Страница 5 из 17
– Так ты кого любишь?.. Меня или Эльку?
Коля виновато молчал.
– Ладно. Ты выживи, а там разберемся, – сказала Нина.
Вдруг поезд лязгнул буферами и осадил назад. Толпа задвигалась вдоль состава, все закричали, и поезд остановился. Бойцы помогали женщинам взбираться на высокие ступени. Коля тоже подвел Нину к вагону, но подняться ей помогли уже другие.
– Нинка, адрес-то скажи! – крикнул Коля ей в спину.
– Марата! – крикнула она.
– Да знаю, Марата! Дом-то какой?
– Пятнадцать!
– А квартира?
Нина выкрикнула номер квартиры и заплакала.
– Обязательно, Коленька!.. – кричала она уже из окошка, то ли видя, то ли не видя его. – Обязательно, Коленька!.. Обязательно!..
А он, словно понимая ее, кивал и твердил:
– Да, да, да, да!..
Через много-много лет после войны Нина Васильевна Строева рассказала про встречу с немцем на торжественном вечере гострудсберкасс, посвященном Дню Победы. Ей долго аплодировали как блокаднице и активному участнику оборонных работ. Особенно всех взволновали заключительные слова Нины Васильевны: «К счастью, мы так и не встретились, мы сделали всё, чтобы это свидание не состоялось».
– Ну, а с Колей-то! С Колей встретились? – выкрикнула из зала молоденькая операторша.
Все затихли.
Нина Васильевна развела руками.
– К сожалению, нет.
И ей почему-то снова зааплодировали.
1970
Плоды воспитания
рассказ
Рано оставшись вдовцом, Николай Петрович Стрельцов решил больше не вступать в брак, а все силы свои употребить на воспитание дочери. Лиза была задумана им как средоточие классических добродетелей: чистоты, скромности, романтической одухотворенности и верности. Да, ещё, конечно, преданности идеалу. Николай Петрович в свое время изрядно потосковал по цельности женской натуры, так что в его намерении скрестились лучшие побуждения отца и горькая разочарованность юноши. В педагогическом арсенале Николая Петровича были воскресные прогулки по царскосельским аллеям, абонемент в Филармонию, частные уроки французского языка, вечерние моционы по набережным рек и каналов. А также тщательно продуманный круг чтения.
Разумеется, на девятом, а тем более, на десятом году школьного обучения отцовский контроль над Лизой ослаб, потерял смысл и силу. Лиза, со своей стороны, в эти же годы разгадала замысел отца, поскольку возраст обязывал ее к самоанализу, но чтобы не огорчать его, не подавала виду. Она знала, что никогда не будет тургеневской девушкой, к которым Николай Петрович питал слабость и о ком говорил с особым значением.
Лиза не прошла по конкурсу на факультет иностранных языков, но это, к удивлению Николая Петровича, не было для нее оскорбительным и смертельным ударом. На другой же день, спокойно уложив документы в сумочку, она пошла по городу в поисках работы, сказав отцу, что заночует у подруги.
Больше всего Лизу привлекали средства передвижения. Ее волновали колёса, крылья и гребные винты. Она приходила на вокзал, как на зрелище. Отправление поезда представлялось ей пьесой с острым сюжетом, поставленной по всем правилам драматического искусства. Ей и прежде казалось, что некоторых моментов жизни коснулась рука режиссера. Миг отправления поезда, внешне такой безобидный, бесшумный, когда можно не спеша идти рядом и пожимать руки, и даже целоваться, и что-то говорить: уговаривать, обещать, признаваться, отказывать – меж тем как движение поезда нарастает, – миг этот вызывал в Лизе восхищение беспощадной мощью машины и сочувствия к людям. Люди хотели быть вместе, но не могли. Это было классическим переплетением оптимизма с трагедией, энтузиазма с печалью. Лиза уходила с вокзала, глотая слезы. Она уже догадывалась, что это главный парадокс жизни, которую ей предстояло прожить.
В тот вечер, вдоволь находившись по городу, Лиза приехала в аэропорт. Здесь было радостнее и светлее, чем на вокзале. Рев самолетов, кинжальные стрелы прожекторов, быстрые тени, пульсирующие бортовые огни создавали иную версию того же сюжета.
Лиза стояла в тупичке у ограды, среди стриженых низких кустов и разглядывала дальние самолеты зарубежных авиалиний. Неожиданно за ее спиной появились трое пилотов в синих костюмах. Ограда, на которую она опиралась, оказалась калиткой, потайным выходом на лётное поле. Один летчик присвистнул, другой бодро сказал:
– Ну что, полетим?
– А можно? – спросила Лиза. – Я б полетела.
