Страница 7 из 13
– Первый раз Уваров женился рано, по молодости. Родители сосватали, – произносит Бондаренко, вытирая салфеткой влажный от пота лоб.
– И тогда же пробует писать первые сказки. Правда, неудачные. «Зайца-адмирала» помните? – мимо сказочной темы Тканев, разумеется, не может пройти.
На него шикает Анжела, и он, как ни странно, затихает.
– Вскоре выяснилось, что брак неудачный, – продолжает краевед, – молодые супруги совершенно не подходили друг другу. Начались ссоры, Уваров позволял себе… увлечения на стороне, вы понимаете, о чем я. А через полгода ее сбросила лошадь. Молодая жена и неродившийся наследник погибли. Уваров впал в глубочайшую депрессию и дал зарок не жениться вовсе. Потом последовали годы духовной маеты…
– И блуда, – буркает как будто себе под нос Анна Никитична, убирая со стола грязную посуду.
–… пока на его пути не встретилась Александра Ивановна.
– Всего лишь печальный факт биографии Уварова, – замечает Авдеев.
– Говорят, что дама с ребенком приходит, чтобы предупредить человека об опасности, а если дитя заплачет, то о скорой смерти. Еще говорят, что Уваров виновен в ее гибели, потому-то душа в загробном мире успокоиться не может, – драматически заканчивает историю Бондаренко.
– И вы туда же, Сергей Вениаминович, – восклицает Авдеев, – это все домыслы, фольклор!
– А я что! – обиженно разводит руками Бондаренко. – Моя задача – зафиксировать достоверно сведения, а потом передать их потомству. Легенды – это тоже часть истории семьи Уваровых.
– Есть все основания полагать, что смерть первой жены Уваров упоминает в «Призраке ворона» как один из своих грехов, – встревает Тканев. – Некоторые строки сказки явственно указывают на это. А какая аллитерация на свистящих и шипящих! Вот послушайте…
Младший научный сотрудник снова вскакивает со стула, обтирает все той же салфеткой губы. Внезапно начавшийся творческий вечер Тканева прерывает еще один нежданный гость.
Карр… Раздается хрипло-протяжное со стороны открытого окна. На подоконнике крупный черный ворон. Он крутит головой, пристально рассматривая нас блестящими глазами-бусинами. В тишине карканье звучит зловещим предзнаменованием.
– Бог ты мой, это же… призрак ворона, ну того, который… – потрясенно шепчет Анжела.
– Да ну что вы, какой призрак! – неестественно смеется Авдеев, медленно обходя стол и приближаясь к окну, – обыкновенный живой ворон! Только и всего, да, каркуша? – он протягивает в сторону птицы руку и прищелкивает пальцами.
Ворон моментально клацает клювом и сипло каркает, но улетать с подоконника не спешит. Авдеев понимает предупреждение и возвращается на свое место.
– Считается недобрым знаком, если ворон в дом залетает, – Бондаренко расстроенно качает головой.
– Опять вы со своей мистикой, Сергей Вениаминович. Вы так нам всех девушек перепугаете, – Авдеев заботливо кладет руку на обнаженное плечо Анжелы.
– Нет никакой мистики. Известно, что Уваров, будучи легко увлекающимся человеком и настолько же легко охладевающим, загорелся желанием разводить воронов в своем имении. Специально ездил в Европу за птенцами, книг навыписывал разных, птичьи вольеры большие построил, кстати, в том месте, где сейчас фонтан разбит, но… – краевед разводит руками, – ничего из этой затеи путного не вышло.
Ворон веско каркает, подтверждая каждое слово Бондаренко.
– А почему не вышло? – спрашивает Анжела, с опаской косясь в сторону грозной птицы.
Бондаренко пожимает плечами:
– Может, терпения у Уварова не хватило. Может, климат наш не подошел.
– Вороны не разводятся в неволе, – глухо замечает Лерх. – Мы как раз про это увлечение Уварова статью год назад писали.
– У воронов, как у людей. Пару трудно подобрать, – серьезно произносит Тканев и в упор смотрит на меня.
– Так вот, идею с разведением Уваров забросил, а птицы разлетелись по округе, адаптировались и стали жить сами по себе. Безобразничали, воровством промышляли, могли и курицу заклевать. Отсюда, видимо, и примета родилась. Ворон в дом влетает – к беде, – Бондаренко залпом выпивает бокал вина.
