговор только краем уха и особо в его суть не вникал, а я практически весь вечер провёл в этой компании.
— Миша, ничего что я сослался на тебя? Понимаешь, это очень серьёзные люди и если у них появился интерес к этому делу, то лучше им рассказать всё что об этом знаешь. Может и профит какой-нибудь с того поимеешь. — я усмехнулся. — Да всё нормально Мендель Иосифович, пусть обращаются. — а про себя с облегчением вздохнул. Значит Цыган всё-таки решил, что дело того стоит и деловых заинтересовать сумел.
С самого начала строительства Одессы почти под каждым домом образовались подвалы, оставшиеся после добычи ракушняка, из которого, собственно, и строили дома. В Одессе такие подвалы называют «минами». А места массовой добычи камня для строительства города постепенно слились и образовали сеть подземных каменоломен, более известных как катакомбы. Катакомбы под Одессой обширные, тайников и схронов ещё со времён Екатерины всегда было в достатке, в том числе пригодных и для хранения продуктов.
А значит начнут потихоньку накапливаться в подвалах ящики с консервами и колбасами, лари с копчёным мясом и птицей, бочонки с солёным салом и мёдом, подсолнечным и сливочным маслом, потекут в потаённые закрома зерно, мука, гречка, пшено и другие необходимые продукты, без которых сложно выжить человеку. И они помогут перебедовать одесситам самое сложное, голодное время. Да, продаваться они будут втридорога (в альтруизм перекупщиков мне как-то не верится), но главное, что они будут и возможно, кого-то спасут от страшной голодной смерти.
Вот так, вспоминая, размышляя, анализируя и чего греха таить, слегка мандражируя, сидел на нарах в ожидании вызова к следователю. Но начало допроса повергло меня в состояние близкое к когнитивному диссонансу. Я ожидал от следователя чего угодно, начиная от нелепых обвинений в шпионаже в пользу иностранных разведок и провокаций, связанных с моей работой, до прямого шантажа и угроз в свой адрес.
Даже ожидал, что сразу же получу по мордасам (правда пока не представлял за что). Фильмы, просмотренные в моём будущем ничего хорошего от общения со следователем ГПУ не сулили. Так что морально себя уже накрутил и готовился к самому худшему. Но действительность опровергла самые смелые предположения. Меня банально ВЕРБОВАЛИ! Грубо, топорно, без «огонька и задора» и как-то даже походя. Да ну нафиг… «Такой хоккей нам не нужен!"©
Сам допрос в общем-то начался и катился по колее давно известной мне из ранее просмотренных кинокартин. Хотя поначалу удивило то, что следователем оказался тот же самый чекист что меня и арестовал. Какой-то «многостаночник» получается. Сам арестовал, сам допросил, сам и расстрелял. Тьфу-тьфу… Какая-то-то нездоровая у меня ирония, как бы не накаркать беду на свою голову. Мысленно я сплюнул через левое плечо и так же мысленно перекрестился. Вдруг поможет…
— Так-так-так, гражданин Лапин. Значит собираемся драпать за границу? И чем же тебе так не мила наша Родина, что ты готов бросить даже мать и променять Советскую Украину на буржуазную Туретчину? Может тебя здесь советская власть обижает, не даёт учиться и держит в чёрном теле на непосильных работах? Так ты не молчи, Миша. Говори, я тебя внимательно слушаю. — следователь заинтересованно и неторопливо листает мой паспорт, разглядывает билет на теплоход и даже вроде как бы доброжелательно мне улыбается, но при этом несёт такую ахинею, что даже немного теряюсь.