Страница 1 из 4
Максим Грибанов
Закажем напоследок пиццу?
Сознание открыло в человеке способность к созиданию
и выпустило наружу таящихся в каждом из нас чудовищ
ДЬЯВОЛ В ДЕТАЛЯХ
Начнем с того, что я не стану долго водить вас за нос
в попытке выяснить, кто перед вами,
а сразу объяснюсь:
я – дьявол, –
не тот, самый главный дьявол,
которого представляют источником
всякого грехопадения
и которого выкинули с небес на землю
полчища архангела Михаила,
избавляя Вселенную от обольщения,
и на кого бог вечно пытается свалить все свои злодеяния, –
нет:
я – маленький дьявол,
подобный вероисповеданнику ваших грехов;
я его помощник
и намного ближе к вам,
ведь я являюсь частью вас самих
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ (И ЕЕ МАЛЕНЬКИЕ ДЕТАЛИ)
Эта история о том,
как человек подвергается насилию
и подвергается в своей собственной семье,
где все это происходит под эгидой внешнего благополучия,
из-под которого ничто отрицательное не может выглянуть наружу
Я вам скажу: бога нет
а если он и есть,
то он садист
или у него психическое расстройство:
посмотрите на мир вокруг –
он же создан из кровопролития,
и только явно нездоровое сознание могло сотворить его таким,
сохраняя без изменений
При определенных психических расстройствах,
сознание претерпевает удивительные трансформации,
и подобно тому, как это случается во сне,
создает персонажей,
связанные с ними события –
целый мир,
в который полностью вовлекается объект,
обладающий данным сознанием
Вам никогда не казалось,
что за вами наблюдают
и что на события вашей жизни
воздействует –
или даже управляет ими –
что-то извне?
И не отголоски ли это того Состояния,
посредством Которого вы возникли в проекции мира как объект?
В разговоре с небезызвестным исследователем мировых религий Эрихом Энке,
я услышал мысль о том,
что сама концепция религии
как представление о сотворении мира высшим существом неизменна в человеческом сознании на протяжении тысячелетий,
и ее преобразование происходит исключительно в соответствии с развитием человеческого общества, его культурных ценностей,
при этом не меняя первоначально заложенной доктрины
В то время как один не менее почитаемый теолог-эволюционист возражал в ответ на мои умозаключения относительно божественного сумасшествия,
уверяя, что состояние Абсолюта никому не может быть известно и никому не дано постичь
«никому»…
Разумеется, ведь человеку, в основе теории которого
конечной целью эманации бытия является единение с его создателем,
не захочется себе такого представить
Но он просто не знал, с кем имеет дело,
и что моя информация исходит из сущности самого бытия,
а спорить с людьми –
все равно, что спорить с пространством о первоисточнике света:
они никогда не признают,
что в основе их побуждений лежит тьма,
и все их предполагаемое становление ведет лишь к неизбежному краху
Даже самые наглядные факты, такие как:
Исход и казни египетские,
Книга чисел, 31,
1я книга царств, в 15й главе,
Избиение младенцев,
и наконец – Откровение Иоанна богослова, –
в числе всего прочего
не позволяют им признать собственное заблуждение,
не говоря уже о том, что все их восприятие –
одна сплошная, нескончаемая иллюзия
Не буду рассказывать, как началась вся эта история,
продолжу с момента, когда преподобному Христофору был вынесен строгий выговор на заседании синода, собравшегося по случаю поднятого вопроса о его нравственном облике и лишении сана
Дело в том, что священнослужитель был уличен в имевшем место быть физическом насилии – телесном наказании по отношению к своим детям
6 и 10 лет, – мальчику и девочке соответственно, – вместе со своей супругой
Ну и, как водится, дабы не предавать дело огласке и не наводить тень на моральный облик церкви, преподобному отцу Христофору были предложены условия более не позорить священный образ церкви,
равно как и собственного благообразия, и не повторять содеянного
Но как известно, любому делу стоит только начаться, как его уже не остановишь
В семье преподобного Христофора и его супруги Марии дети с первых лет жизни подвергались всевозможным запретам, касающимся всего, что выходило за рамки строго христианского воспитания,
в связи с чем контроль и психологическое давление являлись постоянной составляющей их жизни
Но если отец Христофор был еще довольно снисходительным и мягким,
то мать Мария жалости не проявляла, не давала спуску за шалости,
и однажды,
когда девочка была уличена в просмотре картинок эротического содержания,
Мария решила «выбить из нее эту дурь» и в прямом смысле дала ей ремня
Затем то же повторилось и с мальчиком просто за неуспеваемость в школе и отказ от желания петь в церковном хоре
Наказания приняли регулярный характер,
и отец Христофор,
под давлением супруги,
также стал принимать в них участие,
чтобы не подвергать сомнению свой авторитет в доме,
и чтобы дети окончательно не распоясались в этом полном дьявольских соблазнов мире
Со временем Мария вошла во вкус и ужесточила наказания:
при первом непослушании она уводила девочку в комнату,
заставляла ее раздеваться донага
и била кабелем от удлинителя по спине и ягодицам,
иногда била так, что девочка задыхалась от слез, сдерживая крики,
потому что за каждый крик следовали дополнительные удары
Так продолжалось до первого внепланового медицинского осмотра в школе,
после чего и состоялось собрание по делу отца Христофора
Но собрание закончилось,
а издевательства не прекращались,
приобретая все более жестокий характер,
провоцируемый тем, что девочке было запрещено все,
а Мария теперь «имела право» бить ее безо всякого повода,
например, за домыслы о непослушании
или намерение нарушить запрет,
или просто чтобы та больше не вздумала никому ничего рассказывать
Отцу Христофору не нравилось это, но он молчал,
потому что страх перед Марией и потерей сана был страшнее
Мальчик подвергался наказаниям в меньшей степени и только прижимался к стене за закрытой дверью,
безмолвно рыдал в диком страхе, изо всех сил сдерживая всхлипы,
пока его сестра подвергалась за нею очередной процедуре
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ (СОДЕРЖАЩАЯ СВОИ МАЛЕНЬКИЕ ДЕТАЛИ)
Сосед Михаэль.
Проживающий аккуратно за той стеной,
где теперь ежевечерне Мария измывалась над несчастной девочкой, конечно же все знал:
он слышал крики, брань, плачь,
и не видел больше девочку на улице
Он все знал, но не мог ничего сказать,