Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 15

Свистеть не буду. Ни при каких обстоятельствах. Понятно, что свист – это добровольное признание проигрыша, а мне надо выиграть. Надо пройти испытание.

Итак, надо держаться.

От того, что у меня появился план, стало чуть легче. Но ненадолго. Вместе с сумерками ко мне потянулись запахи жареного мяса, и не имело значения – в домике я или на улице. Запах мяса поначалу дразнил ноздри, потом разбудил желудок, и он начал издавать рычания почти как у льва, а потом, не выдержав, я застонала в голос, но…

Естественно, это не помогло.

Никто не примчался с тарелкой, никто совершенно случайно не проникся сочувствием и не подбросил на ветку шампур с шашлыком. И мне оставалось просто сидеть, мысленно облизываться и терпеть. Наверное, от голода у меня обострилось зрение, и я присмотрела горсть кем-то рассыпанных ягод не так далеко от дерева, но не спустилась. Обратно залезть не смогу, и если днем перспектива гулять одной по лесу была просто смешной, на ночь глядя она приравнивалась к самоубийству.

Сумерки перешли в густой вечер, теплый ветерок сменил направление, видимо, устав дразнить меня запахами, и оставалось по моим подсчетам не так и долго – только ночь переждать. Но испытания заканчиваться не желали, а наоборот, наслаивались. Итак, вполне логично, но так не вовремя передо мной встал насущный вопрос человеческой жизнедеятельности, который заставил нервно прохаживаться из домика и обратно к ветке. Но ходи – не ходи, а выбора не было.

Впервые я обрадовалась, что давно ничего не ела, и мой стыд не такой сильный, каким мог быть. И без того было неудобно, неуютно, и я, конечно, понимала, что дерево – не самое подходящее место, но пусть лучше лопнет моя советь, чем мочевой пузырь.

Когда проблема разрешилась, я опять посидела в домике, опять вышла из него, но так как дождя не было, а вечер стал практически черным, пришла к выводу, что пора собирать силу воли в кулак и постараться уснуть. И только я хотела вернуться в домик, как заметила под одним из деревьев движение.

Сначала думала, что показалось – темно ведь, и в темноте двигалась тень, но потом сердце радостно встрепенулось, видимо, чувствуя, узнавая раньше, чем различили глаза.

– Папа… – не веря самой себе, прошептала я.

Он очень осторожно передвигался, стараясь не задевать сухих веток, и чтобы его не выдала скупая Луна.

– Папа… – зажав рот ладонью, я едва не расплакалась.

Однажды, когда я была маленькой девочкой, я так увлеклась игрой в прятки с другими девочками, что потерялась на чужом чердаке. Сначала я радовалась, что меня никто не нашел, потом испугалась, что уже не найдут, и расплакалась. А потом меня нашел папа и когда я, хлюпая носом, обняла его и призналась в своих страхах, он обнял меня и пообещал:

– Всегда, запомни, Керрая, всегда – и в радости, и в горе, я буду рядом с тобой. Я буду с тобой всегда, пока нужен тебе, и ничего, даже смерть, не разлучит нас.

– Это похоже на брачную клятву, – рассмеялась я.

– Нет, девочка моя. Это больше, чем брачная клятва. Брачную клятву можно нарушить, предать. А это обещание нет.

И он меня не предал…

Я смотрела, как отец крадется ко мне, и душа разрывалась от нежности. А потом я заметила в его руке сверток, и все-таки не выдержала и тихонько, чтобы не услышали, и чтобы не догадался папа, всхлипнула.

Это было так трогательно и так по-домашнему, и с любовью… Я знала, что в этом свертке – еда. Даже не видя, знала. И еще я заметила бурдюк – мой папа нес для меня еду и воду. И он уже почти подобрался к дереву, он даже успел посмотреть вверх, и я почувствовала, как наши взгляды встретились в темноте, но в эту минуту с двух сторон послышалось звериное рычание, и на поляну вышли два льва. Папа закаменел на месте, а я приросла к дереву, наблюдая за происходящим.

– Нарушение, – рыкнул один из львов, глянул вверх сверкающими глазами. – Испытание будет усложнено.

– Ветку подпилите? – буркнула я, немного расслабившись, что папе ничего не грозит, и это свои.

Второй лев фыркнул, словно смеясь, а первый повернул ко мне недовольную морду.

