Страница 12 из 19
– Что-то я его ни разу не видела, из нашего ли он дома?
– Да, это же Прохоров, художник из 11 нумера. – И подозрительно добавил: – а вот вас, барышня, прошу прощенья-с, я что-то не узнаю…
– Это потому что я в новой шляпке, – томно пояснила я и гордо удалилась. Когда я дошла до угла дома, то незаметно оглянулась. Дворник стоял как вкопанный, смотря мне вслед. Я поняла, что произвела неизгладимое впечатление.
Глава 12
В последующие дни я ощущала себя гончей, взявшей след. Появиться ещё раз у дома на Большой Молчановке мне было опасно, дворник мог поднять шум или, того хуже, вызвать полицию. И тут, как всегда, на помощь пришла Александра. Красивая, разряженная в пух и прах, она появилась перед очами дворника, по-прежнему думающего свою думу.
– Любезнейший, окажите мне услугу деликатного свойства!
– Да я завсегда рад служить, барышня.
– Я хочу заказать портрет художнику Прохорову из 11 номера, но опасаюсь…
– Чего ж опасаться, барышня? Портрет не пистолет, не выстрелит.
– Оно, конечно, так, но я слышала, что они, художники, ну, по дамской части… вы понимаете? Я, конечно, если что, с маменькой на сеансы буду приходить, но всё равно боязно.
– С маменькой, конечно, лучше. Сразу видно, что вы барышня приличная. Но не волнуйтесь, господин Прохоров хоть и художник, но человек порядочный.
– Вы это точно знаете? Почему вы так думаете? У него женщины бывают?
– Никак нет-с. Правда, вчера одна барышня интересовалась, но так-то с виду малахольная совсем, не знает, где живёт, шляпку новую купила и на радостях с ума спрыгнула. А так больше ни-ни, ни дамочки, ни друзья всякие, чтоб там пьянство или шум, ни в коем разе. Очень редко приходит дама солидная такая, с гордо поднятым видом, и то очень ненадолго. И за квартиру жилец аккуратно платит, всё честь по чести. У нас прилично, не сумлевайтесь, приводите маменьку, пусть и с неё портрет срисуют.
– Обязательно, – весело пообещала Александра. – Я только забыла, как художника зовут.
– Так легче лёгкого: Сергей Прохорович Прохоров.
Александра дала дворнику на чай, чем окончательно расположила его к себе. Через час я была уже осведомлена, как моя подруга по её выражению «провела время в бесподобном диалоге».
Что же получается? Художник, к которому не ходят заказчики, который ведёт не характерный для собратьев по цеху образ жизни, живёт в приличном, недешёвом доме, не имеет долгов, а посещает его только женщина «с гордо поднятым видом». Описание дворника очень подходило Клавдии Прохоровне. То есть всё-таки любовник? Нелепость… она такая набожная. Хотя в жизни бывает всякое, но всё равно, такой союз – это уже слишком. Ну, теперь надо убедиться, что это она берёт деньги, и нужно будет это доказать. А, уж, для кого она это делает, не суть важно.
Как часто бывает в жизни, события развернулись совершенно неожиданным образом. Лишь только я вернулась в Колывановский дом, в мою комнату без стука вошла, если не сказать ворвалась, Клавдия Прохоровна с рисунком в руках. Это было то самое, потерянное мною солнышко. Размахивая прямо у меня перед лицом рисунком, женщина гневно спросила:
– Это что такое?!
– Это же солнышко с ножками. Как хорошо, что вы его нашли! – обрадовалась я.
– Для тебя это совсем не хорошо! – почти закричала моя собеседница. – Я показала это безобразие настоящему художнику. Он сказал, что ты даже не знаешь, как правильно держать карандаш! Ты детей обманываешь, авантюристка. К брату моему подбираешься, к его деньгам! Кто ты такая?!
И тут вдруг я почувствовала спокойствие и уверенность.
– Вот как раз по поводу денег ваш брат и заинтересовался, кто к ним периодически подбирается. И поэтому меня нанял, я частный сыщик, и я узнала, что деньги брали вы. А «настоящий художник», как вы выразились, Сергей Прохорович Прохоров из 11-го номера доходного дома на Большой Молчанке. И вы его содержите, а это действительно безобразие, да ещё какое.
