«ОООООО»

– Да, конечно, Люсик, ты только наклонись.

Люсик, пригнув колено, склонился и подставил к пню свои могучие рога, чтобы Комарине было удобнее взобраться, поскольку взлететь она, как ни пыталась, не могла.

– Ой, какой мужчина галантный, перед дамой на колено встал и голову склонил!

– Так, Комарина, кажется, я тебя предупредил! – ответил Люсик.

– Ой, все, молчу-молчу, любезный Люсик, – и, взгромоздясь на его огромные рога, она опять сказала:

– Какая прелесть, я в карете, ну прям королевишна.

– Прекрасная королева, не изволите ли пояснить, – спросил учтиво, чуть шутя, Сущ-Сущ, – как можно иметь губы в трубочку и столь четко разговаривать, пусть и «писща»?

– То есть анатомическая особенность, ведь мы говорим не губами, а крыльями. Весь наш чудный писк вы слышите от крыльев.

– Но не хватает сил терпеть, – уже ответил Люсик, – ваш чудный писк я слышу целый день.

– Мой друг, я вижу, вы слегка встревожены. Но еще нужно разобраться, что именно вы слышите в ушах своих – мой писк или у вас гудит вчерашнее веселье. Ну ладно, замолчу, чтобы мужчины побыли наедине и поговорили по-мужски, я сплю, – и Комарина распласталась на дне чаши рогов, казавшейся ей гигантской долиной. Отростки рогов смотрелись пиками гор, возвышающихся над ней. Засыпая, Комарина обдумывала слова Сущ-Суща о быстроте и силе, ловкости и не могла понять, как же ей соревноваться, если у нее не было необходимых качеств: «Хоть заразвивайся! Как же помочь своему миниатюрному организму? Не сможет даже Бог». Голова ее по-прежнему кружилась, и мысли закручивались в воронку сна, отчего она уснула, как говорят, без задних ног.

А Сущ-Сущ тем временем шел с Люсиком на холм, противоположный склон которого резко обрывался вниз: там журчала небольшая речушка. В верхней части холм был покрыт россыпью больших камней, которые появились неизвестно когда и откуда, поэтому там не росли большие деревья – лишь небольшие кустики пробивались к жизни через небольшие пространства, оставленные камнями.

Люсик уверенно шел впереди, прекрасно зная дорогу и все ее расщелины, которые он переступал своими длиннющими ногами. Несмотря на свою ловкость и мастерство, Сущ-Сущ явно уступал Люсику в этих упражнениях, поэтому иногда, перелезая через очередной валун или перепрыгивая через расщелину, кряхтел и сопел. Поэтому он стал отставать от Люсика, но спортивная гордость не позволяла ему просить нашего доброго лося о помощи или о том, чтобы слегка сбросить обороты. Уже возникший дух соперничества подгонял его преодолевать полосу препятствий, которую он прежде никогда не преодолевал.

Люсик тем временем с воодушевлением и неимоверным приливом сил, пришедшими от появления Сущ-Суща в его жизни, широко шагая в гору, высказывал свои искренние чувства, не забывая задавать и риторические вопросы. В общем, Люсика несло не только в гору, но и в выражениях, его шаги становились длиннее, а речь – еще более вдохновленной.

– Вот скажи мне, я тут лет пять пытаюсь всем рассказать о спорте, стараюсь их как-то расшевелить, а они – ни в какую, невозможно было их раскачать, – говорил Люсик и, конечно, немного лукавил.

