Страница 4 из 21
Собравшись, травница подошла к низкой полке, где стояли чуры, осенила себя перуницей3, прикоснувшись вместе соединёнными указательным и средним пальцами ко лбу, плечам и груди, зашептала тихонько:
– Благослови, Славунья, на деяния справные во славу рода земного и небесного, во благо всего сущего, пусть твоя длань ныне укрывает меня. Прародительница народа нашего, уповаю на помощь твою и защиту от злых чар и духов. Пусть глаза мои видят путь верный, сердце слышит голос Прави4, что ведёт к чистым истокам твоим. Помоги сделать выбор… – Зарислава запнулась, сознавая, что молит не о том, о чём нужно, однако Дивий волновал её, из головы не уходил. Продолжила: – Желаю всей душой обряд справить и от сердца благодарствую за дар, что вложила ты в душу мою… Это дороже мне всего на свете. И теперь испытываешь меня, укрепляешь дух мой и волю… – Зарислава перевела дыхание, замолкла, к себе прислушиваясь. И тут же поняла – вот он, ответ, в последних словах её кроется. Снова продолжила говорить: – Коли княжича я поставлю на ноги, смерть смогу запутать и прогнать, значит быть мне жрицей, а коли не смогу… пойду за Дивия.
Она ещё раз осенила себя перуницей и прошептала:
– Пусть всё решится. И будет так…
Из окна неожиданно шорох поднялся, а потом донёсся многоголосый шёпот. Зарислава вздрогнула, попятилась было назад, страхом охваченная, но тут же успокоилась. Внутрь избы скользнул белый туман, сполз быстро по стене на пол, будто прозрачная кисея, опутал ноги Зариславы холодом и тут же рассеялся. Замолкли и голоса. Вместо них до слуха стал докатываться гул озёрных лягушек, стрекотание сверчков, всё стало как и прежде. Зарислава принюхалась – горницу наполнял сладкий запах цветущего малинника, росшего у стены избы, где вчера днём томились волдаровские кмети.
«Значит, дух Славуньи забрал обещание», – поняла Зарислава.
Травница заторопилась, подхватила туесок и, задув лучину, вышла за порог, под сень еловых деревьев. Постояла, привыкнув к темноте, вбирая в себя свежий воздух, пропитанный целебным запахом хвойной смолы.
Изба волхвы стояла на возвышенности, и Зариславе вся деревня была видна как на ладони. В срубах горели огни, поднимался от печных труб дым, заволакивая вечернее небо смогом. Облака нависали над горизонтом низко, затмевали багряно-золотистым полотном дали, и только ослепительный Ярило тонул в сизой мгле. Нынче он отдаст свои последние силы и погибнет, а вместо него народится новое солнце – Купало летний.
«Вот и приблизился последний день зелёной седмицы5».
Над деревней поднимался весёлый шум, и до слуха Зариславы начало докатываться девичье пение. А в тумане вдоль берега над зеркальной гладью реки вспыхивало всё больше костров. Знать обряд женитьбы Ярилы с землёй-матушкой произошёл. Вот покатилось по мосточку в реку просмолённое, пылающее огнём колесо, сорвалось в воду, потухло. Теперь так же покатится солнышко к холодной зиме. А впереди время перемен.
Зарислава пронаблюдала, как от кромки берега медленно отошли венки с огоньками, брошенные девицами. Нынче они встретят своих суженых. И она должна была пустить свой венок в эту ночь, и тогда уж наверняка стала бы невестой Дивия.
Притворив за собой скрипучую калитку, травница пошла по тёплой стёжке, спускаясь с возвышенности. От земли парило, но воздух был прохладен и свеж, обдувал разгорячённое лицо. Зарислава вдруг вспомнила о княжиче и о его недуге.
«Интересно, для чего нужно Вагнаре изводить Данияра Гориславовича?»
Может быть, княжич просто разлюбил невесту свою Радмилу, вот и отверг? А Радмила сделала виноватой Вагнару, мол, она его опаивает. Но если это всё же ворожба, то травы нужно сильные собрать. Зарислава нахмурилась. Что бы это ни было, жаль поруганную невесту. И со стороны княжича не по совести поступать так с ней.
«Назвался, будь честен – держи данное слово».
За раздумьями Зарислава не заметила, как спустилась к высокому частоколу избы старейшины Прозора. Не сразу увидела притаившихся под берёзой голубков.
