Бегство

– Ну что? Законопатил он тебя? Мой тоже доставал – не пей, не кури, с садовником не траxaйcя. Дебил. Я тоже здесь лежала, кстати. Они меня токами лечили, идиоты. А потом я свалила.

Катарина открыла глаза, вздрогнула всем телом, хотела было заорать, но удержалась. На краю ванны, опустив худые ступни в воду, сидела та самая рыжая. Стриженая голова казалась фарфоровой, огромные глаза просвечивали насквозь.

– Да ладно, не бзди. Не хочешь, не надо, варись в собственном соку. Пошла я.

Девица растворилась, как будто растаяла в поднимающемся из ванны парном тумане

Глава 5. Процедура

Дождь лепил в окно палаты (спальни, как говорили здесь умалишенные алкоголики, в ряды которых влилась Катарина, наивные дурачки наивно полагали, что за их огромные бабки к ним относятся, как к людям) так, что стекло стало похоже на бугристую плоскость, которую дёргают вверх-вниз. Он лупил по дорогому деревянному карнизу, бился в истерике, пытаясь прорваться внутрь, но крепкие стекла не пускали, и дождь исходил рыданиями. Катарина задумчиво сидела у окна, толстый доктор придумал для неё какую-то особую терапию, и после неё ей все время хотелось есть и спать. И ещё кое-чего хотелось, причём так, что сводило низ живота, сводило до боли и судорог, особенно, когда рядом оказывался лукавый сосед. А сосед оказывался рядом часто, Катарина явно зацепила его мужское естество, и он все дефилировал в поле зрения, пританцовывал, как петух перед курицей, и Катарина чувствовала – ещё пару дней терапии и её крепость падёт. Сейчас опять на неё накатило, она встала, чтобы достать из холодильничка ледяной цитрусовый сок – освежающая кислота лимона всегда немного охлаждала нутряной изматывающий пыл, она ненадолго успокаивалась.

Вот и сейчас, когда ледяная шипучая влага добралась до желудка ей стало немного легче, жар в том самом месте чуть утих, и она вздохнула свободнее.

– Ой, ой, холодный сок может навредить вашему горлышку, дорогая. Мы так не договаривались. Болеть здесь ни к чему, такая интересная жизнь, вдруг пропустите что. Я, кстати, за вами, дорогая. У нас капельница сегодня, ноотропы очень распрекрасные, дорогие, такие препараты здесь не достать. Дурака умным делают, а уж такую умницу, как вы – просто на ноги поставят, нервную систему успокоят, все таланты проявят. Книжки начнёте писать.

Раиса, дежурная медсестра, смуглая, крепко сбитая, похожая на коричневатый мешок, туго набитый соломой, в который вставили хорошо надутый шарик с глазами и носом – пуговкой и четыре колбаски, сверху и снизу, а потом нахлобучили на это все медицинский костюм, перчатки и белые тапки, этакая веселушка-хохотушка подскочила, затеребила, заставила накинуть поверх костюма шубку, объяснив, что пойдут по улице, а с утра захолодало, вытолкала Катарину сначала в коридор, а потом на улицу, ткнув в двух гориллоподобных охранников серебристым жетоном- пропуском, и уже на улице, обернувшись к своей пленнице, блеснула недобрыми, какими – то рыжими глазами.

– Заскочим к доктору, подпишем согласие. На эти лекарства надо согласие, больно дорогие, если что, клиника не расплатится. Это минутка.

В крошечном кабинете, похожем на коробку за маленьким столиком сидел такой же маленький доктор. Он был похож на Буратино в старости, из круглых морщинистых яблочек щёк торчал длинный острый нос и даже шапочка, натянутая на не по возрасту крутые кудри, встала на затылке колом, удивительно напоминая Буратинский колпак. Он кинул взгляд на Катарину и у неё возникло ощущение, что её коснулась мышь.

– Присядьте. Небольшое обследование и подпись согласия займёт не более десяти минут. Протяните руку.

Катарина протянула Буратине руку, он суетливо померял давление, температуру, ткнул какой-то странной пробиркой с наконечником-иглой в предплечье, снова выпустил свою мышь, чуть усмехнулся.

– Всё-все… Не пугайтесь, просто тест. Вот согласие, читайте, подписывайте.

