Ты меня бесишь

Мак ещё больше жалеет о том, что позволил Соне прийти сюда, и берёт её за руку.

Ладони его оказываются неожиданно горячими.

— Ну думаю, Майя, пойдём… — успокаивает жену Колин.

— Он бы не бросил наблюдать за ней!

— Или решил сменить обстановку и забыть о ней. Он подросток. Ты сама в этом возрасте совершала глупости… — голоса затихают, скрипят ступеньки лестницы, они уходят к себе.

Соня садится рядом с Маком и молчит.

Прерывает молчание он, хотя и сразу об этом жалеет. Не хочется усугублять и без того непростое положение.

— Они заметят, что здесь кто-то был…

Соня качает головой.

— Мы все оставим так же, как было, хорошо?

А сама думает, что приемные родители Тома любят его больше, чем их с Маком родные родители любят их.

Она слабо улыбается и обнимает его.

— Может, они правы, и он уехал, чтобы перестать думать обо мне?

Мак прижимает Соню к себе крепче и целует её в волосы.

— Как бы там ни было, ты не виновата.

— Я хотела бы знать, что случилось. У меня такое чувство, что мне нужно знать…

Соня собирается подняться, чтобы досмотреть фотографии на компьютере.

Но Мак ловит её за руку, тянет на себя, чтобы она оказалась у него на коленях, и крепко обнимает.

— Я не сказал тебе всей правды, когда ты спрашивала про Тома.

— Что? — её сердце начинает бухать в груди. — Говори.

— Он убит, — почти беззвучно шепчет в ответ.

Соня чувствует себя так, будто её с вертолета сбросили в центр Тихого Океана.

Он убил его. Убил его и пошел сюда с ней в его комнату.

— Как это произошло?

Мак шумно сглатывает ком в горле.

— Я боюсь…

Она сдерживается, чтобы не начать упрекать его или даже кричать… Нужно понять, какая была ситуация.

И все же…

— Ты же говорил, что не будешь мне лгать.

— Я и не лгал… Просто не сказал всего. Я боюсь за тебя. Не знаю, можно ли тебе знать. Поэтому я и не сказал никому. Вообще никому. И тебе.

— Потому что ты хочешь и меня убить?

Он размыкает руки, которыми до этого крепко обнимал её, и едва не задыхается.

— О чём ты? Как ты можешь так говорить? — из глаз его бегут слёзы, Мака колотит крупная дрожь. — Причём тут я? Я боюсь, что твой отец убьёт и тебя тоже.

— Причём тут мой отец?!

— Ты видела меня в тот вечер. До этого там был Том. Твой отец вышел и стал говорить ему что-то. Тому это не нравилось. Я не слышал всего, но твой отец, кажется, специально говорил что-то нехорошее. И вдруг Тому стало плохо, а после он превратился в огромного волка и бросился на него. А он… убил его. Соня, прости меня. Я понимаю, как это звучит. Я не знал, поверишь ты мне или нет. Но Том мёртв. Твой отец просто… взял… и…

Соня слушает внимательно и вдруг закрывает ему рот ладошкой, а другой рукой принимается гладить Мака по волосам.

— Ничего не говори пока. Я с тобой. Всё хорошо.

Мак вздрагивает ещё пару раз и зажмуривается, пытаясь унять слёзы.

— Ты всё ещё… думаешь… что это я?

— Нет, конечно нет.

Она гладит его и сердце рвется и от услышанного и от его вида. Маку очень легко выбить её из колеи. Она просто не может выдержать его страдающего вида.

И она верит ему.

— Ты не знаешь, что видел. Может, ты выпил? Отец застрелил волка, да, а у тебя всё просто смешалось в голове. Бедный. Я люблю тебя, — это вырывается непроизвольно, она не сразу замечает, что сказала и поспешно исправляется, отводя взгляд. — Это какое-то недоразумение с волком и с Томом. Не думай об этом. Все хорошо.

— Он просто оборотень, — шепчет Мак, прислоняясь к ней, но боясь обнять. — Я знаю, что видел… Не понимаю только, почему твой отец… так легко…

Она хмурится:

— Оборотней не бывает.

— Бывает.

— Глупости.

Но Мак молчит, и в молчании этом слышится ответ яснее, чем если бы он выразил его словами.

Соня вздыхает.

— Скажи мне, что ты не один из них. Тварей.

— Нет… Но я знаю о них.

Соня кивает.

— Так странно. Откуда?