Девица, завидев приближающуюся Зариславу, уткнулась в грудь рослого юноши, но травница сразу угадала в ней Чарушу, дочку Прозора. Уж и не было тайной, что наведывается к порогу старейшины Истома, сын мельника.
«Чего теперь прячется Чаруша, коли обнимается с возлюбленным прямо у дома?» – улыбнулась про себя травница.
Сжимая пустой туесок, она поспешила поскорее минуть их. Если бы увидел Прозор, плетью бы огрел и Истому, и дочь. Без сговора родичей нельзя прятаться по углам тёмным да миловаться. Таков обычай, кой строго соблюдается.
«Как любит Чаруша суженого своего Истому, что не страшен гнев отцов».
Что и говорить, Истома молодец видный, к тому же сын мельника. Разговоры о нём ходили сумасбродные: и что у него невеста болотница, и что с водяным в дружбе. Одних девиц это отпугивало, других, напротив, притягивало. Но Чаруша была красивой девкой: коса толстая, глаза зелены, точно мох на деревьях. И других Истоме невест не нужно, выбрал он её.
Выйдя за деревню, Зарислава пошла по тропке, что вилась меж берёз и спускалась прямо к реке. Тут-то травница и оказалась в окружении празднующих. Не остановилась и взгляда своего ни на ком не задержала, хотя и успела осмотреться лучше.
Здесь, в низине, темнело быстро, а костры горели ярче: летели в небо снопы искр, кружили девицы хороводы у воды, смеялись и веселились ялыньские. Нынче Зариславе не до игр. О девичьих забавах настало время забыть, коли скоро жрицей станет. Впрочем, её всегда волновали иные деяния, и больше любила одна проводить время…
Зарислава вышла к берегу. У самой кромки высились деревянные чуры. Под ними собралось много красавиц, которые уже спускались с обрыва, с визгом прыгали в рубахах в воду, плыли к середине. Юноши же ловили их, пытались утащить как можно дальше да сорвать с губ поцелуи, от чего стал слышен весёлый смех и всплески воды повсюду. В такой кутерьме никто не обращал внимания на травницу, никто не окликнул. И хорошо…
Зарислава поймала себя на том, что выискивает взглядом среди них Дивия. Но нет, не было его.
«Может, нашёл себе суженую?»
Холодом кольнула ревность, но Зарислава быстро одёрнула себя. Пускай любуется, так он её скорее забудет, а ей легче обряд пройти.
Припустившись бегом, травница ринулась от реки вверх по дорожке на холм. Позади остался шум, который становился всё глуше. Всё дальше она уходила от кострищ, устремляясь к бескрайним луговым просторам, туда, где она бывала всё своё время в летние месяцы.
Зарислава вбежала в зелёное море трав, коих на лугу было неведомо много. В эту Купальскую ночь цветение буйное, ярое. Остановившись, она перевела дыхание и продолжила свой путь, но уже ступая медленно, не торопясь, собираясь с мыслями и духом. Травы щекотали и гладили голые лодыжки. Цветы так и просились сорвать их, сами клонились к Зариславе, тянулись к рукам. Голова травницы закружилась от запахов и силы огромной, мощной, сбивающей с ног. Ласково провела ладонями по верхушкам гладкого ковыля, привечая травки, соединяясь с их потоками жизни.
Здесь ещё тлел закат, и над лесом растянулась малиново-оранжевая полоска неба, Зарислава выхватывала взглядом опалённые багряным светом кучерявые кустарники жимолости и лещины. Чем глубже девица уходила в сердцевину луга, тем выше рос бурьян, разнотравье доставало теперь до самой груди. Разная росла здесь трава: зверобой, медуница, полынь, подмаренник, горицвет – все Зарислава и перечислить не мыслила. И как только закат погас, взору её открылся волнующий душу вид: в тумане все соцветия замерцали тысячами и тысячами огоньков, будто перед ней распростёрлось небо, только из разноцветных звёзд: белых, жёлтых, лиловых. Зарислава знала – чем ярче сияние, тем сильнее трава эта считается. Волхва их огневицами нарекла.
3
Перуницей – при произнесении заговоров и совершении ритуалов и обрядов славяне себя осеняют перуницей (знаком молнии).
4
Правь – всеобщий закон, управляющий миром.
5
Зеленые Святки – являются праздником наивысшего расцвета природы.