Страница 12 из 73
Вой облетел мертвую деревню и, не встречая других звуков, поплыл над полем, по-над речкой — заунывный, тягучий плач, плач одиночества, плач отчаяния.
Волчата завозились в норе, запищали. Волк прислушался: никаких подозрительных звуков. Солнце село. Но на охоту идти еще рано. Волчата опять запищали. Волк встал, подошел к норе, принюхался. Волчица была там. Волк успокоился, отошел. Выбрал местечко на пригорке, потоптался, собираясь прилечь, как вдруг необычный звук коснулся его слуха. Звук шел со стороны деревни. Был он тягучим, похожим на волчий вой. Но волк точно знал, что в той стороне, да и во всей округе нет больше волков, потому и подобрался весь.
Из норы вылезла волчица, стала рядом, тоже прислушиваясь. Может, догадался волк о собачьем одиночестве, может, сам вой встревожил его, только он тронулся с места и пошел, разминаясь, легкой рысцой в сторону деревни. Волчица осталась у норы.
Не добежав до деревни, волк повернул в сторону, чтобы выйти против ветра. По пути ему попадались коровьи лепешки и овечьи шарики, но старые, сухие. Выйдя на опушку леса, он остановился пораженный. Деревни не было. Вой шел оттуда, где сиротливо темнел одинокий дом. Волк пошел вперед без опаски прямо по дороге, но перед самой деревней все же сбавил ход, беспокойно зыркая по сторонам, иногда останавливаясь.
Вой оборвался внезапно, не на самой высокой ноте, а где-то посредине. Очевидно, собака тоже почуяла врага и спряталась в укромное место. Волк продолжил свое движение и вдруг кто-то сильный, молча, бросился на него сбоку, ударил грудью в плечо, полоснул клыками по шее. Волк еле устоял, присел и теперь, весь напружинившись, разглядывал своего противника.
Это был черный рослый кобель с мощной грудью и сильными лапами. Обычно собаки соблюдают определенный ритуал — рычат, гребут землю, только потом кидаются в драку. Этот был не таков. Вот он отпрыгнул в сторону, стараясь зайти сбоку. Но волк тут же повернулся грудью. Толстая шкура и густая шерсть на шее спасли его от смерти, но рана была серьезной. К тому же биться приходилось на ровном твердом месте далековато от леса. Ни дерева, ни кустика. Непривычно. И все же волк бросился вперед, целясь под собачью морду, но клыки его лязгнули, схватив пустое место. А кобель уже распорол ему под левой лопаткой. Он был очень опасен. Хотя пониже ростом, но верткий, смелый.
Волк решил отступить в лес, где можно закружить врага между деревьями, внезапно напасть из-за куста. Но кобель занял позицию между ним и лесом. Ничего не оставалось волку, как броситься вперед. Он успел разодрать кобелю бок, но тот уже сдавил ему горло. Волк хрипел, теряя силы. Лапы его подгибались. Была бы рядом волчица…
Волчица пришла среди ночи. Словно тень, она скользнула по дороге. Обнюхала уже холодное тело волка и так же неслышно растворилась в темноте. В логове ее ждали трое волчат.
На следующий день, к вечеру, Юрка, шофер председателя колхоза, привез на заготпункт волчью шкуру. Была она сырой, присыпана солью и с большими разрывами. На заготпункте Юрка рассказал страшную историю, как он, вооруженный гаечным ключом и заводной ручкой, сражался с пятью волками и в подтверждение задирал штанину, показывая на ноге царапину недельной давности. Дома же сказал правду, по поручению председателя ранним утром он ехал в райцентр через снесенную деревню и недалеко от дома деда Григория прямо на дороге увидал труп волка. В том, что это дело Черта, Юрка ни секунды не сомневался.
Дня два и в магазине и в конторе колхоза только и говорили что о Черте. Потом разговоры поутихли. Не до этого. Люди ждали дождя. Тучи ходили вокруг да около, а на иссушенную землю даже не капнуло.
В понедельник к обеду шофер хлебной машины привез удивительную весть — через снесенную деревню полосой прошел такой дождь, что пришлось побуксовать изрядно, прежде чем выбрался на сухую дорогу. Потому и опоздал с хлебом к магазину.
