Назад дороги нет

– Ах вы, поганые щенки! – злобно заорал Сэм, пытаясь спихнуть с себя мальчишек. Он с силой дернул правой рукой, и Оливер, не удержавшись, отлетел от мужчины, спиною врезавшись в шершавую стену и вскрикнув от охватившей его боли.

Мальчик закашлялся, почувствовал, что в легких резко перестало хватать воздуха. «Пожалуйста, только не новый приступ астмы, только не сейчас», – с паникой подумал Оливер, пытаясь задержать дыхание и успокоиться. Он положил ладонь себе на грудь, мысленно считая до десяти, тяжело размеренно дыша.

Словно со стороны услышал, как закричал Ник, под пораженный и испуганный ропот ребят:

– Это Том, Шкаф и Донован избили Джейн!  Но они за это ответили! Мы их так отделали в прачечной, что они вряд ли вообще вспомнят, кто они такие!

– Мистер Пакер, посмотрите! – подтверждая его слова, пискляво воскликнула Крис, главная среди девчонок, указывая пальцем за спину Сэма. – Это Шкаф!

Воспитатель обернулся, проследив взглядом в указанном девчонкой направлении, и действительно увидел Шкафа, распластанного на полу, который был все так же без сознания. Сэм быстрым шагом подошел к нему, склонился над парнем, к своему облегчению, нащупал пульс. Удостоверившись, что он был жив, мужчина двинулся к Нику и Оливеру, схватил их за плечи, крепко, до боли сжимая своими огромным руками, повел в прачечную, желая как можно скорее узнать, что эти мелкие говнюки все-таки натворили.

Глава 12

Весна 1964

Как Калеб и обещал, он поговорил с директором издательства Геральд’з Газетт, мистером Кроуфордом. После недолгих раздумий тот взял Ричарда на испытательный срок, вести колонку о культурной жизни Нордсайда, в частности кварталах Юртон, Гертни и Толки. Возможно, столь быстрое решение принять Ричарда на работу было связано с тем, что их предыдущий репортер, «прыщавый Уолтер», обдолбался до одури и сыграл в ящик. Именно благодаря его статьям газета еще продолжала оставаться на плаву, хоть и не могла соревноваться с такими гигантами как «Найтмер-ньюс» и «Пророк».

Колонка, которую должен был вести Ричард, освещала множество моментов культурной жизни, к примеру движ, как выражалась молодежь, в увеселительных заведениях: всевозможные клубы и кабаре,  выставки,  собрания художников (у них, по словам Эммы, были самые крутые тусовки, на которые хотел попасть каждый), концерты и выступления, а также благотворительные вечера – всё это попадало в поле зрение юноши. Откровенно говоря, он не считал, что подходит для этой должности – слишком зажатый и неуверенный, он чувствовал себя не в своей тарелке при большом скоплении народа, и всякий раз, на пороге очередного клуба, его сковывал страх, хотелось бросить это всё и убежать. Пусть эта работа и не была приделом его мечтаний, но всё лучше, чем ничего.

В целом Ричарду было грех жаловаться: рядом больше не было жесткой матери, он занимался любимым делом – делал наброски своего романа, и самое главное – у него были друзья. Нередко Эмма ходила вместе с юношей по различным заведениям, о которых Ричарду нужно было писать. Особенно она любила бывать на выставках картин и тусовках художников. Ричард видел, как оживленно загорались её глаза, когда она подолгу останавливалась у некоторых картин, и внимательно рассматривала их, как будто выискивала что-то известное только ей одной. А после могла долго болтать о красках, мазках, игре света и об остальных тонкостях рисования, в которые Ричард не вдавался и мало понимал, но кивал подруге в ответ.

Как потом узнал Ричард, Эмма была самоучкой и не заканчивала художественной академии или колледжа, хотя и очень мечтала туда поступить. «Когда-нибудь это случится, – немного смущенно говорила Эмма юноше, – и ты еще побываешь на выставке моих собственных картин».  Ричард обещал обязательно прийти.  Ему нравилась Эмма, она была хорошим другом и отличной собеседницей, с ней он чувствовал себя намного уверенней.