Катарина начала было читать бумагу, плотно исписанную тонкими, бледными буковками, но в глазах стоял туман, голова кружилась и прочесть ничего толком не удалось. Поэтому, она, плюнув, подписала, Буратино утащил лист куда-то под стол и встал, провожая пациентку. Раиса подхватила Катарину под руку, уже поймав её при падении, кивнула доктору, тот вывез откуда-то инвалидное кресло. И последнее, что видела Катарина, это узкую, длинную бутыль с розовой жидкостью, висящую на штативе и, блеснувшую в ярком, откуда-то взявшемся солнечном свете тонкую и длинную иглу.

Глава 6. Полет

Когда Катарина открыла глаза в палате было темно и холодно, у неё кружилась голова и жутко хотелось пить. Опустив ноги на тёплый пол, она с наслаждением напрягла икры, которые, почему-то занемели и вдруг почувствовала непривычную неловкость в паху. Раздражённо подскочив, Катарина хотела было избавиться от того, что так мешало, и тут ужас понимания окатил её ледяным холодом, и все, что вчера с ней произошло вдруг встало на свои места страшно и безысходно. Она, наверное, разнесла бы сейчас все в этой поганой палате, но дверь распахнулась, и Раиса буквально в два шага допрыгнула до неё, железной рукой ухватила за плечо и с силой усадила, вдавив в кровать.

– Тихо! Что ты с таким лицом тут носишься? Тебе надо поберечься, чистка хоть и операция детская, но все же операция.

Теперь, когда Катарина окончательно поняла, что   ней произошло, уже не ужас, чёрное, беспросветное отчаянье накатило на неё, придавило, расплющило, совершенно лишило сил. Они отняли у неё то, о чем она мечтала, о чем молила Бога, и то, что она вымолила. Она застонала, скорее даже завыла волчицей, вцепилась в оттопырившийся на плоской груди медсестры халат, хотела повалить её на пол, но та, ловким натренированным движением вывернулась, резким ударом в шею лишила Катарину возможности дышать. И когда та пришла в себя, то шевелится уже не могла – препарат из немаленького шприца, который Раиса небрежно бросила в мусорку у кровати, сделал свое дело.

– Не дрыгайся. А то для таких активных у нас есть миленькое отделение с такими специалистами, у которых 'мама' сказать не сможешь.  Прыгает тут она.

Катарина, захлебываясь слезами, они градом текли по её заледеневшим вдруг щекам, стекали в рот, по подбородку, обжигали шею.

– За что? Скажи мне, за что? За что?

Катарина повторяла и повторяла одно и тоже, понимая, как это глупо, но язык тяжело ворочался во рту, как будто сам по себе.  Раиса глянула на неё мельком, в её глазах промелькнуло что-то похожее на жалость, она подвинула к кровати стул, села.

– Да ладно тебе. Забудь. Жизнь большая.

Потом вдруг опомнилась, подняла голову к потолку, туда, где скорее всего, была установлена камера, жёстко и отчётливо сказала.

– Выполняем распоряжения клиента. Таких клиентов, как ваш муж, клиника терять права не имеет. Да и вы… Вы же подписали согласие. Сами. Собственной рукой.

Катарина вспомнила – сквозь снова сгущающийся туман мелькали картинки вчерашнего дня – доктор – Буратино, бумага с прыгающими мелкими буковками, ампула с крошечной иголочкой, впившейся в плечо…  Она сама… Сама… Она сама разрешила им убить своего ребёнка…

…

Небо было ярко голубым, опрокинутым навзничь над чашей долины, в которой среди старых садов спряталось большое, нарядное село. Катарина планировала в этом небе, тугие потоки воздуха поддерживали её легкое тело, аккуратно и нежно отпускали её все ниже, и вот уже она могла рассмотреть все – даже огромные ромашки на лугу около реки. Что-то было до боли знакомое в этих улицах, Катарине казалось, что если она сейчас опустится на землю и пробежит вот по тому переулку вниз, к реке, то она увидит огромный колодец-журавель, а дальше – небольшой песчаный склон и берег тихой ласковой реки. А вот тот белый дом-мазанка с высокой крышей, почти не заметный сверху из-за огромных груш-дуль, она знает вплоть до самого укромного уголка, она помнит его так, как будто уехала оттуда вчера. Катарина расправила руки, чуть уменьшив поток воздуха и опустилась ниже. С трудом подавив горячую волну, восставшую в груди и затопившую сердце, она ухватившись за ветку, спряталась в листве, потому что там, внизу, около аккуратного, обшитого тесом сарайчика стояла тоненькая девочка в ярком сарафане, с косицей, завязанной атласной ленточкой – она сама…