Страница 6 из 10
– С ней всё хорошо, завтра встанет на ноги и не вспомнит о жаре. Я ей снадобий сонных дала и трав кое-каких, чтобы жар сбить, – разъяснила знахарка после некоторого раздумья. Она перелила отвар в чашу деревянную, изрезанную символами неба и земли. Густой пар окутал Садагат.
– Я слышала, что ты хочешь сделать её своей первой женой.
Вихсар невольно глянул на княжну, но та по-прежнему дышала ровно, глубоко. Вспомнил ощущение её мягкой кожи на своих пальцах и след тёплый на губах. Как упрямо не решалась касаться его. Она боится своих чувств, боится признать их и желать его так же, как вожделеет он её. Ему не нужны другие, только её тепло он жаждет чувствовать, видеть желание только в её в синих, как небо, глазах, слышать её лишь голос, целовать каждый раз вновь и вновь, ведь ей невозможно насытится, невозможно напиться такой чистой, прозрачной, живительной силы воды.
Не услышав никакого ответа, Садагат обернулась, щуря хитро карие глаза и от чего-то улыбаясь. Она не осуждала его решения. Вихсар никогда не считался с другими, а тем более, не согласовывал своих решений, они всегда были его личным делом, но сейчас спокойствие знахарки было ему нужно. Подняв тяжёлую чару, Садагат прошла к хану, чуть склонив голову, протянула отвар.
– Это для тебя, хан, мне ведомо о твоих ранах, и я обязана позаботиться и о тебе.
Вихсар принял приготовленное снадобье, но только из уважения к целительнице.
– Правда хан Бивсар не совсем одобрит твой выбор, Вихсар.
Хотел он сказать, что ему не важно суждение отца, но промолчал, отчасти это было не совсем так. Всё же был его сынам, и в жилах течёт его кровь, отречься от которой и не смеет, и не может.
– Я не знаю, что будет дальше, – ответил только хан, отпивая горячего резко пахнущего взвара, вязкого и горького на вкус. Жар немного смягчал его.
Садагат вздохнула и отвела взор, обращая его к огню. Блики пламени играли в монетах на лбу и висках, лицо её в этот миг казалось моложе и вместе с тем было задумчивым.
– Никто не знает, даже боги. Главное, быть честным со своим сердцем.
Вихсар хмыкнул. Быть честным не всегда выходит, и оставаться таковым сложно.
– Я не знаю, честен я, или нет.
Теперь пришёл черёд улыбнуться знахарке, глаза её блеснули живым огнём, вовсе преображая её лицо, сосредоточенное, мудрое.
– Об этом узнать можно только сквозь время.
– Ты говоришь загадками, Садагат.
Уголки её губ дёрнулись в улыбке, она смотрела со своего низкого роста и верно о чём-то знала, только говорить не хотела. Хотя это могло ему привидеться. Вихсар отпил ещё, чувствуя, как по телу разливается волна тепла. Вязкая тишина начала убаюкивать, как заботливая мать.
– Быть честным, хан, это значит не предавать себя. У этой чужачки сильное сердце, в нём живой огонь, если хочешь, чтобы она открыла его, отдай то, что принадлежит ей.
Вихсар нахмурился, догадываясь, на что указывает женщина.
– Я не отпущу её, Садагат, – ответил он резче, чем того хотел.
Женщина покивала, соглашаясь с его намерением. Вихсар, испив взвар, вернул чашу на стол.
– Свадебный обряд будет через два дня, и я хочу, чтобы ты подготовила её и оставалась с ней, я не могу доверить это Хайне.
– Это честь для меня, хан, – склонила голову женщина в благодарности.
Вихсар, сжав челюсти, бросил последний взгляд на княжну и пошёл к выходу. Слова Садагат осели мутным осадком, пронизывая, как холодные капли, всё ещё падающие с неба и сулившие быть ночному дождю.
«О чём она говорила?» – думал он и не мог понять, или не хотел.
