Непересечение

Под ногами шуршала листва позднего сентября. За тот период, который прошел со дня смерти старшего Ворохова, родной город остался, и узнаваем, и нет. Такая метаморфоза бросилась в глаза, когда еще ехал из аэропорта. Понятно, если бы это обусловилось лишь новыми застройками, но все вроде не так. И пока объяснение странному этому ощущению не находится. Ему стала навязываться мысль- будто собственная жизнь необычным образом поделилась на: до сегодняшнего приезда сюда и после.

Вот и могила отца. Строгий памятник из черного мрамора, заросшая травой чугунная оградка. Просто некому ухаживать. И с каким-то скрытым укором на сына смотрит выгравированный в камне батя.

Александр Иванович сохранился в сыновьих воспоминаниях разный. В детских- он веселый и добрый, а в юношестве и дальнейшей взрослости, то больше хмурый человек, обиженный на судьбу и людей. Как бы не было, родитель, сейчас, часто приходит во снах, печально улыбающийся, неизменно молчаливый, и какой-то растерянный. Словно он что-то такое знает и это следует сказать, но не говорит, боясь расстроить единственное чадо. И каждый раз, в этом случае, Иван просыпался с тяжелой головой, в поту и с бьющимся сердцем.

В последнее время именно такой флер загадочности отцовского образа особенно изводил его. Тогда и посещало неясное предчувствие – грядут события, которые много перевернут в мировоззрении. Ведь недаром посещение церкви, за этот год, превратилось в насущную необходимость.

И вот теперь, обрывая увядшие вьюнки с надгробной плиты, Ворохов, вдруг, с особой остротой ощутил, что это время наступило. А в душе затревожилось, будто по привычке. Подобное предвидениене было четким, без какой-либо детализации. И резануло сильной болью в висках, вплоть до тихого вскрика….

Потом вздрогнулось, когда зазвонил мобильный. Но не от неожиданности самого вызова, а от мелодии, которая никогда, причем ни при каких условиях не могла им самим установиться. Из трубки доносился похоронный марш Шопена!

На «алло»– оттуда зловещая длинная пауза и номер оказался скрыт. Он взглянул на часы. Они показывали, – еще минут сорок до встречи с Чугманом. С рассеянными мыслями побрелось с кладбища обратно. Когда же подходил к зданию, где много лет назад размещался офис «ФинТраста», увидел, как в труповозку загружают носилки с черным полиэтиленом. А рядом две полицейские машины и суетящиеся вокруг люди.

В поджелудочной по-недоброму засосало. И нехорошее полезло в голову. Его опоздание составило всего четыре минуты. Но без лишних расспросов, почему-то, стало понятно- там, в мешке, мертвый Аркадий.

Такой ход развития событий, слабо сказать, ошарашивает, и кровь приливает к мозгам. А нахождение, в данный момент, при небольшой толпе зевак все подтвердило- смерть случилась именно с Чугманом. Об этом узналось из негромких разговоров (видимо некоторые лично знали Аркашу). Но о причине гибели никто не говорил. Правда краем уха услышал – до сегодняшнего дня умерший возглавлял фирму, связанную (кто бы мог подумать) с производством редкоземельных металлов сверхвысокой чистоты. Как раз тем, что когда-то послужило своего рода «катализатором» их скандального расставания.

Это какой-то вертлявый молодой парень проявил болтливую доверительность в виде реплики в никуда к рядом стоявшему незнакомцу- Ворохову, а ведь тот ни о чем и не спрашивал. Он же, взяв Ивана под локоть, отводит гостя города в сторону. Почему этот юноша, представившись Дмитрием, уделяет внимание ему, тогда осталось сразу непонятным. Но тем не менее тип с бегающим взглядом приглашает, впервые встретив, на разговор в ближайшее кафе. Якобы, чтобы рассказать обо всем интересующем его будущего визави. Так, примерно, им и было заявлено. И хотя подобная самонадеянность и навязчивость несколько настораживает, беседа их все-таки состоялась. Пусть она Ворохову практически ничего и не прояснила, лишь напустила еще больше «тумана», но благодаря ей у него окончательно сложилось мнение, что письмо, недавно полученное дома – не чья-то плохая шутка, а некая «дорожная карта» для Ивана Александровича Ворохова, на оставшиеся годы…..

