Страница 4 из 10
Открытая дверь, он на диване с закрытыми глазами, потягивающий прозрачную, коричневую жидкость из пузатого бокала, и весь мир, оставшийся где-то там, за моей спиной, на окраине восприятия.
– Капитан, к вам госпожа Зардо, – взорвал тишину голос сопровождающего меня ганзалеонца.
Удивлённый взгляд, приподнятая бровь, слишком резко взлетевшая вверх, поджатые губы, скрывающие милую пухлость с небольшой ямочкой по середине, отросшая щетина, предающая лицу брутальный вид. Я смело шагнула в помещение, отпуская кивком сопровождающего, осмотрела обстановку, подавляя нервозность и дрожь в руках. Диван серого цвета делил помещение на две зоны. Письменный стол, удобное кресло, журнальный столик перед диваном, объединяли в себе кабинет и зону отдыха. В углу спряталась кровать, покрытая серым, матовым покрывалом, на котором заблудилось несколько складочек. Тумбочка рядом ломилась от непонятных моему разуму предметов, возможно, важных для землян, а точнее для одного землянина, застывшего на диване и готовящегося к броску.
– Зачем пришла, Рыжая? – усталый голос отдавал обречённостью.
Не так я рисовала в голове нашу встречу. Спасибо, что не вышвырнул, как нашкодившего котёнка за шкирку. Рыжей даже назвал, прям как братья, когда я их бесила в детстве.
– Я сказал держаться от меня подальше! – звон разбитого стекла оглушил комнату. – Но ты как светлячок, тянешься на свет, летишь на огонь! Я не свет! Я долбанный огонь, который сожрёт тебя не задумываясь!
Он приближался, а я смотрела, как мартышка на удава и не могла пошевелиться. Он медленно обошёл меня по кругу, осматривая с ног до головы, а я всё стояла, напитываясь страхом и возбуждением.
– Вообще, хорошо, что ты пришла, Рыжая. Я трахал разных баб в просторах вселенной, а ганзалеонок не приходилось. Вы же редкость! Надежда планеты! Сколько вас? Десять? Двадцать? Такая драгоценность, и у меня в спальне, – его слова врезались в сознание, как острые лезвия ножей, но я продолжала стоять, пытаясь осмыслить всё сказанное.
– Молчишь? Это хорошо. Баба должна молчать, когда её трахают, – прижал меня к стене, прошёлся по бедру, задирая платье. – Ты же будешь молчать, Рыжая? Молчать так же, как мои сёстры, когда их отправляли на вашу планету? Или как моя мать, когда умирала от тоски?
Последние слова вывели из ступора. Ненависть сквозила в каждом звуке, сплюнутом мне в лицо. Как же так? Не об этом я молила богов. Не о таком я мечтала много лет. Не такой должна быть земная любовь. Не должно быть в ней столько ненависти.
Рука добралась до ягодицы, болезненно сжав и дёрнув на себя. Возбуждённый пах упёрся в живот, причиняя боль. Слабая попытка вырваться с треском провалилась, или треск издали порванные трусики.
– Нет! – крикнула я, почувствовав пальцы в зоне пульсации. – Ты не должен! Пусти!
– Нет? Мои сёстры тоже кричали «нет», когда их рвали ваши звери! Скорее всего кричали «Пусти! Ты не должен!», но кто же их слушал? А тебя кто услышит? – приподнял над полом, раздвинул ноги и с силой вогнал свой член в меня.
Боль прошила от копчика, до шейного позвонка, расползаясь по промежности и животу. Визг и выбитое дыхание сползли по стенам спальни, лопаясь, как мыльные пузыри. Капитан замер, подёргиваясь внутри, растягивая узкую плоть. Его рваное дыхание врывалось в волосы, застревая там, насыщая меня своим запахом. Не знаю, сколько мы стояли без движения, но боль рассосалась, оставив распирающее чувство наполненности.
– Я просил держаться от меня подальше, Рыжая, – зашептал капитан в волосы, зарываясь в них рукой. – Что же ты со мной делаешь… Зачем пришла…
Страстный поцелуй обжёг губы, сметая боль, страх, обиды. Он плавил изнутри, просачиваясь под кожу, вызывая мурашки, разбегающиеся, словно рой по коже. Плавное движение внутри, стягивающее низ живота в сладких спазмах.
– Смотри на меня, Рыжая, – выдохнул в губы. – Смотри на меня…
Утонула в бархатной зелени, такой тёплой сейчас, такой тёмной. Он пожирал меня глазами, двигаясь быстрее, входя глубже.
