Страница 3 из 7
Вадик задыхался от обиды, страдал от беспомощности, но не мог представить жизнь без этой гадюки, без омерзительной, но любимой и желанной женщины, которая переступила незримую черту, позволив пользоваться священным в супружеском целомудрии телом отвратительному похотливому слизню.
На работу он не пошёл, сказавшись больным, но компромисса не принял.
Слишком тяжела была ноша, слишком велика обида.
Супруги легли в кровать, отвернувшись, уткнувшись носами в подушки, отодвинулись на возможно большее расстояние друг от друга и молчали, молчали…
Каждый о своём.
Часа три, если не больше длился беззвучный диалог.
Кто-то вздыхал, кто-то вздрагивал.
Плохо было и тому, и другому.
Лежали неподвижно, пока Вадим не почувствовал непреодолимое желание всего сразу: потребность простить, желание немедленно дотронуться до жены, почувствовать тепло и близость её упругого тела, ощутить знакомый вкус поцелуя, сбросить напряжение эротического томления, подступившего к самому горлу, разрывающему на части.
Непросто было сделать первый шаг. Ой как непросто.
Оргазм был незабываемый, феерический, неправдоподобно красочный и продолжительный, как сама жизнь.
Страстное примирение продолжалось до самого вечера.
Потом был ужин на скорую руку.
Вадик мазал Юлькину грудь малиновым вареньем и слизывал, слизывал.
Хулиганить было до чёртиков приятно. Доставляя взаимную радость, отдаваться без остатка, позволять себе привычные и запретные эротические забавы – тоже.
Юлька творила такое…
Впрочем, об этом не стоит говорить вслух. Это сокровенное и личное, о чём имеют право знать только двое: он и она.
Теперь супруги понимали: откажись они от попытки зачеркнуть прошлое – ничего подобного никогда бы не было.
В голову лезла непрошенная и весьма абсурдная мысль: если бы не измена…
Если бы не измена, они никогда не решились бы на предельную откровенность и искренность во всех сферах семейной жизни.
Ужасно, что к любви и согласию, к трогательным чувствам и глубинной нежности, к умению прощать и делать выводы, к обожанию и настоящей привязанности они пришли через измену.
Как говорится, – что выросло – то выросло.
Автору могут возразить: мол, верность – это промежуток между изменами, иногда столь краткий и незначительный, что превращается в математическую погрешность.
У кого как, у кого как…
Любовь без ошибок и страданий – иллюзия.
Любимым нужно верить.
Даже тогда, когда они оступились.
А чтобы читатель не задавал напрасно вопросы: Вадим не изменил. Ни с Викой, ни с кем иным. Ни вчера и не сегодня.
Понятно, что это частная история, но потребность изменить не вырастает из ничего.
Желание отведать клубничку с чужого поля – звоночек, сигнал: что-то в семейной жизни пошло не так.
Степаныч и тёщи
Я логист.
Словечко новомодное, с претензией на исключительность, а на самом деле ничего необычного: дирижёр с правами администратора и талантом самодеятельного композитора.
Шучу.
Сижу себе за компом, клавиши телефона тюкаю, графики рисую и инструкции всем и каждому даю.
Перед учредителями по стойке смирно стою, общаясь с клиентами, изображаю Папу Римского и Юлия Цезаря в одном лице, с руководством и менеджерами на равных, с персоналом и водителями по-отечески строго, с остальными – рубаха-парень.
Короче, работа – не бей лежачего.
Иногда, правда, накосячим чего либо, и понеслось…
Вот и сегодня.
По цепочке: от менеджера, небрежно принявшего заказ, и бухгалтера, выписавшего накладную с ошибками, до невнимательного кладовщика и рабочего, перепутавшего полеты с товаром, до меня, не успевшего или не захотевшего проверить, отличились все.
Клиент, оплативший европейскую керамическую плитку на два с лишним лимона, обратился с рекламацией, объясняя учредителям непечатными словами, что им пипец.
Так-то..
Еду разруливать.
Я ведь в нашей кампании за няньку, терапевта и психолога.
На такие переговоры обычно езжу с одним и тем же водителем – Виктором Степановичем Черномырдиным, полным тёзкой незабвенного политика, наговорившего невзначай афоризмов на большую книгу.
– Курс у нас один – правильный, вещал этот забавный дядька.
Или вот это: секс – это тоже форма движения.
Степаныч тоже был юморист ещё тот. А ещё…
Действует он на меня как экстрасенс и гипнолог.
Характер у Степаныча мировой: водила, а ума палата. Чего угодно по косточкам разберёт, диагноз поставит и совет даст.
Клиента я уболтал, хоть и с трудом.
Долго мы с ним шары катали, но аккорд был мелодичный: спели под гитару “в лунном сиянии”, уговорили бутылку марочного дагестанского коньяка с лимоном и сёмужкой. Он меня на рыбалку пригласил, намекнул, что подругу подгонит не хуже своей секретарши.
А та…
У меня… челюсть отвалилась и слюна капала.
Но я не о том, о Степаныче.
– Начальник, – говорит он, друг ты мне или не друг?
– Ато, – отвечаю, – для тебя, Степаныч, хоть звезду с неба, хоть пи…
Пошутил, короче.
– У меня тут, извини, конечно, тёща любимая, Алевтина Кондратьевна. Не могу мимо проехать, сам понимаешь. Я ведь как есть дамский угодник, тебе ли не знать.
– Уговорил, – говорю, подожду, сколько нужно, только я несколько экземпляров экспонатов под названием тёща уже знаю…
– То вторая. По счёту. Самая любимая, но ты со мной должен зайти. Алечка гостей любит. Доставим женщине радость.
Набрал Степаныч гостинцев. Три сумки.
Мясные и рыбные деликатесы, килограмма два мороженого, торт, шампанское, коньяк и так, по мелочи.
Как на свадьбу.
Дверь в квартиру в обшарпанной пятиэтажке открыл своим ключом.