Страница 6 из 33
Найти в огромном здании интересующую персону, как ни странно, оказалось не трудно. Унгаретти в консерватории знали все, включая самых маленьких учеников, некоторые из которых терялись за собственными инструментами. Он оказался статным мужчиной средних лет с серебристой проседью в чернильных волосах. Увидев печать на предоставленном для ознакомления документе, отпустил ученика, отчаянно мучающего скрипку, и жестом предложил занять одно из двух кожаных кресел. Налив воды из графина, сделал несколько глотков, и не пытаясь скрыть напряжения.
– Вы пришли из-за смерти Адама, не так ли? – догадался он, тяжело опускаясь визави гостя. – Ужасная потеря для искусства. Для нас всех…
– Да, к сожалению, я вынужден потревожить ваш покой сим неприятным разговором, – отозвался Винсент, чуть склонив голову, изучая собеседника взглядом. – Мне стало известно, что за несколько недель до трагедии у вас с Крейвеном произошел некий конфликт. Не могли бы вы посвятить меня в детали сего происшествия?
Унгаретти чуть поджал губы, выдавая, как ему неприятна тема, но смотрел на визитера спокойно и уверенно. Казалось, данное место держится только на стати этого человека, и он никогда не позволит себе опустить плечи. Это внушало уважение.
– Видите ли, – вздохнул он, пытаясь пристроить руки, сцепив их в замок и устроив на остром колене. – Без ложной скромности скажу, что Адам был самым талантливым из музыкантов и композиторов, вверенных мне, и я многое сделал для его продвижения. И в тот раз… То был уникальный шанс для музыканта его уровня, и я сделал все, чтобы он достался именно ему. Сказать честно – более достойного кандидата и быть не могло. Написать оперу для короля. Но… – мужчина досадливо поморщился, – Крейвен отказался. Накричал, когда я попытался настоять. В последнее время он сильно изменился, стал дерганным, несдержанным. Стремился к мнимой свободе, что могла погубить карьеру… Впрочем, я также не смог сдержаться. Уязвленное самолюбие, негодование… И Адам выставил меня прочь, захлопнув за спиной дверь.
Похоже, Унгаретти действительно было трудно смириться с прискорбным и необратимым фактом. Да и не стал бы человек вроде него убивать из-за такого, в сущности, пустяка.
– Как вы считаете, а что могло так повлиять на характер Адама Крейвена?
Мужчина чуть пожал плечами, а затем отошел к огромному окну, выходящему на шумную площадь, вновь сцепив пальцы в замок.
– В последнее время Адам считал, будто его творчество ограничено, что он не может работать, ибо его душат рамки правил и традиций. И невозможность… Эта “несвобода” угнетала его. Он все чаще искал спасения у девиц и алкоголя.
– Вот оно как. Что ж, спасибо за уделенное время, – Винсент поднялся. – Если вдруг вспомните новые детали, сообщите мне, пожалуйста.
Только это вряд ли, насколько барон успел заметить, люди искусства жили в некой параллельной вселенной со всем остальным миром и часто не замечали, что происходит вокруг. Особенно, если в этот момент у них в голове звучала не написанная музыка или слова.
Одно он мог сказать точно: Унгаретти сожалел о смерти Крейвена. Да и вряд ли бы испачкал руки в крови бунтаря, тем более так грубо. Уж скорее отравил бы. Конечно, учитывая дозу аммиака и серебра в крови Адама, можно было подумать и об этом, но опыт работы с людьми подсказывал барону, что капельмейстер предпочел бы пирожные с цианидом…
Винсент успел спуститься по широкой пологой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, когда в просторном холле с высоким, словно в храме, сводом и огромными свисающими с потолка многоярусными люстрами, его нагнал слегка запыхавшийся Унгаретти.
– Не могу знать, пригодится ли вам… Незадолго до нашей ссоры, Адам жаловался на горничную. Сказал, она без спроса впустила в дом церковников, и те истрепали ему все нервы.
– Церковников? – удивился барон, развернувшись к капельмейстеру и вопросительно изогнув бровь. – Сомневаюсь, чтобы Адам писал для них музыку. Он упомянул, что от него хотели?
Унгаретти печально развел руками:
– Увы, его больше беспокоило поведение горничной… Так что, я, вероятно, зря побеспокоил вас, это не существенно.
