Страница 14 из 16
Дарину мало интересовали политические интриги, и она, правду сказать, не очень-то уловила, что там произошло и императора с военачальником. Но вот за отношениями влюблённых она следила, не отрываясь: внимала каждому слову, ловила каждый взгляд. А когда Ромул упал, пронзённый мечом, она почувствовала, что сама потеряла близкого человека. И внутренне согласилась с Юлией, когда та налила в свой кубок яд.
И как же она радовалась, когда красавец Ромул, живой и невредимый, вышел на поклон. Она хлопала как сумасшедшая и улыбалась сквозь слёзы.
Зрители долго не отпускали артистов, а Дарина никак не могла решиться вручить свой букет. Только мысль о том, как она будет выглядеть, выходя из театра с огромным букетом в руках, придала ей сил, и она в последний момент, когда артисты уже собирались уходить, подошла на ватных ногах к сцене.
Ромул её не заметил, он смотрел в другую сторону, и Дарина не знала, куда деваться со своими цветами. Но её выручил молодой актёр, тот же, который вчера спас от падения толстушку. Он тронул за рукав Ромула, и тот, повернувшись, взял у Дарины злосчастный букет. Но ни радости, ни благодарности на его лице она не увидела – он стоял какой-то отрешённый, словно, и правда, только что вернулся с того света.
Но Дарина всё равно была счастлива: она Ему передала цветы из рук в руки, она видела рядом Его лицо так близко, что разглядела капельки пота на лбу.
Артисты удалились за занавес, зрители стали расходиться. Снаружи было уже совсем темно. Дарина вышла последней. Ей не хотелось уходить. Вот сейчас она выйдет из театра – а там обычная жизнь. Привычный город, грязные улицы, шумные прохожие. Ни тебе прекрасных царевичей, ни большой и светлой любви. Кроме того, она теперь боялась улицы, хоть и не решалась себе в этом признаться.
Впрочем, ощущение прекрасного переполняло её до краев, она знала, что всё, чем наполнилась её душа сегодня, она бережно сохранит, будет расходовать по капельке, и этого ей хватит надолго.
Выходя на улицу, она чуть не столкнулась с высоким офицером стражи, который решительным шагом вошёл в здание театра. За ним следовал стражник рангом пониже.
Дарина обернулась. Странно. Что делать стражникам в театре? Там никого нет, только артисты да несколько слуг, которые начали уборку. И уже совсем поздно. Она невольно задержалась в дверях, сама не зная зачем.
Стражники, не сбавляя шага, подошли к сцене.
Удивлённый слуга с метёлкой в руках застыл, глядя на них.
– Вон отсюда! – коротко сказал офицер, и все слуги моментально исчезли.
Театр, конечно, только назывался театром. По сути, это был большой сарай, грубо сколоченный, холодный и грязный. Но всё же здесь была настоящая сцена, был занавес, за которым можно укрыться, а за сценой была комнатка, тесная и неудобная, но в ней можно было переодеться и спокойно дождаться своего выхода.
Пармен умел ценить такие вещи. Учитывая, что три года сценой им служила поляна, покрытая травой, – а то и снегом. Поэтому нынешнее их положение его очень даже устраивало.
Да и премьера сегодня прошла отлично: зал был битком – и это только второе их представление в городе! Конечно, театральные успехи – не главная их цель, но всё равно было приятно. И по лицам остальных артистов было видно, что все с ним согласны.
Все пребывали в благостном настроении после успеха и, уставшие, уже собирались идти «домой» – в повозку, когда услышали в зрительном зале шаги. Не тихие, суетливые шаги слуг, которые были просто фоном, на которой никто не обращал внимания, а твёрдые, решительные, звучные шаги. Те, кто шли, хотели, чтобы их услышали. Так ходят только военные и… стражники при исполнении.
Пармен вышел из-за занавеса. Прямо перед ним, возле сцены, стояли два стражника: впереди офицер, чуть поодаль его подчинённый. Оба ничуть не напоминали тех болванов, которых артисты повстречали накануне. При первом же взгляде на офицера было ясно, что он своё звание получил не зря. А звание… Пармен плохо в них разбирался, но три буквы, напоминавшие косой шалашик, – это третий ранг? Да, наверное, третий. Не мелкая сошка. Пармен приготовился к неприятностям.
