Страница 9 из 13
– И что ж в котлетах не то ты видишь? – не сразу спросил батюшка.
– Да нет, я не то хотел… Трудно вообще себя останавливать. Во всем… Ну как это сказать? Ну по большому счету.
О. Михаил, по-видимому, понимал, о чем идет речь, но сходу не отвечал, давал пареньку высказаться пояснее.
– Вы наверное привыкли, натренированы, а я… Сколько ж надо тренироваться… Ну, как сказать? Воли не хватает у меня.
– А когда ты маленьким был, волю в тебе не развивали, не воспитывали? Отец, мать…
– Отца не было у нас.
– А сам ты?
– Развивал. Да это не то. Заставить себя что угодно могу делать. А так чтобы чувство было… хорошее, настоящее. Это не получается.
– А у других, у меня, думаешь, легко получается?
– Не знаю. – Всеволод опять замялся. – Вам легче наверное.
– Мне, конечно, легче… Я устав знаю, трюки всякие, вот и всё, вся разница… Домой-то не пора тебе, на котлеты?
– Да нет, еще не поздно.
– Книги-то прочитал мои?
– Не все… И я не всё понимаю. Головой понимаю, а если… Ну как сказать?
– Душа не лежит к тому, что понимаешь, – подсказал о. Михаил.
– Ну как-то так… Вы извините, врать же не хочу.
– Врать и не надо… – О. Михаил что-то про себя взвешивал и как бы внутренне раскачивался. – Аскезы не понимаешь? Самоограничения? Не чувствуешь смысла в этом?
– Да, вот именно. Я понимаю, что в этом есть смысл. Но как бы… Я не могу ограничивать себя… с удовольствием. Получается, что заставляю себя, понимаете? И вообще, если мне уже всё понятно, зачем это? Какой смысл экспериментировать, пробовать себя? Ну понял и ладно.
– Э-э, нет. Вот это уже от лукавого. – Батюшка будто обрадовался своей зацепке.
– Да почему? Я правда думаю, что глупо просто испытывать себя. На прочность.
– Лукавством это является потому, что это видимость, иллюзия. Но иллюзия нас устраивает. Мы даже умом своим, пониманием себя ублажаем. Вот до какой степени мы изощрены. Если мириться с ним в себе…
– С кем?
– С лукавым. – О. Михаил недовольно помолчал и уже чуть ли не пыхтел от напряжения. – Он переигрывает нас. Даже в наших лучших чувствах и побуждениях. Мы не можем этому противостоять умом нашим. Ни ума, ни силенок не хватит.
– Так чем же еще… противостоять тогда? – Всеволод казался искренне удивлен, но будто бы не тем, что слышал, а своим непониманием услышанного. – Другого-то ничего нет у нас.
О. Михаил, едва себя сдерживая, недовольно медля, с трудом подыскивал простые слова для выражения непростых мыслей.
– Мы можем бороться со своей душевной немощью только через понимание нашей низменности, тварности, – сказал о. Михаил. – Одно это понимание нас поднимает над ней, над немощью, делает другими. Или тоже не понимаешь?
– Понимаю… Но мы же не животные. Почему это сводят к тварности?
– Но в нас много этого. А почему-то это выше нашего понимания. Выше… Вот это надо усвоить и не искать здесь ничего, не изобретать велосипед… Так в Бога не верят. Так можно в механику верить,
в законы физики, в деда Мороза, но не в Бога…
Всеволод вроде бы понимал, но в то же время не мог увязать в себе чего-то важного, ради чего разговор и начался.
– Значит, поститься, как Лука, не нужно? – спросил он.
– Нужно ли, как Лука, не знаю, – вздохнул о. Михаил. – Староста наш вон с пивом его в магазине всё время встречает, с чешским… А поститься нужно. Когда не знаешь ответы на главные вопросы, ограничивать в себе нужно всё плотское. Вот такое есть правило. Оно простое… Пойду я… – Настоятель встал. – Бог тебе в помощь, – сказал он и в сердцах пожалел, что добавил последнюю фразу.
На масленицу Кураедов привез друга с деньгами, коньяку, французского вина и опять немало свежих новостей, понемногу отовсюду.
