Страница 7 из 136
— Мы, новгородцы, от государя Великого, от Новогорода, от господина…
— Дела пытаешь али от дела лытаешь?.. Сказывай, молодец! Мы послушаем.
— Чаво и сказывать!.. Забрались к нам свеи… Пока ошшо — помалости теснят. Их — половина, наших половина выборных сидят по избам земским, по приказам по всяким… Хошь и дерут, да и не до последней шкуры… А все душа болит, што присягнули иноверному кралевичу мы ноне… Царевич свейской — лютор… И стал он государем у нас… и господином Святой Софии, нашей Заступницы… И наш Великий Новгород таперя…
От волнения не договорил, умолк новгородец, тяжело дыша.
— Новгород Великий стал вотчиной у люторской земли, у Свеи! — договорил за него нарочито громко и внятно Порошин. — Слыхали!.. Да, слыхали мы и это. А вора-то царя у вас, слышь, нету!.. И в голове царя-то нет, как видно, у москвичей, у всего люду православного, российского! — вызывающе заключил свою речь есаул.
— Ты, слышь, усатый боров, хохол чубатый! Ты к чему это про вора, про царя нам гвоздишь, который раз!.. — сердито заговорил из толпы благообразный пожилой торговец, стоящий особняком с кучкой молодежи, очевидно его подручных или родственников.
— Ты зачем душу нам бередишь своей докукой да расспросом! — настойчиво, властно продолжал он, обращаясь к Порошину. — Помочь-то можешь ли! А! Сказывай, смутьян донской, окаянный!.. Неча подковыривать без толку. Помочь-то чем беде, знаешь ли?
— Помочь! Я — нешто Господь Бог!.. С Ево помогой — сам кажный пусть себе и помогает, как и чем знает! — ответил Порошин, сбавляя тон перед сверкающим взглядом и властной речью неожиданного противника.
— Вот то-то и оно: сам себе кажный!.. Да с Божьей помощью!.. Энто так. И мы на том с тобой сошлися… Мы так же мыслим… А я уж полагал, — и вовсе ты злодей, земли родной предатель, слуга разбойничий калуцкого царька!..
— Мы-ста… да мы-ста!.. А хто же это «мы», скажи, пожалуй! — задорно спросил Порошин, недовольный своей невольною уступчивостью перед каким-то торгашом.
— Мы хто?.. Нижегородцы!.. Вон тезки новгородцев, почитай, да малость поумнее. Не охаем, не вешаем башки! К себе на помочь царька не просим воровского, чтобы нас в кучу собирать… Как толковал речистый энтот дядя с усами да с хохлом, донец чубатый… Вот мы хто! Мы — сами по себе…
— Угу! — откликнулся Порошин. — Так, стало быть, коли у вас на печи тепло да баба толстая лежит под боком, — так пропадай вся пропадом земля!..
— Н-ну!.. Энто ты… послушай… не моги! — Сжимая кулаки, сдвигая брови, двинулся с угрозой здоровяк-нижегородец на глумливого есаула.
— Потише! Не ерепенься, дядя! — остановил его стрелец-торговец, стоящий рядом. — Обиды нету никакой покуда для тебя. Словами начал спор, так што уж с кулаками лезть на драку. Не пристало. Тебе вопрос дают, — давай ответ, как оно водится.