Эти двое зашли не случайно. Стражники со Словом Арна третьего ранга улицы не патрулировали. Такой стражник мог прийти только с конкретным заданием. Но каким? Может, неудавшийся убийца всё же заговорил под пыткой? Пармена и его команду он не знал, но по цепочке опытный дознаватель вполне мог бы выйти на них. Трава? Может, узнали что-то про Траву и стали искать тех, кто её доставил в Столицу? Но Пармен заранее спрятал Траву вне повозки. Найти её не могли. Это исключено.
– Вы главный? – Офицер поднялся на сцену, и теперь Пармен глядел на него вровень, а не сверху вниз, как до этого. Лицо молодого человека было серьёзным, а глаза умными и внимательными.
Пармен поклонился. С таким человеком разыгрывать простачка было опасно, он это чувствовал.
Из-за занавеса осторожно вышли один за другим остальные. Стражник оглядел их, словно ставил на заметку каждого.
– Это вся ваша труппа?
– Именно так.
Следом за артистами вышел второй стражник – Пармен и не заметил, когда тот успел подняться на сцену, – и кивнул деловито своему начальнику. Не дураки: не доверяют словам, проверяют. Предчувствие плохого, кажется, подтверждалось.
– Вы представляли вчера и сегодня две пьесы, так?
– Да, все верно, «Царевич Амалат» и «Ромул и Юлия». Это исторические трагедии.
– Мы можем ознакомиться с их текстами? – Официальные лица умеют формулировать свои приказы в виде вежливого вопроса.
– Мм-м, конечно, – Пармен лихорадочно соображал. Так дело в пьесах? Нашёлся наконец умный доносчик, который внимательно посмотрел спектакль и понял его подтекст? Записанный текст обеих пьес у них, конечно, имелся, и он, мягко говоря, слегка отличался от того текста, что они произносили со сцены. Его можно было смело предъявлять для проверки. Если только не найдётся внимательный зритель с хорошей памятью.
– В ваших пьесах нет ничего предосудительного? Противозаконного? – Ещё один вопрос, который бьёт, как хлыст. – Ведь вы автор?
И это уже знают! Плохо дело.
– Да, я автор всех пьес, которые мы представляем, – скромно потупился Пармен, – и уверяю вас, в них только мои размышления о жизни, о судьбе человека, о бренности бытия.
– Очень надеюсь, – офицер посмотрел на него с иронией, – что вы не зашли в ваших размышлениях слишком далеко. Например, до мысли о свержении нашего Короля или Верховного Ворожея.
По всем возможным в данной ситуации сценариям – а сценарии общения представителя закона с простыми гражданами до смешного похожи во всех странах и во все времена – здесь полагалось изобразить искреннее изумление и негодование из-за несправедливого подозрения. Это Пармен умел.
– Неужели… Неужели вы увидели в моих пьесах что-то подобное? – Для верности он ещё добавил искренний испуг. – Уверяю вас, мои пьесы о любви, о счастье, о невзгодах, преследующих обычного человека. Там нет даже намёка на политику. Это пьесы о простых людях, их надеждах, заботах.
Стражник его внимательно выслушал и усмехнулся. Пармен понял, что переиграл.
– Что ж, чудесно. Значит вы подтверждаете, что прибыли в Столицу лишь с целью поучаствовать в праздновании в честь назначения нового Короля и не являетесь тайными шпионами бывшего Короля Якова Восемнадцатого?
От такого прямого вопроса Пармен растерялся. Но всё же нашёл в себе силы ответить:
– Конечно. Подтверждаю.
– Отлично, – доброжелательно улыбнулся офицер, и от этой улыбки у Пармена мороз пошёл по коже. – Тогда как вы объясните вот это?
Второй стражник жестом фокусника извлёк откуда-то из недр мундира небольшую книжицу.
Пармен взглянул – и тут же узнал.
Он невольно обернулся на Илария – тот за секунду побелел, словно из него разом выкачали всю кровь.
– Это пьесы? – вежливо спросил Пармен, намекая на крупную надпись на обложке.