А вот из услышанного за чашкой, и не только, кофе, причем, не задавая лишних наводящих вопросов…. Этот самый Дима, с голубыми глазами навыкате, с недавних пор работает, скорее числится (так сказано), у Аркадия Викторовича в качестве референта в химико-технологическом отделе.

Попал он туда сразу после окончания вуза, вроде как по блату- какие-то родственные связи. Да и зарабатывать надо, ведь уже обзавелся семьей. Должность активно не нравится, коллектив поганый и зарплата не ахти какая, но пока мирится и тихо подыскивает новое место. А это сегодня совсем непросто.

Теперь же, со смертью начальника может все, коренным образом, измениться. Ворохов старается парня не перебивать, при этом не перестает про себя удивляться- чего вдруг, все-таки, вздумалось молодому, годящемуся ему в сыновья, так подробно, еще не дойдя до факта гибели Чугмана, не стесняясь повествовать о своих нынешних заботах. Но терпеливо продолжал ждать, когда тот, наконец-то, заговорит о его интересующем, раз сам проявил недюжинную инициативу к разговору с ним, случайным прохожим.

Иван в меру внимателен и тактичен к собеседнику, и все же вынужден выказать свое недовольство:

– Уважаемый, зачем меня, неизвестного Вам человека, посвящать в собственные переживания? Я ведь не исповедую по будням,– прозвучало сарказмом,-к чему мне эти откровения?

Заказывает уже третий «эспрессо» и наблюдает, как Дмитрий немало смущен.

– Извините, что тяну, но придется дослушать, поскольку я являюсь здесь единственным очевидцем вашего давнего знакомства с моим шефом.

– Как-так? – вопрошается с отвисшей челюстью,– мы с ним не виделись с четверть века! Небось просто бредится, дружила?!

На него, от сидящего напротив, сильно повеяло неадекватностью. А может и у самого не все в порядке с головой? За столом повисла длинная пауза, а кафе вмиг взяло и замолчало.

– Просто я добрый гений Аркадия Чугмана,– произнесено было тихо, перегнувшись, почти на ухо.

Ворохову пришлось даже отпрянуть, шумно отодвинув свой стул. Немногочисленные посетители дружно повернулись в их сторону.

– Тебе надо лечиться, Дима, и немедленно,– только и смог вымолвить старший по возрасту.

– Ладно, теперь к делу,– с лица парня слетает маска положительности- оно становится угрюмым, если не мрачным.

У Ивана же нет никакого намерения дослушивать этого более чем странного. Но что-то останавливает его, и он, было привстав, с целью уйти, снова усаживается. Видя эту неуверенность, Дмитрий позволяет себе улыбнуться.

– Давайте по коньяку и наш разговор обязательно получится,– наглеет назвавшийся «добрым гением», сейчас уже покойного ….*

*Советы самому себе

С возрастом, общение с неуважаемыми тобой людьми, куда интересней подменять ставшим комфортным уединением.

Кокон недоверия давно сидит во мне,

И разъедается им живьем нутро и делается худо,

А в рассуждениях сквозит маразм,

И мы не смотрим друг на друга…….

– И как же будешь доказывать?

– Всего-навсего Вам расскажу: почему не стало Чугмана. Вот тогда легко поверить сможете.

– Ну, давно жду,– натурально выказываю нетерпение. Теперь уже мною подзывается официант ….

С этого самого момента Димина версия о себе, да ко всему прочему его свидетельствования многих фактов по Чугману, плюс знание некоторых подробностей обо мне (что особенно поразило) вызывает, по-настоящему, обалдевание у верующего и пожившего немало.

Концепция своей идентичности у Мельниченко была не в меру оригинальной: любой человек обязательно рожден в сопровождении двух ипостасей- добра и зла. А по-другому их можно назвать, соответственно,– «испытания» и «соблазны». В данном случае он относит себя к первому. И пусть Дмитрий сам физически осязаем, у него нет какой-либо определенной автобиографии. Причем подобное диктуется не им. А собственный образ постоянно изменчив, но всегда с тем, с кем ему предначертано быть где-то рядом. И за всю, более полтинника, жизнь Аркаши, до сегодняшнего дня, представлял собою совершенно разных людей – по полу, по социальному статусу, не старых, но только без малейшего намека на кровное родство. Нет, он далеко не ангел-хранитель, а лишь тот, кто исподволь обеспечивал своему «подопечному» всевозможные коллизии, которые способны «протестировать» (сказано именно так) того, как бы на «грани грехопадения» (опять дословно).