Страница 11 из 32
Вновь смех прокатился волной по морю людей.
– Скажу вам, по секрету, Джефф и сам там сейчас дико с этого угорает. Но знаете, что действительно важно для нашего басиста? Это его корни. А для него Город Ангелов стал вторым домом с тех пор как он объявился в Риджмонт-Хай. И я серьёзно, это не название фильма, мы все учились в Риджмонт-Хай Скул. Выпуск 99-го, вы можете проверить!
«Мы проверим!» – раздались выкрики остряков. Как обычно. Всегда есть такие. Я и сам был такой, будучи моложе – разбитным и остроумным, шумным и эгоцентричным – я шёл на всё, чтобы привлечь женское внимание.
Одной-единственной и неповторимой девушки.
– Ладно, я знаю, чего вы хотите! Уже почти всё, правда! – я вдруг подумал, что фанатам могли надоесть мои потуги в жанре стендапа – ведь за столько лет…
– Ещё! Мы хотим ещё, Пит! – заголосили девчонки из первых рядов. Свежее мясо, как назвал бы их циничный Лиам. Свежее денежное мясо. Но я циником не был, а фанатов любил – так что кивнул им, да и вообще всем на арене:
– Нет, серьёзно, вы, наверное, задаётесь вопросом – где же мои коллеги? Ваши опасения развеются вместе с этим дымом – ведь это не сольный концерт имени меня, это грандиозное шоу «Perfect Plan Marvelous Tour»!
Я развёл руки – и из клубов дыма не менее экстравагантно, чем я, под оглушительный рёв поклонников появились мои братья по оружию.
Бразды правления я уступил Джеффу – пусть оторвётся и отведёт душу, если не за ведущей партией, то хотя бы на приветственном слове для фанатов.
Пока басист говорил свой приветственный спич, я по привычке обводил чуть отрешённым взглядом первые ряды зрителей в фан-зоне – впрочем, других я и разглядеть-то особо не мог. Смазливые девочки-студентки, кодеры за тридцать из Кремниевой долины, молодые мамаши-домохозяйки – судя по всему, жёны кодеров. Что ж, я в очередной раз готов был отдать должное Лиаму Брайерсу – он знал толк в том, что прибыльно. Панк-рок не был популярен настолько, как поп-панк – и именно потому последний так и называется, а не потому, что он похож на поп-панк. Да, это что-то из разряда дофига заумной философии, которой нас любил попотчевать Алекс.
Мы оседлали прибыльный жанр. И мы идеально выбрали целевую аудиторию – нашими слушателями всегда были самые платёжеспособные слои населения. Подростки и молодые люди всегда жаждали бунта, не совсем показушного, но и не совсем настоящего – ведь настоящее бунтарство и движение поперёк всего пугало неокрепшие умы – ведь в ответ могли затоптать и не заметить.
А жанр давал его в полной мере – каждый слушатель поп-панка был юным бунтарём.
Да, такими они были, наши фанаты – скейтеры, студенты, подросшие вчерашние студенты и, разумеется, школьники – словом, все, кому не нравились формальности и запреты, но кто не шёл против общественных устоев в открытую, бросая им вызов лишь опосредованно, в том числе, и, через нас, через нашу музыку.
Она была в меру тяжёлой, но не слишком. В меру драйвовой, но не чересчур. В меру мелодичной, но не до розовых соплей. Многие тексты были протестными, но не радикально. Мы поддевали и шатали режимы, но не свергали их. Мы качали стадионы, но сносили не их, а башни фанатов. А когда шоу заканчивалось, все расходились, протест для них и рабочий день для нас заканчивался, и бунтари в душе каждого из нас – и слушателя и исполнителя – замирали до следующего раза.
Конечно, по большому счёту, это был сугубо коммерческий жанр. Как и многие другие – глэм-метал, пост-гранж, гангста-рэп или ликвид-фанк. Вот и поп-панк являл собой просто более удачную и лучше продающуюся версию оригинального панк-рока. Вылизанную, отточенную и доведённую до ума с расчётом на ротации по радио и миллионные продажи в сети. Теперь уже в сети.
В общем, для поколения миллениалсов мы были живыми богами, они внимали нам и следовали за нами. И что очень радовало руководство лейбла[32] – они платили нам. Билеты на концерты начинали продаваться минимум за год до собственно выступлений, и разлетались они за считанные минуты после старта продаж. Мы неизменно собирали стадионы – время словно было невластно над нами и над нашей музыкой, всеми правдами и не очень мы держались на пике популярности вот уже много лет как и сдавать своих позиций не планировали. И так тур за туром.