– Не молчи, Рыжая… Хочу слышать, как ты меня хочешь… Покричи для меня…
Слова тонули в сознании, распаляя больше, разгоняя застывшую кровь. Резкий толчок, достающий до самой души, стон, вырывающийся из груди, рык, сопровождающий мощные движения, руки, исследующие спрятанное под платьем тело, взрыв, разрывающий меня на миллиарды песчинок, теряющихся в углах тёмной спальни. Фиолетовое сияние с всполохами красного осветило каждую поверхность, прогнало мрачную тень. Это лучше, чем сон. Лучше, чем все мои мечты. Это лучше, чем весь мир, вместе взятый. Несколько фрикций и стенки опалило горячим семенем, клеймя, присваивая, делая своей.
Алекс перенёс меня на кровать, раздел, уложил на обнажённую грудь. Стук мужского сердца бил в набат, ударяясь о грудную клетку.
– Почему ты светишься? – его шёпот пошевелил воздух незаметной рябью.
– Это мой дар. Я хранительница. Сияние появляется в ответ на сильные эмоции. Ещё я влияю на настроение.
– Что значит, влияешь?
– Чувствую чужие эмоции. Могу поднять настроение, могу испортить его, успокоить, разозлить, развеселить, – самозабвенно перечисляла, пока не почувствовала руку на внутренней стороне бедра. – Эй, ты чем занимаешься?
– Уберегаю себя от твоего желания испортить мне настроение, – пропел, продвигаясь рукой выше. – Удовлетворённая женщина должна сиять и ловить положительные эмоции. Раздвинь ножки, Рыжая… Я сделаю тебе приятно…
Приятно, слабо сказано. Что он вытворял своим языком! Танец на клиторе в ведомом одному ему ритме, покусывания, посасывания, голодные пальцы, раздвигающие складочки, проникающие внутрь горящей плоти, вибрация, стягивающая в узел внутренности, крик, сопровождающий судороги, сотрясающие тело в оргазме.
– Ты такая вкусная, когда кончаешь, – заурчал, накрывая своим телом. – Кричи громче, Рыжая.
Я кричала, горела, извивалась, взрывалась всю ночь. Не помню, как провалилась в сон. Проснулась с ломотой в теле, одна в комнате отдыха на терминале. Мой капитан сбежал, не оставив ничего от себя, кроме боли, разрывающей сердце и потерянности, пропитывающей чернотой душу.
Глава 5
Александр
Чёрт! Зачем я полетел на эту планету! Она всегда была для меня закрыта, я жёстко отказывался от любого предложения в сторону Ганзалеона. Этот груз пришлось взять в ответ на угрозы, закрыть доступ в космос для моего корабля. За пятнадцать лет я сросся с темнотой вселенной, не представлял лишения смысла жизни. Планета вскрыла детские нарыва, напомнила, как я лишился семьи.
Мне было шесть, когда сестёр вывели из дома, а мама рвала волосы на голове и выла. Неделю просидел у окна, ожидая, что сёстры вернуться, слушая мамины всхлипы и проклятия отца. Потом мама затихла. С того дня я не услышал от неё ни одного звука. Отец ударился в алкоголь, перестал возвращаться домой, а мать медленно угасала, молча, в тишине. Два года я наблюдал за прозрачным телом, передвигающимся по дому на автомате, два года я слушал пьяные крики отца, призывающие мать проснуться. Она не спала. Она умирала. Ложась спать, надеялась не проснуться, и не проснулась однажды, оставив меня в тишине.
В тот день я просидел тихо на кухне, дожидаясь, когда она встанет и приготовит завтрак. К обеду зашёл к ней в спальню, увидев остывшее тело. Она улыбалась. Спустя два года, она улыбалась. Её улыбка на восковом лице до сих пор стояла перед глазами. Отец протрезвел и вернулся на полгода. Вернулся не ко мне, вернулся к оплакиванию мамы. Он перестал пить, перестал работать, перестал жить. Неделями сидел в тёмной спальне и проклинал Ганзалеон. Через полгода он повесился в спальне, где провёл самые счастливые годы в своей жизни, пока она не разбилась.
Меня забрала старшая сестра. Спасибо ей конечно, что не отправила в детский дом, но муж у неё был полное дерьмо. Шесть лет он изводил сестру за пригретого ублюдка, жрущего его хлеб. Шесть лет я терпел удары исподтишка и слёзы сестры. В четырнадцать поступил в звёздную академию и с радостью покинул ненавистный дом.