Страница 22 из 23
Глава 8
— Иван Дмитриевич, не помню, кто сказал, но мысль звучит так — «умеешь считать до десяти, остановись на пяти».
— Ты это к чему, государь?
— Не стоит играть на руку полякам и переходить армией Буг. За турками сейчас Подолье, ляхам его отбивать придется рано или поздно. Зачем нам за них дело свершать?! А вот народ из тех краев увести нужно, да числом побольше. На нашей стороне реки поселить — землицы с избытком.
— Потому ты и приказал укрепленные слободы строить? Как от Донца до моря Азовского?
— Так оно и есть. Но нам с тобой сегодня главное сделать надо, что на долгие годы судьбу войска Запорожского Низового определить должно. Ты понимаешь, о чем речь пойти может.
— Разумею, — на старческих губах кошевого атамана появилась улыбка. — Задумал Сечь упразднять?
— Пока нет, прямо тебе скажу. Хотя твоя вольница под боком, как чирей на ягодице — и ходить мешает, и выдавливать толку нет, ибо не созрел еще нарыв. К тому же польза от вас имеется не малая. Да на того же Самойловича влиять, и вроде разграничения служите между мной и Гетманщиной и Слобожанщиной. Тут иное, атаман, совершить надобно.
— И что ты удумал, государь?
— От Чертомлыка до владений османских далековато сейчас выходит, а Крымского ханства уже не существует — упразднено оно нашими общими усилиями. Казакам твоим из Сечи в походы на магометан ходить теперь далече — а жить ведь на что-то надо?! Жито вы не сеете, охотой и рыбалкой не прокормить скопище казацкое, за добычей ходить надобно. А до моря Черного далековато выходит.
— Надумал для Сечи иное место выделить, государь? Поближе к нашим ворогам?
— Так оно есть, Иван Дмитриевич. В устье Днепра места хорошие имеются, да крепость Очаков я вам отдам, и фортецию Кинбурн, что на косе османами поставлена. Тем самым вход в Днепровский лиман с двух сторон перекрыт будет надежно.
— Хитро задумано, — атаман потеребил пальцем седой ус. — Вот только одно я тебя прямо скажу, государь. Казацкой кровушки много прольется — турки ведь не отступятся.
— Так и мои стрельцы за вашими спинами отсиживаться не будут, из котлов кашу лопая. В крепостные гарнизоны пойдут, да линию Буга держать надобно — туда зимовых казаков переселю. Народ вы привычный на краю Дикого поля жить — вот и ограждайте рубежи. А жалование положу больше московского, оружием и справой полностью обеспечу.
— Не знаю, государь, как уговорить казаков с мест обжитых съехать. На круге вопрос решать нужно, многие не согласны с переселением будут. Заматня начаться может, хотя после побед недавних запорожцы имя твое почитают, ваше величество.
— Ни Москва, ни ляхи с Правобережья, ни я сам никогда не примиримся, если вы с Чертомлыка походы во все стороны устраивать будете. Твои запорожцы пойдут, им ведь пить-есть, да и одеваться надобно. Пойми, Иван Дмитриевич — вольница под боком никому не нужна, опасна она непредсказуемостью. Я ведь знаю какие разговоры ходят.
Юрий остановился, внимательно посмотрел на хмурого атамана. Он его прекрасно понимал — старый привычный мир уходил в прошлое, а новое всегда страшит, ибо не изведано еще.
— Вот я и предлагаю вариант этот, пойми Иван Дмитриевич, иного просто нет. А кто захочет из казаков на старом месте остаться — в реестр перейти должен. Налог не деньгами тогда платить будут, как селяне, али ремесленники и другие мои подданные. Службой и кровью брать стану — но так за все хорошее и спокойное платить надобно. Хлеб казаки, наконец, сеять начнут для прокорма, коней содержать за собственный кошт для царской службы — а кому сейчас легко?!
— Это верно, государь, сейчас всем тяжко живется, только не у тебя — народ каждый год тысячами уходит на юг со всех мест.
— Десятками тысяч, атаман. И хоть головной боли хватает, зато на будущие времена задел добрый нами совершен. Власть ведь тяжкая ноша, Иван Дмитриевич, если за каждого человека ответ держишь. «Великого сгона», о котором я тебе давно поведал — не случилось во всем том ужасе. Зато те двадцать тысяч семей с окрестностей разоренного Чигирина и Правобережья, в Таврию ушли, да в Крым на поселение. А с ними и с других земель, с Левобережья много — голод там. Мы с тобой многие жизни уберегли, а, главное — нет Крымского ханства, что должно было еще целый век набеги совершать. Иной стала история…
— Это верно — пять лет назад ты изгоем был, государь, и о Новой Руси даже не помышлял, — кошевой усмехнулся. Блеклые старческие глаза неожиданно загорелись юношеским огоньком.
— А посему, Юрий Львович, круг соберу в Чертомлыке, будем решать, как переселяться будем на новое для Сечи место. Понимаю, что воевать с басурманами надо, а не за слободами защиту искать. Обоснуемся на новом месте надолго…
— Временно, Иван Дмитриевич, но всерьез обустраиваться будем. Не хочу я тягомотину растягивать, проблему с ногайцами и татарами до конца этого века разрешить нужно окончательно. Так что у нас есть еще лет двадцать на выполнение этой задачи. Пока от Буга до Дона владения Новой Руси протянулись — этого за глаза достаточно, великоватый кусок заглотили, переварить его надобно, и лишь потом рубежи снова расширять, благо есть куда и в какие стороны.
— Стар я уже, в следующем году помру — неизбежное чую. Но свершить предложенное тобой дело успею. Так что не увижу многие, но главное зрел. А дальше что свершать будешь?
— С османами воевать, атаман — сцепились мы намертво на долгие годы. Вначале укрепимся на освобожденных территориях. А потом за Буг пойдем в силах тяжких. Изгнать ногайцев и татар за Днестр окончательно, чтоб духа их не было. А лучше занять Буджак! И место для Сечи будет в устье Дуная — дальше на юг нет смысла идти — нужна передышка в полвека, чтобы все земли освоить и для людей нормальную жизнь наладить.