Перед надвигающейся засухой такое событие казалось, по меньшей мере, странным. Пересудам не было конца. Особенно рьяно выступала бабка Василиса. Шамкая беззубым ртом, она в открытую поносила и председателя и кое-кого повыше:
— Жили мы, горюшка не жнали. Так нет, вышелили, как шупоштатов каких, на Шоловки… А тут ни воды, ни дождинки… Брошили кровные мешта, а молебен — прощание ш родной землей — не отшлужили, вот Бог и наказывает…
Подбив нескольких старушонок, она повела их к председателю с требованием дать машину, чтобы съездить в город в церковь. Председатель, почерневший от жары и забот, не стал слушать бабок. Разговоры пошли гуще. И чтобы как-то пресечь их, председатель отдал Ваське-бульдозеристу приказ — утречком выехать в брошенную деревню и сровнять ее, подготовить землю под вспашку и посевы.
Васька молча выслушал приказ, кивнул и погнал бульдозер на колхозную заправку. Здесь он узнал, что у его свата пришел из армии на побывку сын. Такое событие, естественно, Васька пропустить не мог. Потому, заправив бульдозер, он чуть ли не бегом помчался на другой конец деревни на торжество. Сват гостям был рад, и эта радость наутро била в голову так, что Васька кое-как выехал за околицу, доехал до речки, загнал бульдозер под тенистые вербы и проспал до обеда. После обеда, взбодрившись холодной водой из родничка и помня об отставленном до вечера торжестве, заторопился домой. Загнал бульдозер в машинный парк и выдал такое, что даже у видавшего виды бригадира отвисла челюсть.
По словам Васьки выходило, что он, исполняя приказ председателя, приехал в покинутую деревню, опустил нож и стал работать, как откуда ни возьмись — кобель этот, растреклятый Черт, и стал кидаться на бульдозер. Из-за летней жары дверцы кабины были сняты, поэтому, чтобы не растерзал его взбесившийся кобель, Васька работу прекратил и отступил на исходные позиции, на центральную усадьбу.
Бригадир строго-настрого наказал не распространять вредных слухов, чем страшно возбудил Васькин интерес к собственной выдумке. Поэтому через час о героическом поведении Черта знали все.
Черт не раз убегал за двенадцать километров на центральную усадьбу. Ночью крадучись проходил по улицам, и собаки поднимали отчаянный лай. Они не признавали в нем родню, потому как пахло от него лесным одиночеством. Нападать боялись. Только собирались тесной стаей и, подбадривая друг друга, визгливо грозили с безопасного расстояния. Черт, побродив по улицам, возвращался к своему дому. Он очень скучал без людей, но бросить дом хозяина не мог. Ему не доставало общения, не хватало еды. Правда, когда кто-то изредка приезжал на кладбище, то дело с пищей немного облегчалось. Люди, помня разговоры об этой собаке, бросали во двор деда Григория хлеб, яйца, а иногда и вареное мясо. Когда же пес ничего не находил на дворе, он бежал на кладбище. Кое-что люди оставляли у могилок…
Однажды там он увидел конкурента — лису и гнал ее так далеко, что потом сам с трудом добрел до дому. Зато теперь никто не осмеливался подбирать оставленную людьми еду. Но люди приезжали все реже и реже. Приходилось добывать пищу везде — в лесу, в поле и даже в самой деревне. На месте бывших домов буйно разрослись бурьян и крапива. Заросли эти облюбовали зайцы, правда, они были на редкость проворны и не часто попадались Черту в зубы. Но если охота была удачной, о еде можно было не заботиться несколько дней. Не было зайцев, Черт уходил в лес выслеживать белок. Не удавалось с белками, искал выводки тетеревов и рябчиков. Не находил их, шел в поле мышковать, как заправская лиса. И как у лисы, когда голод подтягивал брюхо, в пищу шли и лягушата, и даже кузнечики.
Не раз Черт натыкался на следы волчицы, но та близко не подходила. Однажды они столкнулись у раненного кем-то лосенка. Черт вышел по кровавому следу и считал лосенка своей законной добычей, поэтому с ходу бросился в драку, но волчица не приняла вызова, ушла.