Да, лучший способ защиты – это нападение. Я даже не думала, что Клавдия Прохоровна так быстро сдастся. Она тяжело опустилась в кресло и прошептала:
– Я знала, что когда-нибудь это случится, что ты придёшь, я ждала тебя долго, мучительно долго.
Я от неожиданности даже испугалась, налила воды в стакан, Клавдия Прохоровна сделала несколько глотков и продолжила:
– Художник, которого я содержу, мой сын. Глупая история, каких десятки. Он был приказчик из отцовской посудной лавки, я влюбленная дура. Узнав о моей беременности, мой герой тут же исчез. У нас была маленькая мастерская, изготавливающая простую посуду, при мастерской посудная лавка. Отец не был богатым, это Владимир поднялся, расширил дело, и теперь Колывановский фарфор по всей России славится. Чего мне стоило всё скрыть и что пришлось вынести, рассказывать не буду, вспоминать тяжело, да и не надо тебе всего знать. Родители потом умерли, я осталась жить с братом и его семьёй. Сын мой жил с чужими людьми, часто болел, у него лёгкие слабые. Но вот теперь вырос, даже закончил художественное училище, что могу, для него делаю. А могу я немного, вот и пришлось воровать.
Я молчала, боясь ещё больше ранить несчастную женщину. Потом промолвила, тщательно подбирая слова:
– Ребёнок оправдывает всё.
Моя собеседница грустно усмехнулась:
– Так уж и всё… и даже убийство?
У меня кровь прилила к вискам, и я проблеяла:
– Какое убийство?
– Обыкновенное, это же я Гликерию убила, – буднично сказала Клавдия. – У меня Серёжа заболел. А когда я деньги из сейфа взяла и в карман хотела положить, она увидела. Стала кричать, что я её детей обкрадываю, хотела вырвать деньги из рук, я её толкнула, она упала. Она в положении была, роды близко были, неуклюжая уже такая была…
Мы долго молчали, потом Клавдия каким-то другим голосом сказала:
– Я руки хотела на себя наложить, как безумная была от того, что такое вытворила. Сын отвел от греха, не могла я его одного оставить, и так две души загубила, не могла третью загубить, пропал бы Серёженька без меня. Теперь, когда ты всё узнала, я брату и племянникам покаюсь и в монастырь уйду, сил моих больше нет.
Мы опять надолго замолчали. Потом я сказала:
– Клавдия Прохоровна, вашим близким и так досталось, брат ваш к жизни возвращается. Прошлого не изменить, мёртвых из могилы не поднять, а живым жить. От вашего признания никому лучше не станет. Пожалейте своего брата, ему ещё ребёнка надо поднимать, Нина беременна. И вашему сыну нужна семья, родные люди. Я надеюсь, что Владимир Прохорович полюбит племянника, будет ему помогать. Не надо второй раз ломать всем жизнь. Что случилось, то случилось. Вы же не хотели, это был несчастный случай.
Колыванова надолго задумалась, потом произнесла:
– Ты права, я только про деньги скажу, про сына, и будь, что будет. В обители буду грехи замаливать все годы, которые мне Господь отпустит.
– Но это ещё не всё, – сказала я. – Дело в том, что деньги в последний раз брала Нина, её шантажировал один подлый человек, её родственник. Оказывается, Нина дочь гувернантки, если захочет, она вам всё расскажет. Она очень боится реакции мужа на это известие.
– Ну и дурочка, – голос моей собеседницы потеплел, она обрадовалась, что ушли от тяжёлой для неё темы. – Не надо Нине ни в чём признаваться, возьму её грех на себя. Да, и разве же это грех по сравнению с моими грехами?
Через некоторое время, когда мы немного успокоились, я привела Нину, и мы вкратце ей рассказали, что у Клавдии Прохоровны есть взрослый сын, и она брала тайком для него деньги. И сейчас пришло время всё Владимиру Прохоровичу рассказать, а самой Нине ни в чём признаваться не стоит. К нашему удивлению, молодая женщина не обрадовалась возможности избежать неприятного объяснения с мужем. Она разрыдалась и сказала, что не хочет, чтобы её будущий ребёнок рос во лжи, и что она сейчас же поговорит с Владимиром, и пусть он решает, как с ней поступить. И несчастная выбежала из комнаты, но я успела ей крикнуть вслед: «Только не говори, что документы подделали вы с братом, скажи, что отец сам сделал их перед смертью».