Страница 11 из 18
Вова впервые за их недолгую встречу улыбнулся. Но невеселая дуга улыбки уже через секунду стала линией.
– Мысль интересная. Я, кстати, еще не встретила белого кролика.
– Значит, время еще не пришло.
– Время для чего?
Алена носочком ножки аккуратно нарисовала на дрожжах строительного песка, из которого вскоре взойдут новые дома, знак вопроса, не пожалев лоска дорогих блестящих туфель.
– Время разрушения астральных и ментальных оков.
– Вальпа! Ну пошли!
Поверх Вовиных слов раненой птицей закричал с проходной упитанный малый в круглых очках, облаченный в стильные синие брюки и гротескную рубашку цвета индиго, млеющие в неимоверном напряжении пуговицы которой сдерживали идеальную выпуклость изощренно-дивного живота – малый как будто только что проглотил маленькую планету.
– Тебя уже заждались вон те увеселенные достойные мужи.
Вова кивнул глазами в сторону раскрытой настежь двери проходной, где толпилась пестрая компания.
– Аленушка! Вальпушка! – не унимался упитанный кругляш, броско перекинув пиджак через плечо и тряся львиной шевелюрой, от которой явно был без ума.
– Без фамильярностей попрошу! – деловито прикрикнула Алена в ответ, пригрозив кулачком. – Ну пока. Меня ждут назойливые риелторы, которые питают особую, ни с чем не сравнимую любовь к моим деньгам, – сказала Алена со староманерным ударением в «деньгах».
– Вижу. Пока-пока. А мне пора вернуться на проклятые копи. Хотя подожди. Вальпа – это твое прозвище? – Вова прищурился, переместив любопытную сигарету из одного уголка рта в другой.
– Да, но так меня называют, чтобы раззадорить. Не люблю эту кличку. Для меня это именно кличка, – Алена нахмурила точеные брови.
– А вы, Алена Александровна, случайно обучались не в меде? – подвесил на тонкой нити наводящий вопрос Вова.
– Именно там, в УМГУ.
– А. Ясно. Ну пока.
Вова бросил обугленный окурок наземь и притушил его дотлевающий огонек подошвой.
– Ты опять не скажешь, зачем тебе эта информация?
– Нет. Сначала найди белого кролика, потом поговорим.
– Интриган. Пока-пока. Строй на совесть, мне тут жить, – подмигнула Алена, уходя.
– Как прикажите-с. И это уже тройное «нет», – бросил Вова вдогонку, а Алена, уже взятая под руки синим костюмом, ухватила фразу краем уха, бросив ее куда-то в глубины подсознания.
Смеющаяся, развеселая компания покинула запыленную духоту стройплощадки – укротители жизни и победители судеб, больше напоминающие ряженых, нежели серьезных бизнесменов, выпорхнули за дверь проходной прочь.
– Это че за клякса? – спросил подошедший напарник и друг Вовы, грузный, широкоплечий, коротко стриженный, бородатый Евген, на лице которого каждый день появлялась новая конопушка.
– Да так. Типа знакомая чикуля.
Вова проводил Аленин вильнувший зад благосклонным взглядом. То же сделала вся стройка.
– Она прикольная, – продолжил Евген, хитро сузив взгляд и сбросив с плеча впечатляющую бухту кабеля. – Только довольная чересчур. Так и хочется ей мокрой тряпкой по заточке приложиться. Прешь ее?
– Зачем, если есть ты?
– Ты ж моя мокрощелочка. Ну она солидная. На хромой козе не подкатишь. Ты по бабкам потянешь ее? – справедливо сомневался Евген, перекинув спичку из одного уголка рта в другой.
– Если бы я ждал, пока у меня появятся деньги на баб, я бы давно умер от девственности, – уверенно парировал Вова.
– Хорошо сказал. Теперь дай мне курить и расскажи во всех отвратительных подробностях, как ты трогал ее за самые укромные местечки.
– Держи. И слушай историю настоящего мужчины, – рассмеялся Вова, протянув другу сигарету.
5
Планета подставила свои упитанные бока летнему солнцу, смазав их защитным кремом облаков, но слои нанеся неравномерно, – беззащитная полоска в аккурат легла на гряду Уральских гор, дав зеленый свет потирающему руки меланину. Распаленный зной морил жаждой и притупленным ощущением напрасно сжигаемого времени, по улицам неспешно катясь налитой летом босоногой негой, за скобки вынеся все взвешенно-основательное и излишне взрослое. Лето дурманило, играло, пудрило чудесной пыльцой беззаботности, выдумывая миражи в янтарной полупрозрачности дня.