Калеб тоже бывал с ним на подобных вечеринках, но уже в качестве фотографа.  Его, конечно же, больше всего интересовали клубы и кабаре, где можно было хорошенько оторваться. В последнее время Калеб делал это особенно часто. Он дорабатывал свой последний месяц, после чего должен был пойти работать на стройку, и Ричард видел, как его друг из-за этого иногда мрачнел, но с расспросами не лез, все еще боясь показаться слишком навязчивым и оттолкнуть от себя своих единственных друзей.

Приближался и карнавал в Аспен-Хилле. Ричард сам не поверил, как, но убедил директора, что если они с Калебом пойдут на этот карнавал, то получится отличная статья, причём они могут получить интервью о карнавале из первых уст. (Билли сообщил, что будет только рад дать интервью о особенностях и обычаях их праздника.)

Мистер Кротуорд, услышав это предложение, только вздохнул, пожевал свою сигарету и с досадой произнес: «надеюсь вы вернетесь целыми». На что Ричард и Калеб поспешили успокоить директора, и заверили его в том, что Ричи напишет лучшую статью из всех возможных, после чего их газета еще обязательно прославится не хуже какой-нибудь «Найтмер-ньюс».

Мистер Кротуорд на эти их слова недоверчиво покачал головой, потер заросший подбородок и объявил, что если у Ричарда действительно получится и он напишет достойный репортаж, то Кроуфорд лично возьмёт его в штат сотрудников на полную ставку.

В день карнавала Ричард очень сильно волновался. И из-за своего волнения стал ужасно неуклюжим: случайно порезал щеку, когда брился, ударился головой о кровать, когда залез под нее в поисках своего галстука. Пытаясь приготовить завтрак, порезал указательный палец (Калебу пришлось его перебинтовывать, потому как у Ричарда дрожали руки и ничего путного не выходило). В последний момент юноша даже подумал плюнуть на всю затею и отказаться идти, но всё-таки взял волю в кулак – он не мог позволить, чтобы друзья считали его трусом, к тому же ему кровь из носу нужно было написать статью.

Процессия началась в полдень на улице Сентфор. Повсюду гудела музыка с горячими африканским мотивами, стучали там-тамы, том-томы и джембе, которыми умело управляли уже не молодые темнокожие музыканты. Полураздетые девушки в ярких откровенных нарядах танцевали, плавно изгибаясь, крутя восьмерки бедрами так, что обычные прохожие, шедшие мимо, теряли дар речи и, еще некоторое время разинув рты, рассматривали их.

А вот Ричарду было как-то неловко тут находиться, его смущали эти странные полуголые мужчины и женщины, их раскрепощенность и отсутствие какого-либо страха, их танцы и слишком громкая музыка.  Он даже не мог объяснить почему, но чувствовал себя здесь совершенно лишним. Будто бы по ошибке попал на чей-то праздник и теперь хотел поскорее сбежать, но только не знал, как это сделать.

Ричард повернул голову и увидел, что Эмма тоже замерла, закусив пухлую нижнюю губу. Она обводила толпу растерянным взглядом. Сильно побледнев, в своих потертых джинсах и футболке, которая была на несколько размеров больше, чем нужно, Эмма выбивалась из шумной толпы и резко контрастировала с другими девушками в ярких коротких платьях или в костюмах, выгодно подчеркивающих их прелести. Эмма же скорее напоминала маленькую девочку, отставшую от родителей. Словно потерялась в толпе и теперь не знала, что делать дальше. И Ричард ее понимал. Они оба казались здесь лишними, в отличии от Калеба, который чувствовал себя как рыба в воде. Парень весело улыбался, махал рукой участникам карнавала, мурлыкал себе под нос исполняемые музыкантами мелодии, подмигивал танцующим девушкам, и щелкал фотоаппаратом, желая запечатлеть каждый момент.

Ричард мог только позавидовать его уверенности. Сам он хотел поскорее оказаться дома. В толпе незнакомых людей он чувствовал себя крайне некомфортно, а рассказ Билли о стычках и драках, которые могли случится на карнавале веселья никак не добавляли.       Вдруг Калеб подпрыгнул и замахал кому-то рукой, подзывая подойти. Чуть прищурившись, Ричард увидел, как огибая толпу, забавно пританцовывая, к ним шла держащаяся за руки парочка. Только когда они подошли совсем близко, юноша понял, что это были Билли и Джеки. Ричард раскрыл рот от удивления при виде их нарядов.