АльteRNatива

Я повернул голову и увидел, что Самсон опустил правую руку ниже талии Ангелины и уложил свои сраные пальцы на её левой ягодице. А она склонила к нему голову и что-то со смехом говорила.

– Фаина, извини, у меня что-то живот заболел, – сказал я, отстраняясь.

Не обращая внимания на её реакцию, я быстро зашагал в строну корпуса под финальное насвистывание опостылевших Скорпионс.

Меня окликнул кто-то из друзей, я ускорил шаг и сделал вид, что не слышу, боясь, что сейчас они станут меня догонять и спрашивать, что случилось? Я решил, что отвечу тогда то же, что сказал Фаине, мол, живот болит, и иду в туалет.

Это была неправда, но мне безумно хотелось уйти, уединиться, покинуть это место разочарования и сбежать от этой новой, неизведанной доселе, боли. Я и не знал, что ревность может причинять такие страдания. Быть может, я никогда раньше и не чувствовал настоящей любви, и сейчас настал момент того, что мой отец называет завершением очередной стадии полового развития?

Конечно, все мы давно знали и про половое созревание и что для чего нужно. Видеокассеты с затёртыми корешками ходили по рукам в нашем классе ещё до того, как Антон Маратович открыл клуб пограничников. Да и намерения Самсона по отношению к Ангелине видны сейчас как божий день.

Но я всегда думал, что любовь и секс это совершенно разные вещи. Нельзя просто так, по причине своего полового желания испытать те муки ревности, что испытал сейчас я. И это определённо не могло возникнуть по причине «полового развития», потому что влечение к девочкам я чувствовал и раньше. Но никогда ещё не было того, что сейчас. Этого ощущения обделённости, обиды, боли предательства.

Мне казалось, что нечто подобное, наверное, должен испытывать жених, когда на своей свадьбе, он случайно заходит в комнату, где его не ждали и видит, как его невесту трахает его друг. И осознание того, что сие происходит по обоюдному согласию, а не в результате насилия, ещё больше усугубляет его страдания.

– Господи! Да что за чушь я несу! – в сердцах выкрикнул я и опасливо оглянулся.

Ничего себе, вырвалось! Вслух вырвалось! Только что я думал свои невесёлые думки и тут же говорю вслух, вот дела!

Я был на пороге пустого корпуса, когда меня окликнули:

– Костя, а ты чего это раньше ушёл?

Это была Нина Павловна, наша классная руководительница. Добрая и справедливая женщина. Я уважал её почти так же, как Антона Маратовича.

Поправив очки на морщинистом лице, Нина Павловна в недоумении воззрилась на меня.

– Я думала, что вы любите дискотеки?

– Да нет, Нина Павловна, – сказал я. – То есть, не то чтобы… у меня живот просто прихватило.

Лицо учительницы стало тревожным.

– Да что ты? Сильно?

– Э… нет, уже прошло, наверное, ложная тревога, – хохотнул я.

– Смотри, Костя, сейчас малярия по области ходит, только сегодня по новостям передавали. Мой чаще руки!

– Да, Нина Павловна, конечно, – сказал я и поспешил войти в корпус.

Быстро дойдя до туалета в конце коридора, я юркнул в кабинку и заперся. Постояв какое-то время, я удостоверился, что в корпусе тихо. Сам не зная зачем, спустил воду в унитазе и, обернувшись в сторону определённого угла, три раза перекрестился, три раза поклонился и три раза произнёс про себя «Господи, спаси и сохрани».

***

Когда именно я завёл эту привычку, я точно не помню, но примерно в первых классах школы моя мать стала учить меня молиться Богу. Она рассказала мне молитву, начинающуюся со слов «Отче наш иже еси на небеси, да светится имя твоё…», дальше я не запомнил, потому что мама не заставляла меня учить. Она просто несколько раз произнесла молитву целиком и всё. Потом показала, как надо креститься и сказала:

– Сынок, если вдруг тебе станет страшно, или ты почувствуешь одиночество и безысходность, просто повторяй про себя: «Господи, спаси и сохрани». И вот увидишь, тебе сразу станет легче. Всевышний тебя не оставит.