– Кто знает… – задумчиво отозвался барон, кивнув то ли себе, то ли собеседнику и, поблагодарив, поспешил прочь.
Нырнув в экипаж, услужливо ожидавший аристократа на улице, взял позабытую на сиденье кожаную папку, принимаясь перебирать бумаги. Кажется, Уилл передавал ему информацию о горничной… Едва необходимый листок оказался в руках, Винсент сообщил кучеру адрес. Бросив взгляд в окно, успел заметить, как проплыла мимо облаченная в сутану фигура, и задернул шторку.
Проповеди церковников утомляли, вызывая головную боль и стойкое неприятие. Впрочем, неприязнь у них с церковью была взаимная, уходящая корнями в те времена, когда старая аристократия еще находилась у власти, а потому была неискоренима, как неискоренима и фальшь людей в черных одеяниях.
Нет, он не говорил решительно за всех. Были среди старой аристократии любопытные экземпляры, нашедшие себя в лоне церкви. Молодой граф Энчфолд, представитель одной из побочных ветвей Бейли, например. И это с жуткой наследственной аллергией на ладан… Впрочем, Винсент был наслышан, что жизнь в их доме далеко не сахар.
Молодой барон качнул головой. Их семьи приглядывали друг за другом, связанные общей тайной, но все же, происходящее за закрытыми дверями, за ними и оставалось.
Лишь спустя час с лишним, экипаж, наконец, остановился у небольшого скромного особняка, в котором горничная снимала комнату. Во время подобных поездок Винсента спасала только профессия, благодаря которой всегда было о чем подумать и чем занять себя. И то, иногда, мелочная суета Старой Столицы утомляла его. Будто не было войны… Впрочем, тут, в глубоком тылу, работающем на фронт, сие бедствие почти не чувствовалось, докатываясь лишь отголосками сухих сводок и слухами. Только налоги выросли вдвое. Даже на фронт отсюда не забирали почти никого – слишком рискованно было отправлять воевать тех, кто непрерывно находился под пагубным воздействием изгнанников. Наверное, как-то так размышляли военные чиновники, приближенные ко двору? Впрочем, рабочих рук тоже не хватало, так что дела могли обстоять куда прозаичнее…
Покинув салон, барон поднялся по видавшим виды ступенькам и постучал в дверь. Когда-то, дом на окраине являлся местом проведения лучших приемов в городе, о которых ходили не просто слухи – настоящие легенды. Но судьба дама капризная, и вот разорившийся хозяин оказался вынужден перестроить фамильное гнездо под нужды доходного дома, вложив в это последние сбережения.
Винсент давно не слышал о нем…
Консьерж удивленно воззрился на аристократа, однако, отлично вышколенный, немедленно стер с лица сие выражение, вежливо поинтересовавшись, к кому направляется его милость. Услышав имя, объяснил, как пройти в искомую комнату, и даже предупредил о поврежденной доске на пятой ступени.
По лицу горничной, судя по закатанным рукавам и забрызганному переднику, посвятившей неожиданный выходной стирке, скользнул легкий испуг. Она послушно отступила в сторону, обронив приветствие и пропуская гостя внутрь.
– Простите за вторжение, мисс Лид, но вскрылись факты, которые требуют вашего разъяснения, – начал Винсент без предисловий, заперев за собой дверь, и девушка чуть вздрогнула, когда щелкнул замок.
Теперь они оказались наедине в весьма бедной, но чистой комнате. Такой же скромной, как ее хозяйка. Из украшений был разве что маленький букет сухоцветов, стоящих на столе, да и тот надо было еще разглядеть за развешанным посреди комнаты бельем, источавшим запахи мыла и ромашки.
– Какие же? – проблеяла девушка испуганно, нервно сжимая пальцами передник.
– До меня дошла информация, будто вы впустили в дом Крейвена представителей церкви и стали свидетельницей их конфликта. Вы можете рассказать мне, что произошло?
– Ах это… – горничная облегченно выдохнула, явно ожидая чего-то более ужасного. У нее имелся личный конфликт с Крейвеном? Заправив за ухо выбившуюся из простенькой прически прядь, виновато потупилась. – Видите ли, милорд, они просто несли слово божье и собирали деньги на храм. Я пустила их на порог, сказала, что позову хозяина. Отвернулась только на миг, руки вытереть, а они уже поднимались по лестнице. Сэр Адам так кричал… Назвал их ворами и велел убираться.