– То есть вы хотите сказать, что этот ворон, – Авдеев кивает в сторону окна, – далекий правнук тех самых уваровских пташек? Странная, конечно, затея – разводить воронов. То ли дело канарейки или лошади, тут польза ощутимая, товар востребованный. Но вороны?
– Уваров был большим оригиналом, – соглашается краевед.
– А вы заметили, любезные гости, что наши вороны крупнее и мощнее своих сородичей? – говорит Александр Лаврентьевич. – К нам как-то приезжали орнитологи изучать этот вид, даже…
В столовую вбегает Анна Никитична, ее вопли вспугивают пернатого гостя:
– Александр Лаврентьевич! Пожар! Левое крыло!
– А вы говорите! – ни к кому конкретно не обращаясь, шепчет Бондаренко.
– Накаркал! – на ходу бросает Авдеев.
Хранитель – на лице ни кровинки, – пошатываясь, поднимается со стула: в левом крыле усадьбы расположена бесценная библиотека с дореволюционными изданиями и рукописями писателя.
Наша компания в нерешительности останавливается около темного крыльца музея. Ни косматых столбов пламени, рвущихся наружу из разбитых окон, ни ненасытного огня на входной двери, ни сиротливого остова крыши. Лишь едва уловимый запах расплавленной пластмассы.
На крыльцо выходит парень в рабочем комбинезоне – темноволосый, спортивного телосложения – и неспешно вытирает руки тряпкой.
– Володя, что… что здесь… – хранитель взволнован, и его голос прерывается.
– Александр Лаврентьевич, да все хоккей! Заискрило чуток, дак я все поправил, – речь незнакомца нетороплива, никакого намека на ожидаемое стихийное бедствие. – Проводка ни к черту, менять давно пора, я когда еще говорил. Поди, проводка-то со времен уваровских осталась.
Рядом фыркает Авдеев:
– Милейший, а известно ли вам, что при Николае Алексеевиче Уварове проводки в доме не было, пользовались свечным освещением? Хотя откуда…
Спаситель бесценной библиотеки уставился на Авдеева, на его простоватом лице читается кипучая мыслительная работа:
– Че?
Обстановка накаляется, Александр Лаврентьевич вмешивается весьма вовремя:
– Володенька, а что с рукописями? С книгами что?
– Не, до тудава не успел огонь, – хранитель облегченно выдыхает и хлопает парня по плечу. – У входа прям полыхнуло, в щитке. А я мимо проходил, чую, паленкой воняет. Пошел чисто проверить. А там елки-палки, лес густой! И ваша хваленая сигнализация не сработала!
– Спасибо тебе, голубчик. Да-да, с сигнализацией надо что-то делать, – Александр Лаврентьевич с кряхтеньем, совсем по-стариковски, опускается на лавочку и произносит чуть слышно: – Это наш Володя… Владимир Савельич Парамонов – завхоз и мастер на все руки. Прошу любить и жаловать.
Володя улыбается нам:
– Да Вовчик я. Скажете тоже – Владимир Савельич.
Анжела немного в стороне ото всех, и Володя не сводит с нее восхищенных глаз. Игривый ветерок треплет ее замысловатую прическу. Красный материал открытого платья свободно струится, облегая фигуру и подчеркивая неоспоримые достоинства ее обладательницы. Богиня, сошедшая с небес к простым смертным.
Тканев тоже в отдалении, стоит, опершись рукой о могучий ствол дерева, и уминает за обе щеки яблоко, прихваченное с ужина. Только благодаря этому сочному фрукту мы и не слышим подходящую случаю присказку. И не соизволит подойти поближе, ограничивается легким приветственным кивком. Завидные аппетит и спокойствие! Вон Лерх нервно обкусывает пальцы. И опасности никакой, а она с ужасом таращится в черноту входного проема. Исходящие от нее волны безысходности и страха обдают и меня. И мне тоже становится страшно.
– Лена, все в п-порядке?
Она вздрагивает и беспомощно смотрит на меня, потом проводит рукой по лицу, снимая страх, словно паутину:
– Да, все… Порядок. Не люблю пожары, – шепчет она и медленно бредет в сторону флигеля.
Да кто ж их любит? Это ж не праздничный фейерверк на Новый год. Это напоминание о том, что человек не может все контролировать. Иногда случаются неожиданные вещи, и после них жизнь четко делится на две части – до и после…