С той поры прошло уже много лет, и за эти годы повторять «спаси и сохрани» вошло у меня в привычку. Мать всего лишь открыла для меня дорогу к Богу так, как её видели все православные. Я же, в свою очередь, как будто видоизменил эту религию и сделал её индивидуальной для себя. Я был уверен, что перекреститься надо три раза подряд, чтобы показать Всевышнему свою преданность. И повторяя по три раза про себя «спаси и сохрани», я как бы признавал Его власть и Силу, униженно прося помиловать меня в трудную минуту и разрешить мне не страдать.

Я знал, что всё в мире в руках Господа и чтобы не навлечь на себя его гнев, я как можно чаще старался выказать Ему свою покорность и подобострастие.

Недалеко от дома, где я жил с родителями, была церковь. И я считал, что в этом месте сосредоточен портал, через который рабам Божьим дозволено обращаться к Нему. Бог, конечно, был повсюду и если ему понадобится, он всегда может достать любую свою тварь. Но если ты, простой смертный, хотел обратиться к Нему, ты должен был делать это через церковь. Поэтому всегда, когда я находился далеко от дома, я представлял в своей голове примерное направление, где находится церковь и когда я крестился и кланялся три раза, я делал это в сторону церкви.

Но я стеснялся делать это на людях, поэтому крестился и кланялся лишь в те моменты, когда точно знал, что поблизости никого нет. И чтобы извиниться за своё малодушие перед Богом, я постоянно смотрел в Его сторону, то есть в направлении, где, как я предполагал, находится церковь. Я смотрел туда и вкладывал в свой взгляд как можно больше извинения и покорности, ведь сильнее всего на свете я боялся гнева Божия. И я рассчитывал, что если буду регулярно смотреть в Его сторону с извиняющимся видом, он простит мне, что я стыжусь креститься по три раза и кланяться на глазах других людей.

Это моя тайна и о ней не знал никто, даже моя мать, которая открыла мне в детстве дорогу к Богу.

Несколько раз Антон Маратович и кое-кто из друзей замечали эти мои взгляды в сторону Бога и тогда спрашивали: почему я туда смотрю? На это я отвечал всем, что делаю упражнения на глаза, чтобы зрение не портилось, смотрю иногда вдаль для фокусировки. Вроде бы такое объяснение всех удовлетворило, поэтому я смог позволить себе регулярно извиняться перед Господом и показывать этим своим взглядом, что я Его раб.

Это служило мне своего рода оберегом, ведь пока я регулярно подтверждал свою преданность, Бог ни за что не оставил бы меня в беде и предотвратил бы любые на меня посягательства и напасти.

Я никогда не обсуждал этот свой ритуал ни с кем, даже не говорил о нём матери, хоть она и познакомила меня впервые с азами религии. Я считал, что об этом вообще нельзя ни с кем говорить, потому что Бог мог бы посчитать подобную болтовню оскорблением. Я носил свою веру в себе и ни с кем никогда ею не делился.

***

Выйдя из туалета, я поднялся на второй этаж, достал из-под коврика ключ и открыл дверь в нашу комнату. Окно было распахнуто настежь и чтобы внутрь не налетели комары и прочая дрянь, я прикрыл створку занавеской и только потом включил свет.

С улицы слышалась отдалённая музыка, дискотека подходила к концу и там снова играла медленная песня. Интересно, Самсон так и продолжает танцевать с Ангелиной? Я с облегчением отметил, что думать об этом уже не так больно. Усевшись на кровать, я достал книгу и стал читать. Но слова проходили мимо головы, я ничего не понимал, продолжая думать об Ангелине.

Возможно, что не всё ещё потеряно, надо просто немного подождать. Вскоре Самсон проявит свой высокомерный характер, и она от него откажется. Именно тогда и настанет моё время.

Да, всё так и будет, я займу место напыщенного Штерна и буду встречаться с Ангелиной. Мы будем ходить с ней в кино и кафе, гулять по городу, я познакомлю её со своими родителями, расскажу о своих интересах, и всё будет у нас отлично! А Самсон Штерн… пусть ищет себе пару среди других.