Мисс Неугомонность

Они семья. А я…

Господи, ну что же так тоскливо-то на душе? ПМС у меня, что ли?

Устав сражаться со своим настроением, я просто отодвинула в сторону клавиатуру и уткнулась лицом в ладони, позволяя себе расплакаться. Девчонка я или как? Нам можно иногда и пореветь, даже если и не выходит логически себе объяснить, отчего дала течь. Просто мне пло-о-охо!

Но сейчас, еще чуть-чуть, и все пройдет. И никто ни о чем не узнает. Из этих дверей выйдет прежняя мисс Дюпре, дракониха и гавкучая чихуа… тьфу, железная леди! И никто не пронюхает, что я сижу тут, хлюпаю носом и слезы размазываю…

Никто, кроме этого невыносимого противного грубияна Саважа, что вперся, само собой, без стука.

– Ну что там со сметой?

Ну конечно, разве мог бы ты подгадать момент еще удачнее? Давай теперь, глумись и злорадствуй!

Глава 4

Херня какая-то!

Чувствую себя сопливой девкой, что распустила слюни при виде умилительного щеночка.

Уси-пуси, какая кроха! Иди ко мне, сладенький!

Тьфу ты!

Но рожа сама собой складывается в лицо имбецила при виде Розалинды.

И понимаю, что никакого отношения эта малышка не имеет к брату. Только к Алеене, и то весьма условное. А поди ж ты! Воспринимаю как родную племянницу. Или и вовсе свою… Тпру! Стопэ эти мысли!

Помнится, когда Лаура только появилась в семье, она была совсем еще маленькой, постарше Рози, конечно, и намного – лет пять-шесть – и я порой сбегал от ее вечных «почему», «расскажи», «дай мне», «хочу на ручки», но, наткнувшись на укоризненный взгляд от ма и недоумевающий от па, сдавался и уделял ей время. Тогда мне это казалось подвигом. Как же – такой взрослый парень, а возится с мелкотой. Но уже через полгода так привык, что мне стало не хватать этого неповторимого детского аромата.

Все дети пахнут похоже – теплым молоком, свежим овсяным печеньем, пластилином и красками. И у них такие искренние слезы и настолько заразительный смех, что без них становится неуютно в жизни, как будто тебе чего-то не хватает. Чего-то очень-очень важного, такого, что сложно поддается описанию словами.

Взяв на руки Рози в центре акушерства, я словно ухнул в глубинные детские воспоминания. Увы, не самые счастливые. И, глянув в ее дымчато-голубые, как у всех младенцев, глаза, принял решение: эта крохотулька заслуживает счастливого детства. Точка.

Ей повезло попасть в огромную, любящую семью, где она будет нужна всем! Не как средство достижения каких-то целей, не напоминанием об ошибках молодости, а как полноправный и долгожданный член семьи. Разношерстной, с первого взгляда странной, говорящей сразу на трех языках, но семьи в самом настоящем понимании этого слова.

У нее уже есть неопытные, но любящие мама и папа. И дедушка с бабушкой – самые лучшие в мире, хочу я вам сказать, и толпа неугомонных дядей, которые все рано или поздно обзаведутся собственными тетями и как минимум футбольной командой младших братьев и сестричек. И ни один придурок или дура не посмеют обидеть нашу первую из череды Вестонов-Герреро-Доэрти-Смит-Маре-Салливанов-Гарсия-Мюрреев-Бруксов-Ли-Морганов. И никто и никогда не спрячет глаза, бормоча виновато: «Прости, будет лучше, если ты останешься жить с теми людьми, потому что мне ты не нужен, ты все испортишь. Ты – ошибка молодости, о которой я хотела бы забыть!»

Вот так.

Я – результат ошибки молодости.

Я, как выяснилось при первой встрече с биологической матерью, чуть не сломал ее жизнь своим появлением. И поскольку я уже довольно взрослый и все это время как-то прожил без нее, то не стоит и начинать. «Ты же понимаешь?»

Нет. Не понимаю. Отказываюсь понимать, как женщина, родившая дитя и с легкостью отдавшая его на воспитание чужим людям, может отказать своему повзрослевшему ребенку в такой малости, как общение с ним, в простом человеческом, мать его, общении!

Разве я многого просил?