Он знал лишь слово «спорт», но что это обозначало, ему не было известно. Хотя он и не имел понятия о спорте, по природе его могучее тело, внутренняя его суть тянулись к естественному развитию, желая и изнутри подталкивая к чему-то – тому, что и называлось спортом. Этому чувству он дал свое определение – «пруха». Поэтому он, ухватившись за слово «спорт», непроизвольно проявлял кипучую энергию в самых необъяснимых действиях: то начинал бодать дерево, пытаясь с ним бороться, то по грудь в воде бежал против течения реки. Иногда, чтобы усложнить задание, он разводил передние копыта на ширину берегов небольшой таежной речушки и бежал против течения, отталкиваясь только задними ногами. При этом впереди него вверх по течению неслась волна, отчего рыбки в реке теряли ориентацию и, заскочив на камни, вертели плавником у виска. Иногда он разгонялся и, как птица крыльями, махал копытами, говоря, что если очень быстро махать, то можно полететь, и приводил примеры полета насекомых, вводя в великое изумление местных пернатых. Но они испытывали не только изумление, но и определенное беспокойство от мысли, а вдруг и правда взлетит. Птицы наблюдали сверху за тем, как бьющая ключом энергия Люсика не давала спокойно жить обитателям леса, и перспектива встретить в полете лося не радовала крылатых. Млекопитающие же, видя такое усердие, жили в надежде, что божественное провидение поможет, и дух покоя никто уже не потревожит: «Авось взлетит?», в связи с чем некоторые пушистые подбадривали Люсика, хитро выпроваживая его с нижнего эшелона леса, отчего у него возникало еще больше страсти и желания полететь. В общем, Люсик не давал покоя местной фауне, обитающей во всех сферах и стихиях.

Однако лося терпели и как-то привыкли к нему, как люди, живущие недалеко от железнодорожных путей, привыкают к электровозам, и относились равнодушно к его экстравагантному поведению. Тем более, Люсик был всегда добр ко всем, и его широчайшая душа не знала границ, когда нужно было кому-то помочь. Проявление души было настолько широким, что некоторые хитрецы, использовавшие это в своих мелких корыстных целях, перестали так делать, а лишь обращались по необходимости. Иногда Люсик склонялся к употреблению «умопомрачительной» жидкости – всего, что веселит и расслабляет волю, но его внутренняя энергия не давала душевному состоянию киснуть, и стремление всегда жило в нем. Однако стремление куда и к чему – он не понимал.

Отсутствие вектора стремления напоминало своим проявлением разрывающиеся петарды, только длительного действия. Его энергия, выражающаяся в поступках, с треском разлеталась искрами в разные стороны, образуя много шума и света, и когда в лесу наступало небольшое затишье, обитатели уже знали, что Люсик опять наелся каких-то грибочков или скушал кустик загадочного мха.

Собеседники сидели вдвоем на вершине холма среди россыпи камней, которые словно образовывали дорогу, уходящую вниз. Оба завороженно смотрели на поднимающуюся луну над долиной леса, листва которого шелестела от дуновения ветра. Вдруг Люсик попросил Сущ-Суща, по-прежнему любуясь луною:

– Расскажи мне побольше про спорт.

– Спорт – это когда все забывают все плохое и собираются вместе, чтобы соревноваться друг с другом, кто окажется сильнее, выше, быстрее. Соревнуются по видам спорта – кому какой нравится или у кого что получается лучше делать.

– Это как?

– Ну, например, бегают на лыжах или коньках, спускаются на санках, прыгают с трамплина. В общем, кто быстрее пробежит и дальше прыгнет.

– Хорошо, кто пробежит быстрее у нас в лесу – сразу понятно: тот съест тебя, а если медленней, то не съест. А вот в спорте тоже едят?

– Да нет же, будь цивилизованнее! Там чествуют победителя, его уважают за то, что он оказался лучше.

– Ну а что с теми, кто не лучше, их что, съедят?

– Да нет же, их тоже чествуют, как участников соревнований. Ведь один из самых главных принципов – не победа, а участие. Ведь они тоже тренировались, терпели боль, превозмогали лишения, и являются своего рода победителями. Потому что каждый раз они побеждали себя.

– Да как же можно победить себя? – Люсик осмотрелся. – Если только как-то изловчиться и ударить себя копытом? – и стал обдумывать место, куда ударить и как.

– Это не в том смысле – физически победить себя, – отвечал Сущ-Сущ Люсику, который, видимо, окончательно решил расправиться с самим собой, пытаясь лягнуть себя копытом, куда душа укажет или куда копыто ляжет. – Это победа над самим собой, когда тебе не хочется рано вставать и начинать тренировку, когда тебе хочется много и вкусно покушать, но ты побеждаешь себя, когда тебе нужно много раз повторять упражнения, несмотря на усталость и боль, когда нужно вставать, когда упадешь.