Вова шел в центр города. Шлепающие вьетнамки, мелкая моторика пальцев, поигрывающих цепочкой с ключом от дома, краски, сочащиеся из воображения. Неприкаянный, он шел на важную, если не судьбоносную встречу со старым другом. Шел пыльными мостовыми мимо скачков изгороди, мимо теплых лужаек с широким лоном зеленых, некошеных трав, мимо оплетенного сеткой рабицей запустелого сквера, умело благоустроившегося среди бетонного моря города. Несведущий в беззаботности, Вова на долю секунды ощутил ее дыхание в появлении радуги в угловатом фонтане поливающей машины – дугообразная, шумящая всеми цветами спектра, своим появлением она напомнила о краткосрочности чудес, на которые так скуп обозленный на людей рок.
За сквером, полным до краев лени и зелени, засеменили каменные дорожки к постройкам – дома людей, хорошо прогретые, томились в духоте сбитых улиц. Вова шел. Череда ног. Движения рук. Правая-левая. Шаг за шагом. Шаг в шаг. Эхо шагов медленно подползало к основному звуку цеплявшихся за мир подошв. Резонанс и негодование: как же бесит человек, идущий нога в ногу с тобой по одному тротуару длительное время. Менять скорость глупо, можно разве что остановиться, завязать завязанные шнурки. Или перейти на другую сторону. Вова, пройдя обильно усыпанные годами и окурками посеребренные нити трамвайных рельсов, остановился у края проезжей части – красный человечек упер руки в боки. Бесящий человек тоже решил перейти дорогу именно на этом перекрестке. Сволочь.
Вова осмотрелся. Разветвление дорог. Линий. Судеб. Выбоины дорожного полотна неказисто заштопаны новым слоем темно-серого асфальта, от которого еще исходил приятный технический аромат. Линии разметки, бьющие ровным пунктиром, обновлены свежей краской, где старая уподобляет себя белой уставшей тени, а глубокие ветвящиеся трещины, напоминающие о неотвратимости фатума, замазаны битумом и ни на чем не основанной уверенностью в завтрашнем дне.
Зеленый человечек вальяжно зашагал в черном круге. Вова сделал шаг на серую твердь полотна дороги. Его ладони коснулась чужая нежная рука – пробежал разряд, опаливший, опожаривший кожу, – ткань пространства оказалась прорванной на миг, пульс времени замер, во вселенной на мгновение осталось лишь два человека. Вова резко одернул руку, обернулся и испепелил взглядом идущего рядом человека – бескровное лицо альбиноски с библейски ангельскими чертами, слепленное из гипса, высеченное из белого камня. Длинные белесые волосы до пояса, босые ровные стопы. Одежды ее легкие и невесомые, точно сотканы из пепла и ветра. Ее голос – певучая гипнозная дымка, сквозь которую не зримы недостатки мира, зазвучал в голове Вовы, из уст альбиноски не вырвавшись.
«Я просто хотела убедиться», – подумала она.
«В чем?» – неприветливый, щетинистый голос Вовы басом зазвучал в ответ в ее светлой головке.
«В том, кто ты. И понять, это призрачная отрешенность или тотальная вовлеченность?» – ответила она, ступая следом за Вовой по полосатой зебре.
«Это не важно. Все – ветер».
«Пусть так. Знаешь, твои мысли закрыты недостаточно. Любой телепат может их слыш…»
Вова скрылся за стеклами темных очков, до того продетых дужкой в петличку джинсовых шорт, и мысли альбиноски стихли. Он лихо свернул в драматично выпачканный сажей летних густых теней закоулок и сквозь длинную, прохладную арку-артерию выскочил на соседнюю улицу, обернувшись, не идет ли следом библейская статуя? Не идет. Не досадное упущение.
Вова на ходу осмотрел ладонь – кожа, богато стройкой одаренная порезами и мелкими ранами, сделалась идеально ровной – ни ниточки-царапинки, ни размазанных румян ссадин, ни даже закостеневших рубцов турниковых мозолей – ладонь блестела новизной, и даже на секунду показалось, что привычное осязание обрело вдруг девственную первозданность и неопытность.