– Было бы идеально, – рыкнул он и глянул на папу. – Предупреждаю: говорить с девушкой запрещено, иначе сложность испытания будет повышена.

– Без воды, без еды, без нормального туалета, – я снова не удержалась. – Интересно, что еще можно придумать? Заставите чирикать, как эту… птицу-крикуху, которая замолкает только после душа из тазика?

Второй лев припал на передние лапы и начал фыркать вместе с каким-то утробным рычанием, а вредный отвернулся от меня к папе и заявил:

– Надо вернуться.

– Надо – так надо, – со вздохом смирения согласился папа и быстро направился в ту сторону, откуда пришел. У одного из деревьев обернулся и нетерпеливо поинтересовался у хищников. – Идем?

– Кто откуда пришел, туда и уходит, – ответил лев.

Глянув на меня, папа кивнул, без слов говоря: держись! И еще говоря кое-что, о чем, я очень надеялась, оборотни не догадаются. Но как только отец ушел, мои надежды рассыпались прахом.

– Посмотри, – приказал один лев второму.

И тот, перестав смеяться, мотнул мордой и приблизился к свертку и бурдюку, которые папа незаметно подбросил сбоку под дерево. Ну, это мы с ним думали, что незаметно, но, увы.

– Мясо и вода, – сообщил второй лев, открыв сверток лапой и принюхавшись к бурдюку. – Попробуем.

Я сидела, глядя вниз, сглатывая и не упуская ни единой детали. Не знаю, зачем я заставляла себя смотреть, но не могла уйти. Пока не могла. Вот лев доел, все выпил, оставил возле дерева уже пустой сверток из листьев и пустой бурдюк, и лениво, махая отъевшимся задом, подсвечиваемым шокированной Луной, ушел в заросли. И тогда первый лев, который отдал ему приказ посмотреть, что было в свертке, и тоже следил за трапезой, глянул на меня и направился в другую сторону.

– Спокойной ночи, Кайл, – сказала я ему вслед. Да, я сразу узнала его, по одному взгляду, и даже в звериной сущности. Когда он обернулся, добавила: – Добрых снов.

Надеясь, что мое пожелание высшими силами будет расценено правильно, и оборотню приснится кошмар, я встала с ветки и зашла в домик, где с отчаянием вцепилась зубами в приготовленный, свернутый трубочкой, зеленый листок. Горько! Бросила остатки листка в сторону, но то ли сильно размахнулась, то ли от обиды, то ли от голода – голова закружилась, и я неловко умостилась на пол.

Тело, которое только-только, кажется, отошло после скачки на лошади, тупой болью напомнило, что обращаться с ним нужно бережно.

Как ни странно, боль избавила от обиды и опять настроила на борьбу: я смогу, пройду это непонятное испытание. Гром, раздавшийся за моим домиком и крупные капли дождя, ударившие по крыше, словно вторили моему настроению, тарабаня: да, да, ты пройдешь, да! Улыбнувшись, я встала и выглянула на улицу.

– Вода! – крикнула я, смеясь.

Но потом оглянулась на покусанный листик, валяющийся на полу, и уже безрадостно посмотрела на дождь.

Выставила вперед ладонь, но капли только бились об нее, собрать их хотя бы на один глоток не получалось. Слишком медленный дождь, а у меня больше не было желобка.

Долго всматривалась в дерево, пытаясь сквозь капли рассмотреть листик побольше, но безрезультатно. Пришлось положиться на везение. Я вышла из домика, и стараясь не обращать внимания на стремительно влажнеющее платье, добралась по скользкой ветке к густому лиственному участку. Придерживаясь рукой за гладкий ствол дерева, сорвала первый листок – мелкий. Выбросила. Второй – еще меньше! Показалось, что заметила листок покрупнее, потянулась за ним, и…

Поскользнулась так, что едва не слетала с дерева, расцарапала руку, да и листок оказался еще меньше, чем предыдущие, просто в том участке, где я его присмотрела, было темнее всего.

И с чего я решила, что мне должно повезти? Не с моим счастьем.

Кое-как поднявшись, поняла, что вдобавок умудрилась удариться ногой, так что в домик я вернулась с несколькими приобретениями сразу: еще одним стрессом для пятой точки, рукой, украшенной не глубокими, но довольно уродливыми царапинами, и пострадавшим коленом, которое начало противно ныть.