В шатре уже никого из батыров не оказалось, но очаг всё горел, наполняя помещение красновато-золотым светом, очерчивая все предметы мягким туманным свечением, погружая Вихсара в спокойствие. То, что здесь он был не один, Вихсар ощутил, едва только войдя, уловив смесь густых, сладких цветочных запахов. Из вороха подушек на звук с пола поднялась одна из девушек. Костёр сразу выхватил её изящные формы в полупрозрачной рубахе до колен с вырезами по бокам, что открывали стройные ноги, загорелые, смуглые. Чёрные волосы водопадом струились по плечам к бёдрам, золото огня переливалось в них волнами. Айма, неотрывно смотря на хана, подошла неспешно, плавно, бесшумно, босые ноги мягко ступали по ковру. За ней поднялась и Ирада, волосы той были заплетены в косы, на ней тоже была рубаха, облеплявшая приподнятые, чуть заострённые груди, но под ней виднелись просторные штаны, прихваченные на щиколотках тесьмой. Она подняла длинный сосуд с маслами и с вином, принялась разливать в чаши.
– Ты вернулся, – проворковала текучим елейным голосом Айма, едва приблизившись. – Я скучала, хан, – запрокинув голову и встряхнув шёлком волос, она смотрела из-под опущенных ресниц тягуче.
– Я не посылал за вами, – ответил сухо Вихсар.
Айма моргнула, казалось, растерялось. Ирада застыла на своём месте, видно опасаясь гнева.
– Тебя так долго не было, хан Вихсар, – пролепетала Айма, прижавшись к холодному, пришедшему только с улицы мужчине трепещущим горячим телом.
За своеволие в другой раз он бы выставил их вон, обрушив на них свой гнев, но не сейчас, когда так устал и напряжён до крайности, будто зажатый в тиски тяжким бременем, не отпускавшим все эти дни. Объятия и близость наложницы расслабляли. Вихсар не оттолкнул её, позволив обеим остаться, только лишь бы забыться на время. Айма всё поняла сразу, положила ладони на твёрдую грудь мужчины, сняла плащ с могучих плеч, опустив его на сундук, сворачивая неспешно и бережно. Девушка села на пол перед ханом, стягивая сапоги, встав на колени, принялась расстёгивать кожаный пояс, так же свернула и положила его на плащ. Всё это походило на какой-то ритуал, впрочем, оно так и было. Айма поднялась на носки, потянувшись к губам Вихсара, желая одарить своей лаской. Он, ощущая колебание её дыхания на своём подбородке, смотрел сверху, утонув в черноте глаз наложницы. Длинные тёмные ресницы делали эти глаза колодцами глубокими, порождающими дрожь. Из всех наложниц глаза у Аймы были самые чёрные, они, как тягучая вязкая смола, обливали его, обездвиживая. Это не синева чистых родниковых глаз Мирины, а топи, в которых вместо того, чтобы воспарить, камнем шёл на дно. И только одно желание возникло в нём – раздавить и сокрушить, смять и подчинить.
Вихсар с напором погладил ладонями её тело, ощущая под тканью мягкой плавные изгибы спины, талии, округлых бёдер, чувствуя, как горящим сгустком падает томительная тяжесть вниз живота, вызывая острое, до багряных всполохов в глазах, скручивающее в узел мучительное вожделение, скопившееся за время пути в Ровицы. Айма пробуждала зверскую жажду и голод, порождая одно единственное желание – вторгнуться и завладеть. Вихсар одним рывком подхватил девушку под бёдра, отрывая от пола, прижимая к себе, достиг очага, опрокинул девицу на выстеленные прохладные меха на полу, лёг на неё сверху, прижимая весом своего тела к земле, впиваясь бешено и жадно во влажные мягкие губы, терзая их и прикусывая, проникая языком вглубь. Айма отвечала с жаром, обхватив шею, пронизывая волосы пальцами.
Собрав ткань рубахи в кулаки, Вихсар рванул края в стороны, оголяя грудь, колышущуюся под его натиском, на меха постели посыпались бляшки. Хан обхватил полные горячие груди с набухшими тёмными сосками, припадая к тугому узелку губами, ощущая солоновато-сладкий вкус на языке, прикусил, а потом втянул в себя, посасывая. Айма выгнулась, издав тягучий стон, бесстыдно раскрыв колени под каменным станом хана.
Наложница так просто и сразу не далась, вдруг извернулась, и теперь он оказался снизу. Девушка сползла, как горячий воск, вниз, к животу, оглаживая бёдра, колени, спуская вниз ткань штанов, скользнули губы по каменной плоти, опрокидывая Вихсара в пучину блаженства. В то время со спины подошла Ирада, он почувствовал, как её тёплые нежные руки коснулись плеч, смяли, помассировав напряжённые тугие мышцы.
– Ты так устал, великий хан, расслабься, – прошептала горячо Ирада.