— Отчим отправил меня… по делам. Ночью. Это был переулок, и я не понял сразу. Думал, тот парень просто целует девчонку… А там было столько крови. Но я не мог опоздать и повернуть назад. Меня бы убили дома. Я прошёл мимо, а он следил за мной горящими, полностью красными глазами. Я видел вампира.

От этих воспоминаний Маку становится ещё хуже и он замолкает, хватаясь за голову.

Она кивает и крепко обнимает его.

— Мы уйдем отсюда, и ты больше не будешь думать о Томе, или обо мне, или о моем отце. Все будет хорошо. Все закончилось.

Он судорожно выдыхает.

— Я тоже люблю тебя.

Она замирает, не в силах ему возразить, потому что вид у него такой, будто любое неправильное слово может убить.

— Хорошо, идём отсюда.

Он кивает, поднимается, весь дрожа, и в себя приходит только тогда, когда они оказываются на улице внизу.

Он не помнит, как вылез в окно и спустился, не помнит, как подобрал свою мокрую обувь и натянул её на ноги. Но то, как в комнате Тома загорелся свет, Мак уже, похоже, не забудет никогда…

— Они зашли. Думаешь, услышали нас?

— Не думай об этом, хорошо? — Соня крепко сжимает его руку. — Просто не думай, и не беспокойся о себе. Я обещаю, что у тебя не будет проблем.

Она догадывается, что засветившаяся кредитка, которую Том якобы украл у родителей перед тем, как сбежать — это дело рук Маркуса. Он замнёт это дело, и все забудут о том, что Томас существовал. Все, кроме людей, что воспитывали и любили его, как родного сына.

***

Всё ещё тяжело дышащая после очередного раза, Лидия забирается на спину Джеку и обвивает его торс ногами, схватившись за шею. Он идёт в ту зону её временного дома, которую с натяжкой можно назвать кухней, чтобы попить воды.

— Ты такой горячий, Тыковка, — мурчит она ему на ухо, и её мягкие, карамельные кудри щекочут его щёку.

Джек ухмыляется и наливает в стакан воды.

— А ну, — командует он с напускной строгостью, — слезай с меня! Мне на работу скоро, надо проверить пару объектов. Совсем меня… от Охотников отвадила.

— Ну-ну, я не против твоей работы, — она шутливо кусает его в шею и садится на стол, чтобы тут же потянуть Джека на себя и втянуть в долгий, горячий поцелуй.

Он обнимает её, улыбается. И тут же хмурится.

— Вот ведьма, — и подхватывает Лидию на руки. — Снова опоздаю!

В этот момент в дверь стучат и в квартиру беззвучно заходит высокая фигура человека в сером, будто блестящим от воды, плаще с капюшоном.

В первое мгновение создаётся иллюзия нереальности, будто в явь прорвалось дыхание сна.

Он отбрасывает капюшон, открывая белое, нежное, какое-то слишком правильное лицо, с острым разрезом тёмных, больших, непонятного цвета, выразительных глаз. Аккуратным носом и приятным изгибом губ, в которых лишь улавливается алый цвет, в котором тонет едва заметная синева, такая же, какая раскрашивает белки глаз, заметная лишь в том случае, если вглядываешься в неё внимательно. А в угольно чёрных, густых волосах словно гуляет ветер, хотя они и недвижимы.

Он улыбается открыто, светло, и это будто прикрывает собой остроту и… хищность оскала?

Даже на Джека образ его действует завораживающе. Не только из-за красоты, виной тому нечто, что не уловимо глазу, а влияет больше на инстинкты.

Но вот гость спохватывается, прикрывает себе ладонью глаза и отворачивается.

— Тётя, я не знал, что вы заняты!

— Ой, ты разве сегодня должен был приехать! — спохватывается Лидия и спускается, чтобы подойти и обнять его. — Кай! Нужно молоко купить, — оборачивается на Джека. — Кстати, Каин, познакомься — это Тыковка, отец твоего будущего кузена. Или кузины.

Каин приветственно махает рукой, по прежнему не решаясь обернуться.

— Я могу зайти позже, — произносит он смущённо, как вдруг резко оборачивается и ошарашенно взирает на тётю. — Правда?

— Что? — подступает к ним Джек. — Что?..

Он знает, что у вампиров редко появляются дети. У обращённых и вовсе этого не может быть. У полукровок — редкость. У тех же, которые стали вампирами одними из первых, из-за древнего проклятия, которое тысячелетия назад пало на один род, дети быть могут. И рождаются они чистокровными, как Лидия и её брат. У таких, как они, и появляются дети на подобии Каина, для которого вампиризм не проклятие и не дар, а просто часть него.