— Верно! — подал голос торгаш-рыбник, Федька Белозерец, от которого далеко несло запахом свежей и соленой рыбы. — Пускай он и казак, а правда чуется мне в его речах… Кой-што уж я смекаю… Не знаю дотошно, к чему он всю речь поведет… А вижу: тянет он из нас по словечку правду, словно масло на воду… Тесно нам стало, облегла печаль всю землю, не то штобы один край али область… А мы друг с дружкою еще сцепиться рады… ровно псы голодные али волки лютые из-за волчихи в течку ихнюю, в вешнюю… Право! Неладно это, што и говорить… Вот я который год езжаю на Москву из Белозерья… А ни у нас, ни здеся доселева такой нужды, докуки и печали не слыхивал, не видывал, как в энти злые годы!.. Здеся, на Москве — еще вам с полгоря. А погляди по иным местам, по городкам, по селам… Волки, лисицы бродят по опустелым домам, по жилью людскому. Вороны хищные слетаются из лесов на груды мертвых тел, что гниют повсюду, на дорогах, на площадях городских… Люди зверьми стали: подстерегает один другого, чтобы убить, ограбить… А то и жрут друг друга с голодухи-то!.. Матери детей губят, чтобы те муки меньше узнали! А ляхи за нашими гоняются, кто от них убегает, добро прячет, за теми враги злых псов спускают, словно на волков алибо на кабанов, — на людей хрещеных! Прямое лихолетье, не зря и названо!.. Смутилась Русь. Ей, матушке, не сладко… А нам, сиротам бедным, маломочным, и прямо помирать без покаянья — одно осталось!.. А мы еще…
— А вы к себе Литву зовете, ляхов! — завел опять свое Порошин. — Посольство шлете, бояр первейших, вящших… Чуть не полсобора Земского, который, еще нет трех недель, кончился у вас… Четыреста людей знатнейших, служилых, воевод, митрополита Ростовского с попами, дьяков умнейших думных, всю царства знать, красу посольством отрядили!.. Куды?.. Сказать то даже срам!.. Челом до земли бить Жигимонту, мол: «Приди, володей землею и нами!.. Обороти нас в латинскую ересь… Попов сгони, нам насажай ксендзов… жен наших, дочерей возьми на поруганье… Последнюю рухлядишку отбери, как повсюду отбирал доселе у православных, где только твоя власть да сила была!..» Што! Аль не так… Молчите?.. То-то!.. Нету вора-царька у вас, да есть зато бояре лукавые, заведомые воры!.. Они уж много лет всю землю продают да предают кому ни попадя!.. Из Тушина перелетывали на Москву, царю вашему, Василью Шуйскому лизали… руки, покуль до смерти ево не укусили, постригли силой!.. А лучче ль стало и потом! Ничуть не лучче!.. Ворохами «цари» явились. Што ни боярин захудалый, что ни подьячий — вор, мздоимец, мшелоимец, не то что «царик» наш, — и тот орет на всех на вас: «Я — есмь твой господин, и Бог, и царь!..» Не так?.. Аль правду молвлю?.. — обводя толпу взглядом, кинул вопрос Порошин.
— Пока все так… Не прилыгаешь много! — среди общего угрюмого молчания отозвался Кропоткин.
— И вовсе не лгу! Чай, крест на шее висит и у меня!.. Чай, землю я жалею свою, донскую… вашу… всю как есть! Одна земля, как мы — едино стадо… Учился в бурсе в киевской и я, не мало годов тому назад… Не забыл Писанье… Нам пастыря единого бы надо… А пастыря и нету!.. И без нево — беда! Так оно и выходит: пущай хота и «вор», да будет он один покуда… А там… Что Бог пошлет. Стеною взяться надо, заодно. Тогда врага прогнать легко нам будет. Называть начнем, много их, врагов наших!.. И ляхи, и люторы, и свея, и своя вольница понизовая… А сочти, так нас — куды-ы больше, чем их… Одолеем всех, только бы разом, дружно за дело приняться! А у нашего «царька»… пущай по-вашему будет, мы его пока «царьком» повеличаем!.. Царевич есть у него, еще дите малое, безвинное. Он на Руси родился, на наших очах. Крещеный, растет среди люду православного на святой Руси… Авось ему Господь пошлет удачу, и станет он как прирожденный царь! Земля помаленьку оправится от грозы, от лихолетья… А тамо?.. Што наперед загадывать! Теперь у всех одна забота: избыть беду великую, разруху земскую! И никто не знает, как за дело взяться… Вот и надо, братцы мои…
— Подожди маленько! — перебил есаула Кропоткин. — Слушал я тебя, никак и разобрать не мог: што ты есть за птица? Сам от себя тут бобы разводишь, али «царек» подослал тебя… Как всюду теперь люди подкупные шатаются, народ простой на свою руку тянут, речами разум отымают!.. И не понять сразу: от Бога ты али?..
— От черта! — добродушно усмехаясь, докончил сам есаул. — Ничаво, толкуй как хочешь. Я не в обиде, господин честной.
— Я обижать и не мыслю. Сдается, ты душа прямая, русская… Только глядишь, приятель, вовсе не туды, куды бы надо…
— Поверни, наставь, господин. Я хоша и грузен, да все же не костылями к земле пригвожден, как был Христос Спаситель Наш на Древе на Святом… Как распята теперь мать-земля православная!..
— Все так, все так! К тому и речь веду! — продолжал Кропоткин. — «Не пропал понапрасну мой день!» — так скажу себе, коли мы с тобою поразумеем друг друга, казак мозговитый… Не беда, што на торгу ненароком мы с тобою повстречались, а в другой раз, може, на Страшном Суде свидимся, коли Господь повелит!..
— Угу!.. Вон ты какой… Ну, слушаю… толкуй свое…
И Порошин даже наклонил слегка голову, готовясь слушать Кропоткина. Насторожилась и толпа, почуяв что-то особенное в тоне собеседников.