– Как, Кузьма Иванович, может, прокатим?
Немолодой летчик с лицом добрым и обстоятельным, уже отмыкая калитку, внимательно посмотрел на Лизу.
– Ребенок же еще, ребята.
– Вот я и говорю: покатаем, – не унимался второй.
– Учтите, возвращаемся на рассвете, – сказал Кузьма Иванович. – Вас мама не будет по больницам искать?
– Не будет. У меня нет мамы.
– Ах, и мамы нет? – сочувственно сказал молодой пилот, как будто это совпадало с ходом его мыслей.
– Ну, папа, – вздохнул Кузьма Иванович.
– Папа подождет, – возразил молодой. – У папы нервы железные. – И подмигнул Лизе. Лиза окатила его холодным презрительным взглядом.
– Можно подумать, что я набиваюсь, – сказала она. – В жизни не видела таких нерешительных летчиков.
– Летали?
– Нет еще…
– А где же не видели?
– В кино.
– А, да-а… В кино-то мы… у-ух!.. – Кузьма Иванович хохотнул. – Ну, тогда пошли. Как вас зовут?
– Лиза Стрельцова. – Она шла между ними в свете прожекторов.
– Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это, – сказал Кузьма Иванович. – Хорошее имя. Представляю вам экипаж.
Они проходили мимо ревущего самолета, и Лиза не нашла ничего лучшего сделать, как зажать уши руками. Летчики засмеялись.
– И слушать не хочет! – прокричал молодой. – Меня Веней зовут.
– Как?
– Веня! Вениамин.
– А, хорошо. – Лиза кивнула и обернулась к старшему.
– Я – Кузьма Иванович. А это наш штурман, Григорий!
Третий пилот невозмутимо шел в стороне, и его Лиза как-то еще не разглядела. Они прошли зону нестерпимого рева, но тут же откуда-то сверху на них накатился другой, еще более яростный, в ту же секунду перечеркнувший всё поле. Лизино сердце сжималось от восторга и страха. Как она понимала это предельное напряжение двигателя, эту неистовость прожекторов, за которыми ничего уже нет, всё обрывается, наступают тишина и потёмки!
Они подошли к небольшой и прекрасной реактивной машине. Кузьма Иванович сказал:
– Вот мы и дома.
– А Лиза наша в легком шокинге, – усмехнулся Веня.
– Ну как, вернешься, может быть, Лиза? – спросил Кузьма Иванович, оглянувшись у трапа.
– А что, испугались, что попадет?
– Ого, девка с перцем, – хохотнул он. – Тебе летать надо. По серьезному. Ну, полезай.
Лиза двинулась между ними по трапу. Пилоты посадили ее на переднее место, рядом с иллюминатором, и скрылись в кабине.
Самолет летел высоко над землей. Прямо перед Лизиным взором – и далеко и близко – висела луна, окруженная множеством звезд. Внизу то и дело зажигались зеркальные холодные вспышки. Ей объяснили, что это вода, и Лиза удивилась тому, сколько на земле водоёмов. Огней тоже был великое множество. Города горели, как гигантские электроплитки. Из кабины иногда выходили пилоты и подсаживались к Лизе. Кузьма Иванович интересовался, не хочет ли она пить, не дать ли ей теплую куртку, а также показал, где туалет.
– Вы истинный рыцарь, – сказала Лиза и, приподнявшись в кресле чмокнула его в лоб.
Пилот был растроган.
– У меня тоже есть дочь, – сказал он.
– Большая?
– Большая-то большая, но… – Кузьма Иванович поморщился, – какая-то вялая…
Веня выходил из кабины со смешной историей или анекдотом – расскажет, засмеется, вздохнет – и снова на место. Есть такие люди, которым не рассказать две шутки подряд, они на первой сильно расходуются.
Штурман Григорий, до сих пор оставался в тени. Нет, нельзя сказать, что он и Лиза не обратили друг на друга внимания. В такой ситуации это было бы просто невозможно, но так получалось, что Лиза еще не слышала его голоса, а во время полета и не видала совсем. Когда дверца приоткрывалась, она видела наискосок от себя в зеленом сумраке приборных огней легкий, как бы фосфоресцирующий профиль Григория. И поскольку Веня и Кузьма Иванович вели себя в воздухе, как на земле, – понятно и буднично, то Лиза невольно всю потаённую силу и фантастичность ночного полета приписывала ему, Григорию. Да, это он дирижировал ровным, мрачноватым гулом турбин, это ему подчинялось долгое, тяжелое тело машины, с ним говорили огни и стрелки приборов, а также, вероятно, наушники. Одним словом, к концу перелета Лиза была не то чтобы влюблена, но сильно заинтригована.