В светлой трапезной с обновленными выбеленными стенами вскоре стало многолюдно. На стол подавали горячие блины. Кто предпочитал блины со сметаной, кто с вареньем и медом, а кто и просто со сливочным маслом. На стол настоятеля, за которым теснилось с десяток гостей, носили с кухни и другие блюда.
В тарелку о. Михаилу к блинам добавляли розоватую семгу. Не оставил от настоятеля и Кураедов. Друг его, отведав блин с маслом, дегустировал монастырский мед и всё больше отмалчивался, наблюдая за застольем с пространной улыбкой на лице. И как всегда в такие дни, засиживаясь за столом дольше обычного, все обсуждали кто во что горазд то одну тему, то другую. К церковной жизни дискуссии отношения не имели или лишь вскользь, для соблюдения приличий.
В стороне кто-то рассказывал анекдот:
– Встречаются двое православных и давай друг друга поздравлять. «С праздником тебя!» – «Нет, это тебя с праздником!» – «Да нет, не меня, а тебя! Я первый поздравил. Значит – тебя!»
Кураедов, вдохновляясь атмосферой, рассуждал о глупости, перечислял явные и неявные признаки глупого поведения, не то его разновидности, чтобы в итоге вывести формулу, по которой глупость безошибочно можно якобы распознавать, а это касалось уже вроде бы всех. Ведь глупость никогда не бывает безобидной, объяснял Кураедов, она разрушительна. И что принципиально важно, продолжал добродушный словоблуд, вредит она и самому глупцу, чего нельзя сказать о других людских слабостях и пороках.
– А как вы хотели?.. Подлить вам? – Кураедов занес горлышко бутылки с вином над бокалом настоятеля; на редкость хороший коньяк вместе уже весь выпили.
– Ну еще полбокала, – вздохнул о. Михаил Тарутин, глаза которого, как всегда, слегка покраснели от алкоголя.
– А вообще нам свойственно недооценивать количество… количество глупости вокруг нас, – немного горячился невролог. – Звучит банально, но это так. Самое странное, глупец может обнаружиться в самый неожиданный момент в человеке, о котором мы и не подумали бы никогда, что он глуп. На днях я читал занятную статья на эту тему. Почему и рассказываю… Глупость подчиняется четырем законам. Неожиданность ее вторжение в нашу жизнь – это первое. – Кураедов загнул палец. – Глупость не зависит от других человеческих качеств – это второе. – Кураедов загнул второй палец.
– Вот это уже удивительно. Это как же? – не понял логики о. Михаил.
– Да-да. Даже статистику делали. Брали разные социальные слои, людей с разным образованием. И получается, что пропорционально глупцов столько же, среди университетской профессуры, например, сколько и среди простых рабочих. В монастырь человек уходит жить до конца дней, или образ жизни ведет развратный, количество глупости будет встречаться одинаковое. Идиотизма, проще говоря… Прошу простить за выражение. И этого всегда больше, чем кажется. Это по первому закону.
Расслабившись от еды и от вина, кто с рассеянностью, а кто и с показным интересом, из вежливости, присутствующие слушали Кураедова как слушают добродушного болтуна, на которого грех обижаться. Настоятель, человек здравый и не ханжа, за что его тоже немало ценили, позволял за столом бывало и не такое.
– Третий закон вообще любопытен. – Кураедов загнул третий палец. – Не-глупцы всегда недооценивают, какой вред глупец несет в себе. Потенциал такого человека, глупого, в этом смысле огромен. Особенность в том, что глупец самому себе может наносить такой же ущерб, как и другим. В этом смысле даже… ну бандит какой-нибудь действует более рационально, потому что печется о выгоде своей. Глупец может просто взять и всё разрушить и сам остаться у разбитого корыта. Поэтому глупец иногда… иногда он опаснее бандита. Поэтому с дураком и нельзя вступать ни в какие соглашения. Ну например, из соображений, что его, дурака, можно переиграть. Не переиграешь. Заблуждение! – подытожил словоблуд.
– К управлению… обществом и вообще… таких нельзя подпускать? – поддакивал кто-то из-за стола. – Чего-чего, а это не скажешь про нашу жизнь.
– То-то и оно! По существу бандит занимается рациональным перераспределением благ, с его точки зрения… От одного человека к другому. Страна, общество ослабевает от этого, но не разрушается.