Страница 41 из 58
Удушье не должно было быть долгим, так что следовало действовать быстро. Когда предатель очнулся, я уже призвала гранталл с его тела, срастила между собой штанины и заканчивала стаскивать ремень.
— Госпожа!
И он действительно думает, что я сейчас размякну, выпорю его и этим удовольствуюсь? Интересно, это уже клиника или ещё нет? С другой стороны… Я усмехнулась. Почему бы не поиграть напоследок.
— Как думаешь, какого наказания ты заслуживаешь?
Я наклонилась над предателем и наотмашь ударила его по лицу, стараясь попасть по губам.
— Я приму любое ваше решение, моя госпожа.
— Двадцать ударов кнутом. Для начала. Потом посмотрим. Переворачивайся.
Я преобразовала ремень, превратив его в приличных размеров арапник, и с непередаваемым удовольствием принялась хлыстать Балдассаро по спине. Первое время его тело хоть как-то защищала рубашка, но вскоре тонкая ткань разорвалась, и на коже предателя показалась первая кровь.
Закончив экзекуцию, я пнула Балдассаро по рёбрам, требуя перевернуться. Не дождавшись исполнения приказа, я пнула его ещё раз — сильнее, и ещё, и ещё. Наконец предатель понял, что потревожить израненную спину придётся, и со стоном перевернулся. Никогда ещё созерцание чьего-то заплаканного лица не приносило мне столько удовольствия. Но спектакль пора было заканчивать.
— Знаешь, что будет дальше? — предатель покачал головой, и я улыбнулась. — Сейчас я снова лишу тебя воздуха, и буду наблюдать за тем, как жизнь покидает твоё ничтожное тело. Прощай, ублюдок.
Кажется, он хотел что-то сказать. Но мне это было совершенно не интересно. Зона разреженного воздуха снова сгустилась вокруг головы предателя, а я удобно устроилась в кресле, наблюдая, как жизнь покидает Балдассаро. Когда агония закончилась, я накрыла тело половиной ковра и перелезла на диван. Следовало хоть немного поспать.
[1] Дева в беде, обычно является молодой и привлекательной женщиной, терзаемой ужасным злодеем или монстром и ожидающей героя, который её спасёт.
[2] 1 децим = 30 земных сантиметров
[1] Дева в беде, обычно является молодой и привлекательной женщиной, терзаемой ужасным злодеем или монстром и ожидающей героя, который её спасёт.
[2] 1 децим = 30 земных сантиметров
Король умер…
— Ты всё-таки убила его.
Фредерике вышел из спальни рано утром — пространство только-только начало наполняться энергией. Я лежала на диване и смотрела в окно на кристально спокойное море, почти сливающееся с небом.
— Ты сомневался?
Сегодня дож выглядел ещё хуже, чем вчера. И это при том, что сегодня на его лице не было следов бессонных ночей или напряжённой умственной работы. Присмотревшись, я поняла: вчера это был человек, готовый бороться за то, во что он верит. Сегодня ему было уже не за что бороться.
— Надеялся. Если ты хочешь, чтобы я выступил с речью, нужно отправиться в основное здание дворца, разослать вестников.
— Хорошо. Сейчас положу тело в ванну, изменю эту тряпку во что-то приличное, и пойдём. У тебя есть надёжные слуги?
— Да.
— Нужно будет, чтобы они после полудня разыграли нахождение достойного сына семейства Анафесто в море. — Я переместила тело Балдассаро в ванну, всё ещё наполненную морской водой, отчистила ковёр от следов крови и сменила мятый синий балахон на лёгкую красную тунику. Арапник снова стал поясом и занял положенное место на моей талии.
— Я распоряжусь.
— Идём.
Мы спустились по лестнице, миновали зал суда, пропустили коридор, ведущий к транзиттоло, и, пройдя по крытой стеклянной галерее, каждое окно которой было витражом, оказались в основных помещения дворца.
Первая же служанка, увидевшая нас, уронила небольшую статуэтку, с которой сдувала пыль, и прижала руки к груди.
— Всё в порядке, Катарина. Арест госпожи Светланы был недоразумением, и я очень рад, что оно благополучно разрешилось. В скорости нас всех ждут небывалые перемены к лучшему.
— Да, господин дож.
Я смерила служанку презрительным взглядом, затем позволила себе слегка улыбнуться.