Джефф дал несколько аккордов, как бы прощупывая аудиторию. И та была готова жадно внимать тяжёлым риффам[33] отпетого канадца. Джефф, улыбаясь, слушал восторженные крики и одобрительный свист, а потом пустил гитару в овердрайв, доводя народ до эйфории – и где-то вдали заплакал горючими слезами зависти малютка Слэш[34]. Я не смог сдержаться и расплылся в ухмылке – ведь я кайфовал от этих его глэмерских выходок, хотя именно они в своё время и стали причиной очередного нашего раздора.
И, кривовато усмехаясь, я вновь и вновь обводил глазами первые ряды.
Улыбка сползла с моего лица подобно снежной лавине, глаза расширились, а сердце заколотилось как никогда быстро, и я чувствовал, как кровь в висках пульсирует в такт с ним. Мне на мгновение показалось, что я сейчас упаду, закружилась голова, и я отчаянно вцепился в микрофон. Посмотрев на него, я даже хотел использовать его почти по назначению и окликнуть по имени, но в изумлении не мог издать ни звука.
Всё те же милые моему сердцу мягкие черты лица, всё та же шикарная каштановая грива, всё тот же игривый взгляд глаз цвета бирюзового льда и всё так же растянутые в чарующей улыбке губы. И всё это – в свете огней ночной пятницы.
Я не мог обознаться – я никогда не бывал обдолбан.
И я никогда не забывал.
Передо мной была Аманда.
Всё то же. Как будто не прошло двадцати лет.
Огни ночной пятницы. Ревущий стадион. Дрожащие подтрибунные помещения, ведущие ровнёхонько к пятидесятиярдовой отметке.
«Львы» Риджмонт-Хай принимают «Пересмешников» из Энсино Уэстмарк. Сезон в разгаре. Полным ходом идут игры юниоров.
Неистово колотится сердце в груди, пальцы рук дрожат. Я роняю шлем на бетонный пол.
Мы здесь одни.
Аманда смотрит на меня не так, как мне хочется – не с восторгом или хотя бы с интересом, а лишь с укоризной и недовольством.
Я устаю убеждать и теперь лишь слушаю её.
– Ты не понимаешь слова «нет?» – её звонкий голос не тонет в фанатских криках.
Я судорожно глотаю.
– Мэнди…
– Я не хочу. Ты. Мне. Не. Интересен, – чеканит она каждое слово.
– Ради тебя я – на всё, – я растерян и не представляю, что делать дальше. – Я же всё делал ради тебя. Так, как тебе нравится.
– Я не давала тебе повода. Оставь меня в покое, Пит, – качает она головой. – Между нами ничего не будет. Никогда. Исчезни из моей жизни. Навсегда. Я прошу тебя.
Я медленно разворачиваюсь – не хочу, чтобы она видела наворачивающиеся слёзы – и, не оглядываясь, иду в сторону, противоположную полю. Каждое её слово ранит так глубоко, что остаётся лишь гадать – а может быть ещё больнее? Или всё – и это предел?
Уже на улице у меня подкашиваются ноги, я оседаю на бордюрный камень и больше не сдерживаюсь.
Однажды мне довелось не спать на протяжении трёх суток. Одни из самых странных ощущений в моей жизни. Каждое телодвижение к концу этого срока казалось мне замедленным, словно мной управляли, дёргали за ниточки как куклу, а я лишь послушно, но с некоторой задержкой, откликался на это. Ватные ноги и руки, лениво и едва ползущие в мозгу мысли.
Вот и теперь со мной творилось то же самое. Как в полубреду я развернулся в пол-оборота к зрителям и, стараясь почти не шевелить губами, сказал:
– Здесь Аманда.
Лиам живо отозвался по гарнитуре.
– Повтори! Что?
Как сомнамбула я послушно повторил:
– Здесь Аманда.
– Какая ещё Аманда? – недоумевая, спросил Лиам.
32
Лейбл – компании, занимающимися производством, распространением и продвижением аудиозаписей (а также видеоклипов и записей концертов) на всевозможных носителях.
33
Рифф – последовательность гитарных аккордов, повторяющиеся риффы составляют собственно мелодию.
34
Слэш – американский гитарист-виртуоз, участник Guns N’Roses. Некоторыми считается великим инструменталистом, некоторыми – распиаренной бездарностью. Как обычно, правда должна быть где-то посередине.