Я отдавал себе отчет в том, что я приемный сын, что последние мои усыновители – те самые ма Линда и па Джек – прекрасные люди. Просто потрясающие, о лучших невозможно и мечтать. Я хотел только понять, почему от меня не просто избавились, а забыли напрочь. Как будто меня никогда и не было!

Понял.

Биологическая мать умудрилась залететь после выпускного школьного бала. И настолько боялась сказать о своей беременности родителям, что, когда все опомнились, делать аборт было поздно. По крайней мере, в те времена. Она родила меня, отказалась от каких бы то ни было прав и выскочила замуж за своего одноклассника, с которым встречалась еще со средней школы. И теперь у них все в шоколаде: свой дом в хорошем районе, белый забор, цветущий палисадник, трое розовощеких детишек – семнадцати, четырнадцати и десяти лет – и собака – золотистый ретривер. Прям американская модель успешной добропорядочной семьи.

Казалось бы, ты встречалась с парнем с пятнадцати лет, вышла за него замуж, родила ему детей, а я-то откуда? Почему мне нет места в этой сахарно-ванильной картинке?

Да все очень просто. Ее муж и мой папаша – разные люди. Так-то вот.

Откуда знаю? Да сама сказала, виновато пряча глаза и пугливо оглядываясь в надежде, что никто не увидит даже, как она со мной разговаривает.

Она собиралась отдаться своему парню как раз на выпускном – хреновое клише ограниченных подростков. А в результате – «случайно, это вышло совершенно случайно, и мой Дон до сих пор этого не знает» – отдалась отвязному рокеру, одному из группы, что играла на их вечеринке.

Упс!

Как уж она потом пудрила своему будущему благоверному мозги и объясняла свое полугодовое отсутствие в родном городке и объясняла ли вообще – это вопрос другой. И он меня не е*ет.

Просто я – плод случайного траха обкуренного гитариста и пьяной выпускницы.

Чертова ошибка гребаной юности.

– Мя…

Твою мать, опять к нам в гараж забрел какой-то дворовый кошак. Небось очередной прикормленный Спанчем бродяжка.

– Мя, мя-мя, мя-а-а-а.

Черт, больной? Или опять придурки какие-то искалечили животину? Судя по звукам, это даже не взрослый кошак, а маленький котенок. Убил бы уродов, которые издеваются над беззащитными и слабыми.

Звук послышался вроде как рядом с каморкой Мисс Занозы-в-моей-заднице. Пойду гляну, вдруг и правда раненый лежит, заодно спрошу, что там с этой гребаной сметой! Еще днем обещала мне ответить, засранка такая!

Кошака рядом не обнаружилось. Зато звук раздался внутри самой каморки. Так, может, это она и притащила его?

– Что там со сметой? – состроив суровую рожу, я ввалился к «дире-е-е-е-ектору», набрав сразу воздуха в грудь, чтобы сделать замечание по поводу зверья, которое она притаскивает на рабочее место.

И споткнулся, как будто мне в грудину аккумулятором от моего пикапа прилетело.

Потому что вот это хныканье раненого котенка издавала сама Мари.

Девчонка плакала.

Не напоказ, не истерично, не для того, чтобы заставить обратить на себя внимание.

Но так горько и обреченно, с такой тоской и непроходимой безнадежностью, с такой болью в покрасневших глазах, что в голове опять всплыла недавняя мысль: «Убить урода, который обидел».

– Кто? – с силой выдавил из себя вопрос.

– Что? – Рыжая так удивилась вопросу, что аж икнула, и тут же шумно высморкалась.

– Обидел кто? – уточнил я. – Братья или из киношников?

– И что ты сделаешь? – горько усмехнулась кудряшка.

– С братьями – любым из них – поговорю по-свойски, так, чтобы поняли. Киношники… ну, тоже поговорю. В последний раз. В самый последний. После уже разговаривать не смогут.

– Смотри ты, защитник какой. Ничего ты ему не сделаешь. – Мари отвернулась, нарочито тщательно роясь в сумочке.

– Ну и зря ты так думаешь. Нет неприкосновенных. Для меня нет.

– Есть, – пробубнила упрямица.

– И кто же это такой крутой тут завелся? – Не, она серьезно думает, что мне будет взападло побеседовать с кем бы то ни было? По-своему? По-мужски. Так, чтобы понял.