— Мой рабочий кабинет.
Дож вошёл первым, но дверь всё-таки придержал. Я нагло уселась на его место — на роскошный деревянный стул, оббитый какой-то ворсистой тканью. Закинула ногу на ногу.
— Рассылай вестников, Фредерике.
— Подожди. — Он стоял передо мной: прямой и напряжённый, словно стальной прут. Куда только делся тот старик, потерявший цель и смысл бороться, которого я видела утром? — Ты во что-нибудь веришь?
— Не знаю. На Земле я была пару раз в церкви, но только по делу: один раз подруга венчалась, в другой — прадедушку хоронили. В солнечных богов я уж тем более не верю. Раньше верила, что мама и папа всегда будут рядом, помогут и поддержат. Теперь и в это не верю. Так что, видимо, только в себя. А для чего ты спрашиваешь?
— Поклянись мне жизнью своей, здоровьем и магией, что ты действительно хочешь добра Венеции. Поклянись уверенно и с чувством, и я в ту же секунду начну рассылать вестников. Иначе можешь убить меня, пытать — я и пальцем не пошевелю. Но из моих рук ты власть не получишь.
— Клянусь. Жизнью, здоровьем и магией. — Странный человек. Я же только что сказала, что ни во что не верю. Какой кары я, по его мнению, должна ожидать за нарушение клятвы? Но пусть успокоится, мне не сложно. Тем более, что я действительно хочу Венеции только добра.
— И ты действительно знаешь или найдёшь способ выяснить причины исчезновения магии, избежав мести небесных демонов?
— Да. Клянусь. Это всё?
— Да.
Фредерике сотворил себе стул, устроился с другой стороны стола и принялся писать. Каждое готовое послание он обдувал тёплым воздухом, скреплял личной печатью и отдавал гонцу, которого вызывал, прикасаясь к врезанному в стол гранталловому кругу.
Я откровенно следила за тем, что он пишет: пусть Фредерике и выглядит смирившимся с судьбой, но кто знает, что на самом деле происходит в его голове. Наконец дож закончил и отправил последнее письмо, адресованное доверенному слуге и содержащее инструкции по обнаружению тела достойного сына семьи Анафесто, чья совесть не выдержала клеветы на невинную и добродетельную С-ветта-лану.
— В полдень мы выйдем на балкон. — Фредерике махнул рукой в сторону тяжёлой фиолетовой шторы, закрывающей один из углов комнаты. — Я скажу речь. Но ты же понимаешь, что прямая передача власти незаконна?
— Не всегда. Ты можешь объявить меня своей названной дочерью. Тогда я войду в семью Моста, и закон формально будет соблюдён. Вы же ещё не выбрали свои десять поколений власти?
— А ты умна. Возможно, Синьория действительно попадёт в надёжные руки. — Фредерике отвернулся. — Жаль, Балдассаро не смог понять, какова ты на самом деле.
— Он и вправду был твоим сыном?
Я почти сразу пожалела об этом вопросе… Но дож, вопреки моим ожиданиям, спокойно ответил:
— И до тебя уже дошли эти слухи. Нет, я действительно люблю его мать, Амэранту, но лишь как сестру. И её детей тоже.
— Детей?
— У Балдассаро была старшая сестра, её звали Ананкиэта. Она пропала три года назад, когда отправилась в экспедицию на юг. Крылатые искали их корабль сутки напролёт, но, увы, не нашли.
— Грустная история. Мы можем позавтракать?
Пока Фредерике вызывал служанку и отдавал распоряжения насчёт завтрака, я размышляла, стоит ли рассказывать об истинных намерения Балдассаро и его отца.
— Балдассаро не говорил тебе, зачем вообще пошёл за Доменике? — Голос Фредерике был бесстрастен, словно сейчас мы обсуждали не нежно любимого племянника, убитого мной этой ночью, а некую ординарную историческую личность.
— Мы… — я замялась. Я всё ещё помнила о том, что именно Фредерике Моста подарил мне пару прекрасных дней на плоту и встречу с Марио Тьеполо. Он долго был моим врагом наравне с Доменике. Но… «вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему». [1]Я начала понимать дожа с его страхами и любовью к Венеции и постепенно прониклась не любовью, конечно, но чем-то очень похожим на жалость.